Грузия (опять) без партий

Материалjam-news

«Националы» разделились шумно и скандально. Это напоминало развал семьи, когда ее члены для демонстрации соседям, оскорбляя друг друга, швыряются сковородками и кастрюлями. Но время забыть эту шумиху. Поставим вопрос: что изменилось на грузинском политическом ландшафте после этого размежевания?

В начале же ответим на вопрос: каков этот ландшафт? Чем он похож и чем отличается от ландшафтов развитых демократий? Один из важнейших показателей развитости – система политических партий. Состоявшиеся демократии опираются на сильные и стабильные партии (хотя в последнее время и у них с этим не без проблем, что провоцирует разговоры о кризисе демократии); у нас их нет, и никогда не было.

Скандал «националов» стал очередным доказательством такого положения дел. Его можно включить в контекст массового самоубийства партий, состоявшегося после октябрьских выборов. Сразу после оглашения итогов развалились «Свободные демократы» и «Государство для народа», которые твердо верили в то, что смогут преодолеть 5-процентный барьер, и не сказать, что они были слишком уж далеки от цели. Разделились и «республиканцы», у которых шансов никогда не было, но некоторые к ним все-таки относились как к силе, с которой надо считаться. Вот такие у нас уязвимые и невротические партии: не переносят шока от поражения.

«Национальное движение» все-таки несколько иное: оно всегда оставляло надежду на то, что является настоящей партией. Оно первой сумело пройти три политических цикла: появилось как оппозиционное движение, стало правящей партией, и в конце сумело пережить потерю власти, хотя новое правительство и видело своей главной целью его полный разгром. Таким достижением не может похвастать никто. Поражение на последних парламентских выборах, естественно, разочаровало, но объективно итог не был таким уж плохим: партия осталась практически единственной оппозиционной и сохранила хорошие перспективы на будущее.

Но предстояло сдать самый сложный и болезненный экзамен: вопрос лидера. Каждая грузинская партия, обладающая реальным политическим весом, оказывалась созданной вокруг одного сильного лидера и оказывалась зависимой от него организацией. Большинство избирателей видело в «националах» партию Михаила Саакашвили. Это считалось силой партии (поскольку у Миши много единодушных сторонников) и одновременно слабостью. Слабостью не потому что, многих Миша раздражал, а потому что зависящая от одного человека партия слаба сама по себе, а по строгому счету и не является партией. Если с лидером что-то происходит, это немедленно отражается на самой партии (как с организациями Эдуарда Шеварднадзе или Аслана Абашидзе после того, как они ушли), или разваливается на противостоящие, не переносящие друг друга части (как оставшиеся без Звиада Гамсахурдиа «звиадисты»).

В последние годы самым уязвимым местом «Национального движения» стала проблема лидера. После утраты грузинского гражданства и вхождения в украинскую политику у Саакашвили не было формального права руководить партией, а фактически эта функция давалась ему с трудом. Кто должен был взять на себя эту роль? Тбилисское руководство (которых сейчас называют «раскольниками») размышляло над тем, как превратить партию в организацию европейского типа, в которой приоритетны принципы и процедуры, а не воля одного (пусть заслуженного и популярного) лица. На их взгляд, это не означало бы отделения Саакашвили от партии: за ним оставалась позиция символического лидера, но не реальное управление.

Парадокс в том, что выход из зависимости партии от одного человека зависел от доброй воли этого самого человека – Михаила Саакашвили. Это еще в самом начале показывало фундаментальную слабость позиции «раскольников», а с сегодняшних позиций демонстрирует наивность их размышлений: почему, собственно, Саакашвили должен был отказываться от контроля собственной партии? На самом же деле этот вариант в его личных интересах был не такой уж проигрышный. В реальности ему было трудно управлять партией, и это мешало его деятельности в Украине. Шанс на победу в выборах 2016 года был мизерный (сам Саакашвили в это не верил), поэтому объективно – не в его интересах было отвечать за партийную деятельность. Стратегически представлялось выигрышным: дать грузинскому народу сполна вкусить плоды политики «Грузинской мечты» и тогда наступила бы тоска по золотому периоду Миши; если бы наступило такое время, «Национальное движение», как самая убедительная политическая сила в глазах большинства по-прежнему продолжала бы ассоциироваться именно с ним.

Но Саакашвили просчитал иначе. Причиной раскола не стали только личные амбиции (хотя без этого политика никогда не существовала), добавилось различие в стратегических взглядах: видимо, Саакашивили не верит в то, что Иванишвили уйдет посредством выборов (как о нем самом думала оппозиция), поэтому «Национальное движение» должно было трансформироваться в партию массового протеста и приблизить неминуемый крах «Грузинской мечты», и революционным сценарием овладеть властью. Без этого становится непонятной причина непризнания итогов выборов 2016 года и предложение отказаться от работы в парламенте.

«Раскольники» теоретически не отрицают, что такой сценарий когда-нибудь можно разыграть, но на этом этапе революционных настроений в грузинском народе не видели. Более того, по их мнению, чрезмерно радикальная риторика и тактика помогала правительству Иванишвили запугивать избирателей дестабилизацией, которую провоцировали «националы». Именно на это был ориентировал реальный избирательный посыл «Грузинской мечты»: «Возможно, особых достижений у нас нет, но, если не хотите конфликтов и неразберихи, опять же должны голосовать за нас». По мнению «раскольников», радикальная предвыборная риторика Саакашвили лила воду на мельницу Иванишвили; похоже, это обвинение стало последней каплей, которую он своим «бывшим одноклубникам» не простил. Известие о конфликте между кабинетной элитой и «рядовыми активистами» или «простым народом» – это политическая технология, которую Саакашвили выбрал абсолютно точно.

Тактически Саакашвили одержал полню победу: ему осталось название «Национального движения», большинство единомышленников и активных сторонников. Но что мы получили стратегически? Если его подход не изменился, то партия должна рассчитывать на волну народного недовольства для того, чтобы свалить власть «мечтателей», т.е. сделать то, что довело «антимишистскую коалицию» 2007-09 гг. до полной маргинализации.

Власть «Мечты» трудно называть успешной, но в течение четырех лет она и катастрофических ошибок не совершала: откуда может быть уверенность в том, что она их совершит вскоре? И насколько политически выгодно находиться в ожидании такой катастрофы? Насколько хватит находящегося за рубежом лидера на поддержку энтузиазма в своих нетерпеливых сторонниках, если они не будет действий против режима Иванишвили?

И перед «раскольниками» стоит сложная задача: им предстоит заново строить базу солидарности своих сторонников, что без известного и харизматичного лидера может оказаться весьма сложно. Но политический опыт, обладание парламентской трибуной и фактическая монополия в сфере «антимишистской» оппозиции не дают считать их стартовую позицию безнадежной.

Предсказывать будущее – всегда неблагодарное дело: посмотрим, что произойдет. Сейчас же ясны два обстоятельства. На данном этапе развод «националов» оставил в выигрыше только «Грузинскую мечту», или Бидзину Иванишвили. И второе: настоящих политических партий в Грузии по-прежнему нет, и признаков их появления – тоже.