«Труднее всего — когда гибнут ребята, которым ты помогаешь». Волонтер Гуменчук о донатах, мошенниках и личных потерях

«Такие вещи как кофе в Крыму в 2023-м, расслабляют общество. Я считаю, о таком не нужно говорить вслух, даже если есть такие планы», — говорит Дмитрий Гуменчук.
В разговоре с военнослужащим и ведущим hromadske Сергеем Гнездиловым волонтер рассказал, почему люди стали меньше донатить, с какими проблемами сегодня чаще всего сталкиваются волонтеры и как бороться с мошенниками.
О первом опыте волонтерства
До полномасштабного вторжения у меня была своя мини-футбольная команда, которую я развивал. Сейчас команды больше не существует.
Мне хотелось быть полезным армии. Воевать желание было, но были ограничения по состоянию здоровья. Как-то товарищ написал, могу ли я помочь со «старлинком». Я сказал, что могу.
У меня небольшая аудитория в соцсетях, но меня очень много людей знает по профессиональной деятельности, и живу я на два города — Луцк, откуда я родом, и Киев, поскольку уже давно сюда переехал. Достаточно большая аудитория знакомых, и поэтому этот «старлинк» закрылся за несколько часов.
Мне это понравилось, и я начал помогать товарищу и его бригаде. А потом, когда показал свою эффективность, пошли запросы. Даже сами военные советовали меня друг другу как волонтера.
О мошенниках
Когда я только начинал работать в волонтерском движении, меня кинули на 20 тысяч гривен. Все просто происходило очень быстро. Рядом со мной был военный, ему надо было на следующий день ехать в Бахмут, и он говорит: «Ну кто военного кинет?». Они нам сбросили все документы, но мы не додумались позвонить онлайн, чтобы увидеть этих людей по видеосвязи. Мы им доверились. И получилось так, что мы поехали из Киева в Шегини, во Львовскую область, на границу встречать авто, а обратной связи уже просто не было.
Эти люди, как оказалось потом, работают за границей, мы их нашли через сотрудников СБУ. Эта ситуация меня хорошо научила, и сейчас я никаких задатков или предоплат никому не предоставляю.
К сожалению, есть волонтеры, которые зарабатывают на войне. Создают фонды, загоняют автомобили и просто потом эти авто продают на OLХ, условно говоря. Насколько я знаю, наши службы этим занимаются. Был случай, когда волонтера, с которым я должен был сотрудничать (я хотел у него купить авто; хорошо, что ничего не сложилось), привлекли к ответственности. Думаю, таких случаев немало. Конечно, это мешает.
Правдиво ли утверждение, что волонтерское движение — это реакция на то, что недоработало государство
Я считаю, что государство не может обеспечить армию абсолютно всем. К примеру, автомобили. Это расходный материал. Государство не может покрыть то количество авто, которое нужно ребятам на фронте.
Кроме того, мне кажется, что государство не может закупать подержанные автомобили. Там есть какие-то определенные программы. И потому, даже если государство заложит определенную сумму на автомобили, они будут гораздо дороже. То, что государство может потратить на одно авто, я за эти средства могу купить, условно говоря, четыре автомобиля.
У нас точно нет проблем в армии с обеспечением питания. Большинство ребят даже отказываются получать продовольственную помощь. Есть исключения, но это единичные случаи.
На мой взгляд, государство должно обеспечивать прежде всего оружием, БК и т.д. Это главное, и это то, чего не могут привезти волонтеры.
О донатах
Донатов становится меньше. Может быть, людям не хватает средств, не каждый может стабильно донатить. Война истощает и военных, и гражданских. Есть вещи, которые расслабляют общество как кофе в Крыму в 2023-м. Я считаю, не надо громко говорить об этом. Если такие планы и есть, лучше не озвучивать их.
Недоработок очень много. Но меня люди знают, я отчитываюсь и показываю свою деятельность прозрачно. И моя эффективность как волонтера пока не упала.
Я думаю, нам сейчас не хватает волонтеров, которые могли бы быстрее решать ряд проблем военных. У меня как-то была ситуация на одном из блокпостов в Донецкой области. Когда мы уже возвращались назад, ребята спросили, есть ли у нас газовые баллоны. У них даже не было чем подогреть воду, потому что им дали очень слабые генераторы. Когда я пообещал, что в следующий раз привезу им генератор, то они удивились. И я в ходе разговора спросил у работника СБУ, много ли волонтеров сейчас вообще сюда ездят. Мне просто интересно было. И он сказал, что количество волонтеров просто в разы уменьшилось, если сравнивать даже с прошлым летом.
О тех, кому безразлично
Думаю, эти люди поймут, насколько быстрее надо было включаться в процесс, если, не дай бог, война дойдет до них. Я приезжаю на запад — войной там не пахнет. Там все хорошо, люди себе спокойно живут и не думают о происходящем. Даже прилеты. Туда меньше долетает этих ракет, «шахедов», и люди не чувствуют, что такое война. А когда ты приезжаешь на восток и заходишь на заправку, то люди говорят: одна надежда на военных. Говорят, что раньше переживали, а сейчас просто живут в отчаянии. Мне кажется, что люди, которые не почувствуют на себе, что такое война, не убедят даже сами себя, насколько важно помогать.
О личных потерях
Есть очень много знакомых, друзей, которые, к сожалению, погибли. Есть те, кто пропал без вести уже очень давно. Для меня сейчас, как для волонтера, тяжелее всего слышать, когда гибнут ребята, которым ты помогаешь. К сожалению, таких случаев уже есть тоже очень много. Когда ребята просто пишут: «Там ты передавал зарядные станции. Нет ни станций, ни ребят». Прилетел КАБ — позиции нет. И таких историй очень много.
Бывают дни, когда слышу такие новости, я плачу. Это, пожалуй, единственное, что меня, как мужчину, сейчас может заставить заплакать. Это просто эмоции, которые ты не можешь удержать. Потому что здесь ты приезжаешь, обнимаешь этих ребят, общаешься с ними. Проходит определенное время, и ты получаешь такие известия. Эти эмоции должны выходить из тебя, потому что если их накапливать, то можно сломаться.
- Поделиться: