Бородянка: дом памяти и живых людей

«Хуже всего для меня — не потеря имущества. Мою бабушку в Загальцах россияне расстреляли»

От столичной станции метро «Святошин» до Бородянки ехать около часа. С первых дней полномасштабной войны поселок попал под оккупацию и подвергся авиабомбардировкам. О россиянах до сих пор напоминают буквы Z на детской площадке в центре и многие разрушенные здания. Поселок восстанавливают не так активно, как Бучу или Ирпень. Местные связывают это с тем, что Бородянка менее медийна. Но, несмотря ни на что, многие бородянцы уже вернулись домой и налаживают жизнь.

Юлия Кузьменко съездила в Бородянку в октябре, а затем в декабре, чтобы пообщаться с местными и посмотреть, как продвигаются ремонтные работы.

С апреля по октябрь не было значительных изменений

«Моя Бородянка! — выкрикивает Юлия, жительница поселка, увидев фото односельчан на выставке “Сполох. Украинская фотография сегодня” в Украинском доме. — Сейчас вообще там ничего не делают, местные пытаются добиться чего-нибудь, но за полгода даже обрушенные дома не все разобрали, возят всех на экскурсии — и все..» (выставка проходила в октябре, — ред.).

Девушка уехала перед началом боевых действий, сейчас живет в Буче и переживает, что ее родную Бородянку практически не восстанавливают. Поврежденные дома кренятся и осыпаются. Один на улице Центральной упал уже после деоккупации. Юлия уверяет: бородянцам помогают гуманитаркой: продуктами, средствами гигиены, детским питанием. Но восстановления не видно: даже не все пострадавшие получили акты о разрушенном имуществе.

«Этого уже было слишком много»

Анна Богуш приезжает в Бородянку специально, чтобы встретиться со мной. Сейчас она живет в Дружне — селе неподалеку от Бородянки. Ее квартиру разрушила авиабомба в начале марта. Анна показывает город и рассказывает о начале вторжения и нынешнем восстановлении.

24 февраля в 5:40 Анне позвонил парень из соседнего села: «Просыпайся, началась война». Ее отец был на работе, на ночной смене, не верил в войну, хоть и видел, что над головой что-то летает. Бабушка с дедушкой спокойно приняли новость, мама испугалась.

26 февраля произошла первая трагедия, вспоминает Анна: в районе Старики от обстрела дома погибли 6 человек из одной семьи. «Мы думали, на этом все. Это было уже слишком много». Позже на Кругу, на главной развилке на Киев и Тетерев, бородянцы увидели колонну танков. Анна с жителями дома спустилась в подвал их пятиэтажки. А через несколько дней в дом прилетело.

«Дія», ЦНАП, экспертная комиссия — и 2 листочка

Анна Богуш мечтает, что ее дом, как и все остальные, отстроят. «Только с начала октября начали как-то шевелиться, начали устанавливать окна там, где это возможно — это или помощь от государства, или от ООН». С Анной заходим в подъезд ее изуродованного дома, на ее этаж. У входной двери девушка поставила коробку — так, чтобы было видно, заходил ли кто-то: в квартиры — бывает, наведываются мародеры. С пятого этажа фотографирую окрестности, спрашиваю, летают ли здесь хищные птицы — видела большую птицу на остановке маршрутки. «Не замечали таких. На небо смотрим, когда что-то летит более массивное», — улыбается Аня.

Сейчас оставшиеся без жилья проживают в модульном городке. Еще кто-то снимает квартиры, кто-то живет в соседних селах или у родственников.

«Если все будут уезжать, зачем тогда эта война?»

На другой день я встречаюсь с местной блогеркой Анной Ткачук. Вместе с женщиной и ее четрырехлетней дочкой Евой заходим в их квартиру. Вместо кухни — дыра. В шкафчике — оставленные кастрюли, лист с молитвой, детские игрушки. Ева рассказывает о своих мишке и единорожке и просит показать сделанные снимки. А еще хочет, чтобы я пофотографировала птиц с седьмого этажа — они летят на фоне разрушенных многоэтажек.

До начала полномасштабной войны в этой квартире проживало пятеро: Анна, ее муж, дочь и родители. 24 февраля семья проснулась от звонка, Анне нужно было собираться на работу. Она работает на АЗС и 24-25 февраля была на смене. 25-26 февраля люди скупали запасы в магазинах. 27 февраля ее семья начала прятаться в подвале. 28-го утром россияне попали в квартиру Анны.

Тогда семья поехала к бабушке в село Загальцы, что в Бородянской громаде. Там еще не было россиян. Через несколько часов родители с мужем вернулись домой за вещами. Забрали одежду и обувь, но вернуться в деревню сразу не смогли из-за обстрела. В Загальцы приехали только к вечеру. В начале марта на Бородянку посыпались авиабомбы. 4 марта Анна с мужем и дочерью поехала в Винницу к кумовьям, где жили еще десять человек. Через неделю выехали на Тернопольщину.

Анна вернулась в Бородянку в начале мая. Сейчас она арендует квартиру в поселке.

«Хуже всего для меня — не потеря имущества. Мою бабушку в Загальцах россияне расстреляли 31 марта, в последний день оккупации, когда уже бежали из Киевской области. Расстреляли их вместе с соседкой. Муж соседки закопал их во дворе, в начале апреля мои муж и отец приехали перезахоронить...»

Восстановление тормозится

В доме Анны разрушены только 3 квартиры. Однако выше поврежденного пятого этажа не доходят коммуникации, хотя в доме уже живут люди. Анна зафиксировала разрушение в приложении «Дія» в марте, а когда вернулась в поселок — пошла с заявлениями в здание школы, там теперь административный центр (другие админздания в Бородянке разрушены).

Экспертная группа приходила уже семь раз, говорит Анна. Никто ничего не говорит толком. В сентябре наконец-то дали акт. Тогда семья Анны оформила компенсационные выплаты — 2 тысячи грн на взрослого, 3 тысячи на ребенка с момента разрушения жилья. 13 октября им выдали стиральную машину.

«В самом начале говорили, что будут ремонтировать наш дом. Затем — что сносить до пятого этажа и устанавливать крышу. Строить здесь никто не начинает. Куда людям деваться? На девятом этаже квартиры целые, но нежилые. Была последняя экспертная комиссия, что сносить точно никто не будет, дом подлежит ремонту, а на документы нужно 2 месяца. Но какие документы? Нас там не было, нас никто не позвал».

В начале декабря в доме Анны сделали подпоры и заколотили окна. О ремонте пока речь не идет.

Дорогой памяти бородянцев

От дома Анны мы пошли в центр города. Фотографии отсюда — с изуродованным Шевченко — облетели весь мир. Власти даже решили ничего здесь не ремонтировать, оставить все как есть сделать своеобразный мемориал. Государственное агентство развития туризма инициировало разработку стратегии посещения мест памяти российско-украинской войны.

«Люди очень злятся, когда приезжие фотографируются», — говорит Анна Ткачук. Но сама относится к фотографиям с пониманием: огласка Бородянке не помешает.

До 24 февраля в этих домах жили люди, работали бизнесы, и жители Бородянки выступили против того, чтобы консервировать разбитый центр поселка и делать его точкой экскурсионного маршрута. В один дом, который испытал незначительные разрушения, бородянцы заселились, а на фасаде написали краской: «Мы хотим жить тут».

Что говорят бородянские власти?

Константин Мороз, заместитель поселкового головы Бородянки, отвергает обвинения в том, что ничего не восстанавливается. Говорит, работа не прекращается с момента деоккупации. Просто на все нужны миллиарды, которых нет. Даже сам он вынужден жить в модульном городке.

Замглавы рассказывает, что в поселке заменили 90% поврежденных окон. В ОТГ отстраивают около 50 многоэтажек. Уже берутся за ремонт 816 домов частного сектора — восстанавливают крыши, окна, двери. «Чтобы люди перезимовали эту зиму».

На 8 декабря снесли два дома частного сектора и социальной сферы. На очереди под снос еще две многоэтажки на Центральной улице. О капитальных расходах пока речь не идет: «Общая сумма на капитальный ремонт, восстановление разрушенного жилья и реконструкцию измеряется в миллиардах, даже не гривен. А то, что нам нужно сегодня на текущий ремонт, обеспечено. Средства получены, распределены, и они уже на счетах либо поселкового совета, либо подрядчиков или подрядных организаций».

В начале декабря поврежденные в центре поселка девятиэтажки уже начали разбирать. Следовательно, мемориального комплекса здесь точно не будет. На месте развалин планируют построить новое жилье. Анна Ткачук верит: ее город еще воскреснет из пепла.

«Я не считаю, что здесь нет будущего. Честно говоря, не понимаю тех людей, которые выехали, у которых даже уцелело жилье. Если все будут уезжать, то зачем тогда эта война?»