«Было страшно умереть». История военного о выходе из окружения, жизни в лесу и оккупации

«Я не был готов к такой войне. Звонил своим родным и прощался с ними, понимая, что в пяти километрах едут вражеские танки, которые меня просто убьют», — рассказывает Даниил с позывным «Сыч». Полномасштабную войну он, солдат срочной службы, встретил в десяти километрах от оккупированного Крыма.

Потом было окружение в Алешках, выход на Херсон и жизнь в оккупации. Свою историю Даниил решился рассказать только после освобождения города. Дальше — его прямая речь.

«По нам начали стрелять из пулемета»

В тот день, 24 февраля я стоял в наряде. Мы были в военном городке недалеко от Крыма. Почти под утро я увидел зарево на горизонте и бомбардировку. Сообщил об этом дежурному, разбудил ребят. Через полчаса мы уже знали, что нас обстреливает российская федерация. Началась широкомасштабная война.

Мы ожидали указаний от высших командиров, но примерно до 9 утра не имели с ними связи. Она исчезла моментально — не было ни военной, ни обычной. Мы стали собирать технику, оружие, укомплектовываться. Уехали оттуда около 10 утра, когда нам позвонили и сказали, что к нам движутся десятки единиц вражеской техники: танки, ПВО, артиллерия — полный комплект шел с Крымского направления.

Мы отправились в сторону Херсона, но не доехали до Антоновского моста. У нас было несколько батарей — одну россияне уничтожили перед Херсоном, вторая пошла на другое направление, еще одну уничтожили буквально перед нами.

Я не был готов к такой войне, к этому вообще тяжело подготовиться. Когда мы ехали в сторону Херсона, я очень паниковал. Звонил маме, которая была в Мариуполе, и прощался с ней.

Мы почти доехали до Антоновского моста, когда оттуда стали стрелять из пулемета. Мы пытались связаться с руководством, чтобы узнать, наши ли военные там, потому что не были уверены, что это россияне.

Нам сказали, что это украинские военные, поэтому мы должны включить аварийки и ехать. Впрочем, как только мы подъехали поближе, по нам начали стрелять из артиллерии и танков. На мосту никто из моей батареи не погиб. Нам пришлось ехать обратно, за Алешки. Мы укрылись в лесах.

«Не высовываться и передавать данные о том, сколько их техники едет»

В лесах мы пробыли до 28 февраля. Видели, как мимо нас едут колонны российской техники. Они постоянно ездили со специальными антеннами, глушившими связь. Все, что мы могли делать тогда, не высовываться и передавать данные о том, сколько техники едет. Ее было очень много, помню, что в одной колонне насчитали 700 единиц.

Когда мы попали в полное окружение, нам пришлось разделиться на небольшие группы по 5 человек. Вместе со своей группой мы вышли 1 числа (марта, — ред.) в 7 утра на левый берег Алешек. Я отправился в разведку. Пытался купить воды, но магазины уже не работали.

У нас не было ни еды, ни воды, мы сильно замерзли в лесах. Единственное, что было — гражданская одежда. Мы переоделись, потому что высшее руководство передало нам, что Алешки уже оккупированы. Но на самом деле россияне обошли их стороной. Местная терроборона помогла нам выбраться в Херсон.

Грязные и голодные, мы около 16:00 добрались до Херсона. Сначала также обратились в терроборону, но местный подполковник оказался коллаборантом. Он пытался узнать, сколько нас, наши имена и фамилии. Мы не давали эти данные. Вышли на херсонских волонтеров, которые помогли нам найти жилье и еду.

На следующее утро, 2 марта, проснулись уже в оккупации. Не успели выйти оттуда и сделать что-нибудь полезное для наших ребят, оказавшихся по ту сторону берега.

«Никто не сдавался, все были за Украину»

Я пробыл в оккупации полтора месяца. Помогал волонтерам и параллельно занимался разведкой по городу, собирал данные и сообщал нашим спецслужбам. Через товарища передавал информацию в Николаев для артобстрелов по россиянам. Сообщал данные тех позиций, которые размещались в промзонах, чтобы подальше от домов гражданских.

В общей сложности было около 15 обстрелов, более 150 россиян погибли. Волонтеры помогали нашим военным. Меня очень радовало, что никто не сдавался, все были за Украину.

Со мной был командир, поэтому он не мог уехать раньше, чем ребята, которые остались на том берегу возле Алешек. Прежде всего, следовало помочь им выбраться. Мы были последней группой, выезжавшей из Херсона. Это было сложно сделать, ведь во время обстрелов в Алешках я потерял свои документы. Все, что было — телефон и военная форма.

Волонтеры посодействовали нашему выезду. Мы помогали эвакуироваться гражданским — и уехали сами. Тогда фильтрация еще не была у них налажена, поэтому меня не слишком тщательно проверяли — смотрели, есть ли татуировки, просили раздеться, но пропустили. Им не удалось выяснить, что я украинский военный.

«Мне некуда ехать, дом в Мариуполе непригоден для жизни»

В Алешках и Херсоне я не задумывался, смогу ли выбраться. Думал только о том, что могу сделать сейчас. Было страшно умереть, но прежде всего я думал о том, как помочь военным ВСУ с подконтрольной территории. Второе — как спасти маму из Мариуполя. Я не был рядом и не мог ей ничем помочь. Когда она с соседкой выбралась из города, мне стало легче. Я уже мог больше думать о себе.

Мама уехала за границу, а я прибыл в Киев и подписал контракт. Сначала думал, что сделал свое дело, ведь помогал нашим службам в Херсоне, но ребята, которые сейчас на передовой делают гораздо больше. Кроме того, мне некуда ехать, мой дом в Мариуполе непригоден для жизни. В город попало три «Града», мама говорила, что крышу сорвало, подняло вверх — и она упала назад. Да и я такой не один — нас сотни тысяч оставшихся без дома. Поэтому я не могу стоять в стороне, я буду воевать дальше.