«Снилось, что вышел из плена — купил черного лабрадора». Полицейский из Мариуполя о вещих снах, вере и юморе даже в аду

От истории Бориса у меня замирало сердце. Однако его феномен в том, что после всех пережитых ужасов он излучает сплошной позитив.

Полицейская служба во время бомбежек в Мариуполе, смертельно опасная переправа на «Азовсталь», плен и более 9 месяцев ада — сначала в Оленовке, затем в российской тюрьме. А ты смотришь на этого 31-летнего ясноглазого парня и удивляешься, как легко он сыплет шутками — через год после обмена, с кучей последствий для здоровья. Он больше всего не хочет выглядеть жертвой.

«О бесчеловечном обращении россиян с нашими пленными знают все. Но вот я представляю, как из моих уст это кто-то услышит и начнет меня жалеть — становится противно. Я воин и должен пройти этот путь достойно».

Об «Азове» и полиции; о решении остаться до конца в окруженном городе; о маме в каске и бронежилете; о «сафари» россиян во время прорыва на «Азовсталь»; о надеждах на чаек, пахлаву и Эрдогана; о впервые выученной молитве «Отче наш»; и наконец о снах в плену, которые сбылись. Об этом мы поговорили с защитником Мариуполя, а ныне патрульным полицейским во Львове — Борисом Колесниковым.

Студент-«азовец»

Когда в 2014 году Мариуполь впервые оккупировали пророссийские боевики, Борису было 20 лет. Юный, но уже с четкой позицией: входил в ряды футбольных ультрас, которые были этаким центром патриотической молодежи. Когда весной боевики захватили Мариуполь, парни партизанили: собирали информацию о врагах и докладывали в органы безопасности.

В июне украинские Силы обороны отбили город. А осенью студенты из фанатского сообщества решили вступать в «Азов» — тогда еще батальон специального назначения при МВД.

«Мотивация была проста — защищать нашу страну. Тогда как раз был Иловайский котел… "Азов" выбрали в первую очередь за идеологию. Вся наша "банда" попала в один взвод. К сожалению, не все остались живы».

Парень, который ранее оружие и в руках не держал, прошел ускоренный курс молодого бойца. Тогда не было ни времени, ни достаточных ресурсов. «Все помнят 2014 год: в шлепанцах, в джинсах и с автоматом», — вспоминает Борис. И добавляет, что в «Азове» обучение продолжается всегда.

Дальше — боевой путь. Марьинка, Гранитное, Широкино Донецкой области. В последнем было тяжелее всего во время наступления. Тогда, говорит Борис, он впервые почувствовал, что такое прилеты артиллерии.

В общей сложности парень тогда отслужил почти 3 года.

«Понимаешь, что пи*дец, но как романтик веришь в лучшее»

Полномасштабное вторжение Борис Колесников встретил в Мариуполе — как полицейский, в рядах новосозданного сведенного отряда. Во время хаоса и обстрелов они пытались исполнять обязанности: поддерживать общественный порядок, не допускать мародерства, быть «глазами» военных в выслеживании российских диверсионно-разведывательных групп, эвакуировать раненых. Уцелеть удавалось чудом.

«Прилеты были каждый день. Помню, мы с моим напарником, Сергеем Михайловичем, пошли набрать соляру из бочки, чтобы заправить авто. Как вдруг слышим свист… Это был прилет "града". Нас спас забор».

«Градом» били просто по скоплению людей. Даже когда много гражданских собралось под офисом одного из операторов, где еще можно было поймать сеть. Меня с напарником тогда спасло бронированное авто — удалось забрать тяжелораненых и отвезти в больницу, которая тогда еще работала.Борис Колесников, полицейский и защитник Мариуполя

«Но даже когда три района уже были оккупированы, мы поддерживали людей — говорили: все будет хорошо, мы выдержим. В 2–3 километрах от нас уже русня, а мы ездим и патрулируем город.

Ну как город — уже фактически один Приморский район… Адекватно будто понимаешь, что это пи*дец. А как романтик веришь, что сейчас мы соберемся и отодвинем их обратно».

Хотя едва ли не страшнее всего, признается Борис, было видеть в городе много трупов гражданских и стихийные захоронения во дворах. Они советовали людям делать табличку или хотя бы писать на листе, кто именно там похоронен.

Маме придумали легенду

В Мариуполе ничего не осталось, кроме воспоминаний. В квартиру Бориса было прямое попадание. Когда мама пришла в дом, чтобы забрать какие-то вещи, ее остановил сосед и сказал бежать оттуда.

Мама Бориса, Марина, — медсестра. Также пыталась быть полезна рядом с сыном.

«Мама с нами была в Приморском районе до конца. Она одевала каску, броник и бегала между зданиями под обстрелами. Помогалараненым, делала уколы, перевязывала. Но когда я понял, что мы едем на "Азовсталь", я ее с собой не взял. Сказал идти в больницу».

Вместе придумали легенду для оккупантов: мол, пряталась в Приморском районе у родственников, а когда прекратились обстрелы — пришла на работу. Сработало. Где-то месяц она должна была работать под российскими властями, жить в больнице и содрогаться от каждой бомбы, сброшенной на «Азовсталь». Она знала — там должен быть и ее сын.

«Это был словно тир, эдакое "сафари" — в нас летело все»

Прорыв на «Азовсталь» Борис Колесников описывает как самое трудное, что ему приходилось переживать в жизни. Оказавшись в полном окружении, нужно было проехать около 12 километров по оккупированному городу до завода. Двигались колонной. Борис с напарником были в легковом автомобиле.

«Это был словно тир, эдакое "сафари" — в нас летело все. Хотя уже в районе "Азовстали" мне удалось проехать через мост, прежде чем россияне его разрушили. Кому так не повезло — переплывали, на чем могли: кто-то на поддонах, кто-то нырял и уже не выныривал… Это был хаос».

Во время этой переправы погибло много наших парней. Это самое тяжелое, что я видел в жизни. Я и сам был уверен, что там и останусь.Борис Колесников, полицейский и защитник Мариуполя

«Поставил машину недалеко от завода. Она была иссечена обломками, как сито. Тогда, под постоянный свист и прилеты, я побежал тихо под забором. А дальше меня кто-то подхватил из "Азова" на грузовике — так мы уже попали на территорию самого завода.

Я забежал в цех, где было много парней. Прижался к какому-то станку и только надеялся, чтобы от бомбардировок на нас не упала бетонная крыша. Так просидел, наверное, часов 5».

Не падать духом на «Азовстали»: вера в чай, пахлаву и Эрдогана

К обороне на «Азовстали» Борис Колесников присоединился с середины апреля. Сначала полицейские обеспечивали охрану бункера «Источник» — чтобы не пролезли вражеские ДРГ, ведь «дыр» на заводе было много. Потом вступили уже на боевые позиции вместе с военными, их сил для обороны не хватало. Раненых были сотни.

Спрашиваю, был ли у него, как у неисправимого романтика, момент полного уныния на «Азовстали».

«Нет, нет, не было такого», — сразу отвечает Борис.

Мы всегда во что-то верили. Когда отдыхали от боев, говорили: «Вот сейчас Эрдоган приедет — и нас отвезет в Турцию». Мы в бункере даже пятизвездочный отель уже выбирали.Борис Колесников, полицейский и защитник Мариуполя

«Или вот был "план Б": выйти на пляж в шортах и продавать пахлаву, как местные. Хотя нас бы "спалили" татуировки,— смеется. — Для россиян любое украинское тату — значит "Азов".

Еще думали построить плот из бутылок и переплыть по морю в Турцию — даже карту смотрели…

Или на чайках перелететь… Заманить много чаек, чтобы они нас подняли и долетели до Запорожья. Но вот беда: чаек приманить было нечем — не было хлеба».

Бомбардируют так, что трясет весь бункер на минус седьмом этаже. Ты понимаешь, что еще три дня — и тебе пи*да. Тем временем мы с другом: «Блин, а реально пахлава — нормальная идея». Борис Колесников, полицейский и защитник Мариуполя

«Мы действительно сражались за пределами человеческих возможностей, — уже серьезно добавляет Борис. — Сражались, как те 300 спартанцев, со всем отродьем, которое бросили на наше уничтожение. россияне за Мариуполь умылись кровью».

«Я называл плен “три Д”: диарея, дистрофия и депрессия»

Плен для Бориса не был вариантом: говорит, лучше бы застрелился. Однако верх над гордостью взяло высокое доверие к командованию.

После выхода из «Азовстали» 16 мая украинских пленных автобусами доставили почти за 100 км — в маленькую, разрушенную и заброшенную тюрьму в Оленовке Донецкой области, которую оккупанты расконсервировали накануне. Более 2500 украинских воинов разместили в пяти бараках.

«Азов» — отдельно от остальных. К ним, по словам Бориса, у россиян особенно бесчеловечное отношение. Для допросов и пыток там существовало отдельное сооружение — ДИЗО.

Впятером спали на одном каремате. Не было ни нормальной воды, ни очистных систем. Техническая вода была лучше так называемой питьевой. Ее в бочку возле каждого барака заливали из пожарной машины. Брали, наверное, из какого-то пруда. Там были ржавчина и песок, плавал камыш.Борис Колесников, полицейский и защитник Мариуполя

«Были также "щи" — они так называли воду с капустой. Трижды в день давали какую-нибудь кашу. Бросали маленький черпак, как собаке.

Хлеба всем не хватало. Не знаю, как его пекли — он был сырой, словно просто живые дрожжи. У всех было сильное пищевое расстройство. Чтобы получать хоть что-то полезное, мы придумали заваривать чай из веточек вишни: он был безвкусным и горьким, но хоть что-то для организма.

Я называл этот плен "три Д": диарея, дистрофия и депрессия. Мое чувство юмора не исчезло даже там».

Каждый день в плену был одинаковый: подъем в 6 часов, осмотр, пение гимна россии, обед, ужин, снова осмотр. Во время проверки пленные должны были сидеть на корточках, пока не обойдут 5 бараков. В частности, когда приезжал высокопоставленный российский смотритель. Руки за спиной, спина прямая, голова нагнута, менять позу ног нельзя, хотя они немеют и затекают.

Борис пробыл в Оленовке около полугода. В конце сентября всем из их барака сказали собирать вещи. Парни были уверены, что это обмен «всех на всех». Начали готовиться: кто-то брился, кто-то стирал вещи, кто-то надел свежее нижнее белье с эмблемой Нацгвардии, некоторые на пятерых заварили спрятанный пакетик чая с ванильным вкусом: завтра же праздник, будет обмен, журналисты с камерами!

1 октября их, как картошку, с мешками на голове забросили в плотно забитый КАМАЗ, затем погрузили в самолет, а оттуда в автозаки. В дороге стало ясно: «обменом не пахнет».

«Прятал зеленку: знал, что его приведут всего в крови»

Вместо долгожданного обмена пленных ждал новый круг ада в российском СИЗО. Труднее всего было в так называемой приемке — это подтвердит любой из пленных, говорит Борис. С украинских пленных там сняли вещи, выдали тюремную робу и отвели в камеру. Спросили, у кого есть татуировки.

С тех пор Оленовка будет казаться ему отдыхом, потому что россияне идентифицировали Бориса как «азовца».

Они е*анутые. У них все — «Азов». Они его так боятся, что он уже им приходит в ночных кошмарах. Несколько моих татуировок они идентифицировали как «нацистские», а наш трезубец — как свастику. Допросы начались на следующий же день.Борис Колесников, полицейский и защитник Мариуполя

Повезло разве что в одном: у россиян не было фотографии военного контракта Бориса с «Азовом» за 2014–2016 годы. На допросах он все отрицал.

«Я говорил: "У вас какая-то ошибка, я нигде не служил". Они пытались выбивать из меня показания, чтобы я кого-то сдал. Так они "шили" дела наших пацанов, чтобы потом судить».

О пытках военнопленных Борис говорить не хочет. Только говорит: там настоящие садисты. Трудно было и потому, что их камера была прямо над комнатой допросов.

В рассчитанной на шестерых камере было двенадцать заключенных. С шести утра до десяти вечера все должны были стоять. Друг и сокамерник Бориса, нацгвардеец Иван Микула, вспоминает: избиение палками и электрошокерами было обычным делом.

«Из-за того, что я был ранен, мне хоть дали зеленку. Я прятал ее под подушкой, а тампончики — за батареей, чтобы не было видно. Знал, что Борю приведут с допроса всего в крови. Это была стандартная ситуация раз в неделю. У него на голове не было живого места », — делится Иван.

У некоторых ранения просто гнили, помощь никто не оказывал. Знаете, что кому-то ответили в медпункте на залитую кровью травму головы? Залили клеем ПВА — сказали: «зарастет».Иван Микула, нацгвардеец и защитник Мариуполя

«4:2»

В заключении в очередной раз поддерживали все те же воображение и чувство юмора.

«Мы с Иваном мысленно ходили в торговые центры, покупали машины, открывали бизнесы, покупали дома в селе и заводили цыплят.

Высчитывали, за сколько можно продать десяток яиц и сколько стоит прокормить курицу месяц. Думали, выгодно ли это, а если выгодно — сколько нужно куриц? Когда мы насчитали 1000 куриц, то поняли, что не выдержим», — смеясь, рассказывает Борис.

Улыбается он сейчас, а больше года назад, обессиленный в пыточных тюрьмы, обратился к Богу: «Господи, я уже не могу, дай мне какую-нибудь надежду или знак — когда это закончится?». И ему приснился сон.

«Я был на футболе в Харькове. Не знаю как, но во сне я знал, что это Харьков. Когда кто-то забил гол, я увидел электронное табло: на нем был счет — 4:2.

Не понимал, что это за 4:2? 2024 год? А почему футбол? Может, на чемпионат мира нас обменяют? И мы всей камерой вспоминали, когда же этот чемпионат».

Через несколько недель после возвращения его друг Иван вспомнит этот сон, а он оторопеет. Ведь долгожданный обмен состоялся 4 февраля — вот и 4:2.

Правда, Ивана Микулу обменяли чуть позже — 16-го. После плена их было не узнать: сильные мужчины потерялиболее 20 кг. Борис похудел почти на треть: со своим ростом 182 см, имея вес 90 кг, он вернулся с весом 65 кг.

На последствия для здоровья, которых немало, Борис машет рукой: «Все хорошо. Родная земля лечит».

Цветы для мамы

В другой раз в тюрьме приснилось Борису, что он вышел из плена, купил себе черного лабрадора и назвал его Пряник.

«Я вышел из плена, и сейчас у меня есть черный лабрадор, которого зовут Пряник. Вот на днях ему исполнилось 9 месяцев».

Сейчас мужчина пытается воплощать все, что планировал в российской ссылке, когда мечтой было хотя бы приготовить еду. Купил гриль, мультиварку, впервые в жизни попробовал устрицы. Шаг за шагом мужчина закрывает позиции из списка вещей, о которых мечтал в плену.

Еженедельно, если есть возможность, пытается зайти в церковь. Храм выбрал символический — святых Бориса и Глеба. Хотя до плена верующим Колесников не был.

«В плену ты во что-то обязательно веришь. По-другому невозможно. Однажды моему знакомому жена написала письмо, в котором была молитва. Я спрашиваю: "Федя, что ты делаешь?". А он говорит: "Молюсь перед сном". Вот и я почему-то решил поступать так же. Впервые в жизни я выучил 8 строк "Отче наш" — и в самом деле стало легче на душе».

Борис и его мама сейчас живут и работают во Львове. Маму удалось вывезти из оккупации, еще когда сын находился в Оленовке. Чудом он нашел в плену телефон и дозвонился волонтерам. Через несколько дней получил СМС: «Звони маме, она на подконтрольной территории ». 9 августа, на ее день рождения, он даже смог заказать ей цветы из тюрьмы. И продиктовал записку: «Мама, с днем рождения. Я не рядом, но скоро вернусь».

В следующий раз он позвонил маме в день обмена.

Напоследок он просит не забывать о военнопленных. В частности, об «азовцах», которых обменивают труднее всего. Говорит: для них там не тюрьма, а концлагерь.

Боритесь за них так, как мы боролись за вас. Потому что мы — единственный их голос. Там им не поможет никто — ни ООН, ни Красный Крест. Их голос — это мы.Борис Колесников, полицейский и защитник Мариуполя