Давайте не травить друг друга за то, что мы пытаемся добыть хоть какую-то информацию из Крыма и Донбасса

Меня очень порадовало, когда Антон Геращенко сказал, что для полиции это дело чести — помогать журналистам. Я вспоминаю один случай, который произошел со мной и Константином Реуцким, который был моим оператором, в январе 2015 года. На нас на посту ГАИ в Песочине напали работники харьковской полиции, экс-беркутовцы. Они еще тогда говорили, что им за Майдан ничего не было, и здесь ничего не будет. У нас украли карточку, на которую мы снимали их, Костю заломали, бросали на землю.

Потом Антон Геращенко, который тогда был советником министра внутренних дел, фотографировался с этими полицейскими и говорил, что их представят к награде, потому что они задержали крупную партию оружия. Но их в это время, когда они якобы задержали партию оружия, должны были отстранить от работы, потому что шло внутреннее расследование в полиции. Один из них до сих пор работает в полиции, у него есть дело по Майдану, об избиении активистов. Его оправдали по этому делу в суде первой инстанции. У некоторых из них все хорошо, некоторые сбежали в Россию из-за дел Майдана.

Дело о нападении на нашу съемочную группу пока ничем не закончилось. Оно только сейчас попало в суд, но еще не началось подготовительное заседание.

Есть еще несколько дел, касающихся моей организации. Некоторые из них расследуются уже годами, но сдвигов в них нет.

• Дело о похищении нашей съемочной группы в Луганске все еще остается нераскрытым, а виновных не наказали, потому что это оккупированная территория. Дело переходило из одного управления в другое, а мы — я и оператор, двое пострадавших — уже несколько лет о нем ничего не слышим. Из того, что мне известно от других взятых в плен — а их было более 80 — с их делами то же самое, то есть в основном ничего.
• Дело о сайте «Миротворец», где опубликовали более четырех тысяч имен и фамилий иностранных журналистов, работавших в так называемой «ДНР».
• В октябре 2017 года работники полиции избили во время съемок журналиста hromadske Дмитрия Реплянчука, а также еще двух журналистов. Артем Шевченко — представитель МВД — говорил, что руководителя подразделения наказали после внутреннего расследования, но так и не уточнил, как именно — на запросы в полицию ответа не было, и кто этот наказанный руководитель — мы не знаем. Дело об избиении не закрыто, но и не движется, поскольку работники были в масках, каски были не пронумерованы, их якобы некому опознать, поэтому виновных найти не удается.

Мои коллеги уже рассказали и расскажут больше, что дела о нападении на журналистов и препятствовании их работе пока в основном заканчиваются ничем или забываются. Как по мне, это знак для всех, кто хочет помешать журналистам делать их работу — что, в принципе, можно, и за это ничего не будет.

Также у нас есть два судебных дела.

• Одно касается защиты нашей чести, достоинства и деловой репутации.

В 2017 мы подали в суд на Министерство обороны и Службу безопасности Украины. Поводом стало сообщение на официальной странице тогда пресс-центра АТО за 8 июля 2016 года, где нашу съемочную группу обвинили в раскрытии позиций, а также в том, что мы якобы привезли на передовую российскую журналистку. Это сообщение позже убрали, а мне даже дали благодарность от Министерства обороны. Но из-за этого сообщения hromadske больше года не могло нормально работать на передовой и вообще в зоне конфликта. Мы вынуждены были подать в суд, и часть судебного процесса была о том, кто же должен быть ответчиком — СБУ или Министерство обороны. А теперь, я боюсь, что, поскольку у нас не АТО, а уже ООС — отвечать будет некому, хотя мы знаем всех военных, которые тогда были на службе.

• Другой судебный процесс касается иска против нас.

Организация С14 подала в суд на hromadske, чтобы мы опровергли информацию из нашего твиттера о том, что С14 — неонацистская группировка. В суде первой инстанции hromadske уже проиграло. Нас обязали опровергнуть информацию, мы оплатили судебный сбор. Мы подали апелляцию — пока заседание постоянно переносится, но в случае, если апелляция будет отклонена, мы пройдем все инстанции и будем защищать права в Европейском суде по правам человека. А, значит, это будет дело против Украины.

Это очень симптоматическое дело, ведь всем журналистам оно четко говорит, что мы не имеем права давать характеристики партиям и организациям, или лучше — должны вообще избегать таких противоречивых тем, что ведет к самоцензуре в СМИ. Мы видим пример выделения давления на отдельное СМИ — hromadske, которое является общественной организацией, за которой никто не стоит, кроме нас самих. Тогда как суд не ведется против крупных иностранных СМИ, которые употребляли тот же термин.

Теперь о работе журналистов в зоне конфликта на Донбассе.

К сожалению, со сменой власти доступ журналистов к передовой и в села так называемой «серой» зоны не стал легче. Во время разведения войск в Золотом журналистов вообще не допускали на место, с которого все планировали освещать разведение. Журналисты находили обходные пути — и поэтому объяснения командования и о безопасности, и о введении «желтого» режима вообще теряли смысл.

До сих пор нужно за неделю писать заявку, куда ты хочешь попасть, в результате все пишут в заявке все населенные пункты, которые только существуют, потому что ты не можешь знать заранее, что случится. Снова не позволяют снимать позиции — потому что ты якобы выдашь их. Например, возле моста в Станице Луганской, который видят ну вообще все — все, кто идет с неподконтрольной территории на контролируемую, и наоборот. В чем здесь смысл — разглядеть трудно.

Ожидание аккредитации иногда занимает месяцы, для иностранных журналистов существует запрет аккредитации, если они были на подконтрольной сепаратистам территории. Ну пора уже понять командованию, что журналисты мировых СМИ освещают события со всех сторон!

Истории о «разоблачении позиций» или постоянные договоренности с военными через десятки телефонов не добавляют журналистам желания работать на передовой, поэтому общество не может узнавать, что там происходит. Из-за непрозрачных правил журналисты должны или себя самоцензурировать, чтобы чего не вышло, или вообще отказываться от освещения ситуации на передовой. Соответственно, накапливаются мифы и страхи, а это, опять же, не способствует ни установлению мира на Донбассе, ни сплоченности всего украинского общества.

Что могло бы исправить ситуацию: упростите доступ журналистов к военным и местному населению.

Давайте изменим эти правила о заявке с прошлой недели на нынешнюю. Давайте работать со вчера на сегодня. Да, работы больше, но журналисты могут сообщать об этом в пресс-центр, если это так необходимо, иначе освещать актуальные события очень сложно. Давайте актуализируем, что такое «открытые позиции», пропишем единые правила для всех и перестанем воспринимать журналистов как врагов.

И в конце концов — ну сколько можно заставлять солдат на камеру надевать бронежилет, каску и переодевать форму? Каска и бронежилет — это о безопасности военного, а не о красивой картинке, а чистая форма в окопе выглядит малоправдоподобной.

Ну и коллеги уже говорили о том, что на оккупированных территориях украинские журналисты работать не могут. Это, прежде всего, призыв к международным партнерам, к парламенту, а также к тем, кто работает на Минских переговорах: если мы готовимся к реинтеграции территорий — давайте говорить о том, как украинским журналистам там работать, как освещать то, что там происходит. А также призываю коллег: давайте не будем травить друг друга за то, что мы пытаемся добыть оттуда хоть какую-то информацию — и из Крыма, и с оккупированной части Донбасса.