История Ольги Кобзарь, которая больше года одна живет в изуродованной многоэтажке на Северной Салтовке

26 июня Ольге Кобзарь исполнился 71 год. Почти половину из них она проживает на Северной Салтовке — в «спальном» районе на окраине Харькова, наиболее пострадавшем от российской агрессии.

После начала полномасштабной войны Ольга месяц провела под обстрелами. В марте получила контузию и уехала. Однако уже через два месяца вернулась в родную девятиэтажку. И больше года в доме с шестью подъездами она живет одна. Ее муж умер, сын — в ВСУ, а внук — за границей.

hromadske пообщалось с Ольгой Кобзарь о жизни до и после.

Девятиэтажка №72 на улице Натальи Ужвий покрыта черными пятнами копоти, окна забиты фанерой. На скамейке возле дома с пауэрбанком в руках сидит одинокая женщина.

«Позавчера телефон начал подводить, 50% [заряда] улетает за три часа, не еду к этим “лунатикам”, мастерам телефонным, потому что обманут, — жалуется и объясняет нам, откуда на доме взялись черные пятна. — Сюда попали в конце марта. На седьмом-восьмом-девятом [этажах] — квартиры сгорели».

Ольга Кобзарь родилась в Луцке в 1952 году. Окончила там медучилище, два года служила в Прикарпатском военном округе. Потом по направлению поехала в Харьков, получила диплом юриста, устроилась на работу, вышла замуж.

В 1989 году они с мужем получили квартиру в новом доме на Северной Салтовке. В том же году Ольга участвовала в организации харьковского телевизионного канала «Тонис», 15 лет работала там юристом. Теперь на пенсии.

Муж Ольги преподавал в Национальном юридическом университете имени Ярослава Мудрого, супруги собирались переезжать в США.

«33 года прожили с мужем душа в душу, — вспоминает Ольга. — Его пригласили на работу в нью-йоркский университет, мы уже собирали документы [для переезда]. Но он заболел. Похоронила его в 2014 году. Он там, ему хорошо, а я здесь маюсь. И не подозревала, что может быть война».

«Сашенька, пойми: пока я сижу на пороге, ты жив»

С начала полномасштабного вторжения россияне обстреливали Северную Салтовку из всех видов вооружения. Ольга поначалу надеялась, что активные боевые действия быстро утихнут.

« [24 февраля 2022 года] первые бомбы упали на воинскую часть и на дом [рядом], 16-этажку. — рассказывает Ольга. — Обстрелы могли быть и через четыре часа, и через два, и как зарядит! Самолеты были, как пролетит — жутко».

В первые дни полномасштабной войны 40-летний сын Ольги Александр вывез свою семью в Германию, а сам 27 февраля отправился на фронт, о чем сообщил мать постфактум.

«Сын юристом работал, окончил у нас юридическую академию, у них военка была. И совесть не позволяла сидеть так, как другие прячутся — ноги перевязывают, то еще что-то. 29 [февраля] позвонил мне: “Мама, малыш — там (сын Александра, — ред.) , я — там”. Говорю: "Ну а я здесь, бьют"».

6-7 марта россияне попали в детский сад напротив дома Ольги. Люди в панике выскакивали на улицу, в снег и мороз, в одних тапочках. 8 марта попали в газовую трубу возле дома, вспыхнул пожар. Его потушили, но газ пропал. К тому времени почти все соседи уже разъехались.

«Сын предлагал: “Может, уезжай?”, — вспоминает Ольга. — Говорю: “Сашенька, пойми: пока я сижу на пороге, ты жив”. Сказала, что никуда не поеду».

Местные поначалу прятались в подвале дома. Когда снаряды упали неподалеку, горожане переместились в другой дом — по улице Метростроителей, 9. Ольга сначала не хотела спускаться в подвалы, сидела в коридоре. Пока 14 марта не попала под обстрел.

«Меня контузило, из уха кровь шла. И, собака, до сих пор плохо заживает».

После этого Ольга еще больше недели оставалась в подвале. В ее доме тем временем исчез свет.

«Мне было плохо, на матрасе лежала [в подвале], — вспоминает Кобзарь. — Еще снег был, мороз -27°С. Не знаю, как мы там выжили. Потом еще ударило хорошо, прилетело нам под окно, и люди уже в метро [перешли]. Но я не хотела никуда уходить».

22 марта, после недели в подвале, соседи из пятого подъезда все же уговорили Ольгу уехать. Они забрали ее к своим родственникам в район Жихор, на юге Харькова, с противоположной стороны от Салтовки.

«Из-за контузии чувствовала себя плохо, — вспоминает женщина. — Смотрю на человека — и не могу сказать, как его зовут. Достала деньги, думаю: Бумажки? Нет, деньги. А как их сосчитать? Телефоны звонят, надо записать, беру ручку: “А как писать?” В больницах никого не было. Говорила волонтерам, что меня беспокоит и что нужно. Привозили обезболивающие, кроворазжижающие, сердечные. Лекарства очень хорошо помогали. Я поняла, что если не вернусь домой, быстро не восстановлюсь».

И через два месяца Ольга вернулась.

«Говорят: “Едем обратно!” А я: “Нет, я дома буду ночевать!”»

«Приехала, села на лавочку, мне говорят: “Едем обратно!” А я: “Нет, я дома буду ночевать!” — вспоминает Кобзарь. — Здесь все было стеклом засыпано. Дверей нет, окна разбиты, но стены целые. Говорят: “Оля, где ты собираешься ночевать? Сквозняк же!” Прикрыла [окна], на веревочку завязала. С покрывала стряхнула стекло. Они [соседи] смотрят и говорят: “Она не в себе!” Говорю: “Не считайте меня дурочкой, все нормально”. И осталась ночевать, впервые поспала до пяти утра».

Трехкомнатная квартира Ольги на втором этаже. На лестничной площадке около ее двери разложены стопки книг.Хозяйка предлагает нам кофе.

«У меня с едой нет проблем, всегда все в запасе: консервы, мед, чай, кофе, — демонстрирует она содержимое кухонного шкафа и переводит взгляд на дырку у холодильника. — Все вокруг разбито, а у меня вот только дырочка от осколка. И Бог миловал, спас мне холодильник».

Когда Ольга вернулась, в доме не было ни света, ни газа. Квартира напротив разрушена, снизу залита водой, жилье на верхних этажах сгорело дотла. На весь дом — ни души.

«Был почти целый дом №123 по улице Гвардейцев-Широнинцев, туда к людям ходила на восьмой этаж, лифт не работал, но свет и вода у них были, — рассказывает она. — Возьму термос, кипящую воду. Заправлю телефон, два пауэрбанка — на неделю мне хватало. Родник у нас в 500-600 метрах, каждый день [хожу], 30 банок себе приношу».

«Остеохондроз начался, потому что мерзла с цветами, котами, собаками»

Северная Салтовка до сих пор выглядит постапокалиптически, год назад вообще напоминала декорации к фильму-катастрофе. Несмотря на это Ольга, как только вернулась, начала активно прибирать в своем дворе.

«На весь район было всего семь или восемь человек, — вспоминает она. — Здесь были горы мусора, разбитого цемента, из холодильников начали выбрасывать мусор, столько грязи, крысы бегают. Я взяла метлу, все замела, убрала, вымыла».

Со временем отремонтировала дверь, позакрывала пленкой окна. А 26 июня, к 70-летию, сын прислал ей большой букет белых роз. И Ольга начала заниматься тем, что делала здесь всегда — выращивать зелень и цветы. Сейчас у изуродованного дома цветут пионы и розы, растут хосты и ирисы, елки и даже уксусные деревья, саженцы которых они с мужем привезли из Крыма в 2000 году.

«У меня за 30 лет, посмотрите, сколько цветов — все покупала за свои деньги, — показывает она. — А теперь пересадила. 220 кустов ирисов с той стороны перенесла. А вот мои розы остались, пионы, хотя и побило их. [Роза] была высокая, снаряд упал, ее сбило, я ее подрезала, подпитала, думаю: “Пусть хоть так будет!”»

Также Ольга начала ухаживать и кормить местных кошек и собак. С кормом ему помогают волонтеры.

«Кошек у меня 17 штук, собак было семь, — рассказывает Кобзарь. — Никого нигде на районе нет, а они ходят табунами. Кормлю. Ну а как иначе, если оно живет? Немного разобрали их, немного вывезли в приюты».

Прошлые осень и зима были для Ольги тяжелыми. Из-за холода и влажной квартиры «зацвела». В доме завелись мыши. Женщине приходилось бороться с разными напастями. 6 сентября специально в квартиру Ольги провели газ, а через три месяца электричество. Тем не менее температура в квартире зимой все равно редко поднималась выше 9-11 градусов тепла. При этом за электричество с декабря по май пришлось заплатить почти 8 тысяч гривен.

«У меня электричества не было до 6 декабря. В три часа [дня] темно, то свечу, то фонарик, то газ включу, — вспоминает Ольга. — С декабря бронхитом болела, потому что было влажно, мокро, холодно. Остеохондроз начался, потому что мерзла с этими цветами, котами, собаками. Газ включал и духовку здесь [на кухне], обогреватели там [в комнате] и таким образом пережила [зиму]».

Ольга не верит, что к следующей зиме у нее появится отопление. Однако надеется, что к началу холодов ей восстановят окна и подлатают протекающую крышу. А еще — подведут в дом кран от колодца, потому что стирка и домашняя работа требуют много воды.

Но обстрелы Северной Салтовки, говорит она, снова участились. В последнее время регулярно бьют и по селу Циркуны, расположенному прямо за этим районом.

«Прошлым не живу — его помню, чтобы брать уроки на будущее»

Уже больше года Ольга живет в доме одна. Ее соседей разбросало по всей стране и миру. Возвращаться никто не торопится.

«На меня смотрят: “Она поехала крышей!” — говорит Кобзарь. — Но я счастлива, что у меня осталась квартира — да, в таком состоянии, но ничего. Хотя “ребра” остались, не [хочу] слоняться по чужим домам, уже как-то переживу».

Сын Ольги в январе в районе Соледара получил ранение. Сейчас восстанавливается в госпитале, скоро его должны выписать.

«Дни считаю, чтобы ко мне сын приехал. Не знаю, комиссуют ли, снова пойдет [на фронт], не вмешиваюсь, говорю: “Сыночек, считаешь нужным, — иди!” А он: «Мама, я посмотрю”».

Несмотря на все беды, через которые прошла и проходит Ольга Кобзарь, она не теряет оптимизма и ждет окончания войны.

«Одно [печалит], что не пускают на 17-е кладбище [на Окружной] — там муж, свекровь, бабушка похоронены, — говорит она. — Я прошлым не живу — я его только помню, чтобы брать уроки на будущее. А жить нужно сегодняшним днем. В первую очередь надеюсь, что скоро наступит мир. И у меня сын будет здоровым».

Автор: Дмитрий Кузубов