Какой «коммуникации» на самом деле не хватает для мобилизации

Многие сейчас жалуются на коммуникацию: мол, государству нужно было людям как-то лучше о мобилизации и войне объяснить. Тогда они бы космачей не устраивали, Тису бы не переплывали и от военкоматов не убегали, а спокойно защищали бы Родину.

На что есть противоположное мнение, типа: шо-о??? Х*ли тебе, козлу, объяснять? Защищать Родину — твой конституционный долг, иди и защищай. Не умеешь — научим, не хочешь — заставим.

Собственно, чтобы конструктивно поразмыслить о содержании коммуникаций по мобилизации, которые могли бы исправить положение, следует сперва признать: идея «конституционного долга», который все выполняют просто потому, что он записан в Конституции, на практике не работает. Так же, как идея государственного языка, на котором все говорят, потому что он государственный, или налогов, которые все добросовестно платят, потому что...

Чтобы побуждать всех военнообязанных выполнять этот самый тяжелый и рискованный долг, нужен либо тотальный аппарат принуждения, либо действенные аргументы, попадающие в правильные эмоции. Аппарата принуждения нет и вряд ли он может быть сформирован. В частности потому, что власть не готова к таким непопулярным решениям и будет бояться их непрогнозируемых последствий. Остаются эмоции. В какие болевые точки попадают месседжи об уклонении?

Страх. Человек точно знает, что если будет избегать службы, то с ним неотвратимо произойдет что-то ужасное. Казнь, длительное заключение, конфискация имущества или многое другое. Что, условно говоря, шансы выжить в армии будут выше, чем скрываясь от службы. Чтобы так испугать, нужно создать, опять же, действенный аппарат принуждения. Мягкие страшилки, заложенные в законопроект №10449 — например, арест банковских счетов или запрет на управление автомобилем для тех, кто не пришел за повесткой, — красноречиво свидетельствуют, что на самом деле действовать жесткой рукой власть не готова.

Умозрительный страх «если лично я не защищу Родину, нас всех завоюют и убьют», мне кажется, был действенным в первые месяцы войны. Но сейчас он уже не так хорошо работает — благодаря оптимистическим сводкам с фронта и обещаниям скорой победы, которые мы слышали в 20220-2023 годах. Если наша армия и так скоро победит, думает человек, то и без меня справится. А если не победит, то, может быть, меня пронесет.

Стыд. Это будет работать, если бегство от службы в армии категорически не соответствует ожиданиям от члена соответствующей социальной группы, среды и т.д. (или ожиданиям человека от самого себя — это уже трудно предсказать). Именно на стыд ориентировано значительное количество неформальных аргументов, которые мы читаем в соцсетях. Предполагаю, что большинство военнообязанных мужчин, не служащих в армии, испытывают этот стыд в той или иной степени. Проблема в том, что постоянные попытки устыдить, унизить, высмеять человека могут повлиять на него, как малые дозы антибиотиков на золотистый стафилококк: он постепенно перестает считаться с этим. То же касается попыток напугать человека последствиями, которые никак не наступают.

Самый эффективный способ апеллировать к чувству стыда — персонифицированный. Военный эксперт и ветеран Евгений Дикий в интервью «Новинарне» рекомендовал гражданским чаще спрашивать близких и знакомых мужчин призывного возраста, почему они не на фронте. Допускаю, что для некоторых такие вопросы, даже без явного агрессивного подтекста, будут болезненным и действенным триггером.

Чувство долга. Это может сработать при условии соответствующего (патриотического) воспитания, если человек с детства воспринимает службу в армии и защиту Родины как нечто институционально неизбежное (как Лаврин в «Поймать Кайдаша»). Можно ли привить чувство долга взрослому человеку, который его уже не имеет, я даже не знаю; сомневаюсь.

И стыд, и чувство долга гораздо лучше действовали бы, если бы наше общество было более традиционалистским. Там проще: ты мужчина — воюй, не воюешь — не мужчина. Но Украина явно идет другим путем и изрядно отдалилась от этой точки. Досадно видеть, как ее искусственно пытаются вернуть в это состояние, например, поздравляя уклонистов с восьмым марта.

Честность и рвение к справедливости. Есть люди, для которых мнение, что кто-то другой страдает, рискует, погибает вместо них, болезненное. Перевесит ли эта боль их инстинкт самосохранения — другой вопрос. Может накапливаться и в один момент перевесить.

Желание быть причастным к когорте лучших. Мнение, что военные — это настоящие люди, новая элита, именно те, кто творит будущее Украины, и не быть среди них значит упускать бесценный шанс. Парадоксально, но это может подействовать и на идеалистов, и на прагматических карьеристов.

Здесь большой потенциал не только у эмоциональных, но и у рациональных аргументов. Мужчины, планирующие баллотироваться на выборные должности и сделать карьеру в местном самоуправлении или публичной политике, должны понимать, что вопрос «что ты делал во время большой войны?» непременно будет возникать, и от ответа многое зависит. Поэтому месседж, что на следующий уровень игры пройдут только военные, может быть убедительным.

Утрата ощущения субъектности. Лучший пример — «воевать будут все». Человек, не желающий идти служить, читает эту распространенную фразу как «ты все равно будешь воевать — мы тебя заставим». Так же работает нарратив «призывайтесь сами и выбирайте себе место службы, потому что иначе выбор сделают за вас». Очевидно, что у некоторых это создает ощущение неотвратимости: армия неизбежно произойдет со мной, поэтому нет смысла сопротивляться. Вера в судьбу, предназначение, во внешние силы, определяющие путь человека, этому способствуют.

Однако здесь возможен и обратный эффект. Мне кажется, что украинцам в среднем не очень присущ фатализм и готовность подчиняться непреодолимым обстоятельствам. Тот самый Космач, где люди вышли на улицу в защиту того, что ошибочно считают своими правами, тому наглядное свидетельство. Люди привыкли к праву решать за себя, и когда помешает закон, часто считают нормальным ему оппонировать. Так что в ответ на посыл «воевать или нет — не тебе решать, выбор уже сделан за тебя, ты ничего не решаешь» такой человек еще более упорно будет искать способы избежать службы. К тому же, хотя «воевать будут все» — мощный лозунг, трудно предположить, что все мужчины от 25 до 60 лет, которых в Украине не менее десяти миллионов, попадут в армию. Следовательно, люди видят шанс, что все-таки пронесет, не перемелют жернова фатума.

Важный вопрос — что делать с многочисленными манипулятивными и мифологическими аргументами, которыми защищаются те, кто избегает мобилизации или противостоит ей. «Война не объявлена», «пусть дети депутатов воюют», «мясные бригады», «ТЦК незаконны» и тому подобное.

По-моему, когда человек ищет себе оправдание и не имеет смелости признать, что просто боится и не хочет служить, он с радостью ухватится за любые нелепые конструкции. Валидность этих аргументов не имеет значения. Взявшие их на вооружение вряд ли побегут в ТЦК, узнав, что войну не обязательно объявлять, а в армии уже служат тысячи депутатов советов разных уровней.

С учетом этих эмоций можно строить месседжи, которые психологически подготовят военнообязанных к достойному и спокойному решению.

Что еще можно сделать? Попытаться рефреймнуть восприятие того, что происходит с человеком, когда он идет служить. Дать понять, что служба в армии — это не заключение, а работа. Да, это работа, с которой ты не можешь в любой момент уволиться и уйти домой. Но это не делает военнослужащего рабом или «имуществом армии», как часто с горечью говорят мобилизованные.

Можно делать упор на характеристике этой работы: почетная, нужная, стабильная, с гарантированной социальной защитой. Ассоциировать службу в армии с уважением и достоинством, а не с принуждением и перемалыванием. Конечно, при этом важно, чтобы это было правдой, а не рекламной заманухой. Честно объяснить возможности службы на небоевых должностях для людей, которые не могут или бояться оказаться на передовой. Хотя, конечно, здесь есть границы, установленные самой армейской системой, которая, скорее всего, до конца войны не будет коренным образом реформирована.

Напоследок скажу за себя, потому что все равно спросите. Мои легальные основания для отсрочки мобилизации исчезнут через три года, когда старшему ребенку исполнится 18. Я смотрю на эту перспективу с опасением, и надеюсь, что к тому времени война закончится. Но знаю, что может и не кончиться. Эмоции, которые я переживаю, размышляя об этом, варьируются от «будь что будет, главное не терять достоинство» до почти панического страха; от почти уверенности, что мои умения пригодятся в клавиатурных войсках, до картинки медленного умирания в замерзшем окопе.

Нет, я не считаю себя «не созданным для войны», хотя, честно говоря, я вовсе не warlike и буду искать альтернативу окопам, если она будет. Я один из многих украинцев, которые не хотят служить в армии, но если придется, то будут. Нет, меня не нужно убеждать и уговаривать; но и нарратив, основанный на пренебрежении, унижении, сарказме, превосходстве и моральном уничтожении, не помогает. Поэтому пунктом первым на пути к той же «коммуникации», о нехватке которой все говорят, должно быть следующее: прекратить говорить с людьми так, будто они интересуют вас исключительно как удобрение.

Это авторская колонка. Мнение редакции может не совпадать с мнением автора.