«Мы все хотим утром проснуться и увидеть, что кошмар закончился»

Актер, режиссер Ахтем Сеитаблаев — о войне, Крыме, обновлении страны, надеждах и разочарованиях.

К.Туркова: Ахтем, вы сейчас начинаете съемки фильма о защите донецкого аэропорта, об украинских военных — о “киборгах”. Какое там будет соотношение художественного вымысла, переосмысления и документальности?

А.Сеитаблаев: Вы правильно заметили, это прежде всего художественный фильм, но сам сценарий был написан по конкретным воспоминаниям совершенно конкретных людей — тех, кого сегодня принято называть киборгами. Я когда-то вел программу «Храбрые сердца», одна из передач была посвящена этим воинам. Героем этой программы были 9 человек из различных воинских подразделений, с различными судьбами, нюансами, но все они были объединены одной идеей: защиты Родины и последующим строительством такой Родины, в которой хочется жить самим. А самое главное, чтобы в ней хотелось жить и детям. И когда я их послушал, потом провел передачу, совершенно очевидно стало: если не снимать про них кино, то это будет преступлением. Так что эта история вполне документальна с той точки зрения, что она написана по вполне конкретным воспоминаниям участников этих событий.

К.Туркова: Насколько я понимаю, Наталья Ворожбит написала сценарий.

А.Сеитаблаев: Да, блистательный украинский драматург Наталка Ворожбит. Мы предполагаем, что это будет очень динамичное, очень эмоциональное кино, с немалым количеством боевых сцен и в том числе компьютерной графики, но в первую очередь мы хотим, чтобы этот фильм был о рождении и поиске новых смыслов. Чтобы этот фильм был о рождении новых людей новой страны. И поэтому там очень много времени уделено диалогам, очень непростым, очень конфликтным, практически обо всем. Об очень широком круге вопросов, которые беспокоят и нас, живущих здесь на мирной территории, и особенно тех, кто там, на фронте. Это и то, что они делают там, какую страну защищают, в какой стране хотят жить. Это и языковой вопрос, и вопрос мотивации, это и конфликт поколений. Для нас прежде всего важна эта составляющая часть фильма. Сейчас строятся декорации, подготовительный период завершается, надеемся в начале февраля приступить к съемочному периоду.

К.Туркова: Я не случайно спросила о соотношении документального и художественного. Я заметила, что сейчас стал популярен такой микс вымысла и фактической базы. Например книга «Аэропорт» Сергея Лойко на этом построена, в общем, я читала немало книг именно об этой войне, которые построены на этом смешении. И у меня вызывает это двойственные чувства: все-таки, мы сейчас живем в такой информационной реальности, где мы сами подчас не можем отличить правду от вымысла. Насколько оправдано создавать книги, фильмы на основе такого смешения, не запутает ли это зрителя еще больше?

А.Сеитаблаев: Ну смотрите, для того чтоб документализировать события те или иные, существует документальное кино или хроники. Когда ничего не выдумывается, ничего не предполагается, а есть сухой конкретный фактаж. И этим занимается очень немало людей, работающих в документальном кино. А в данном случае, я и моя команда, мы видим перед собой другую задачу. Насколько оправдано? Ну, наверное, это судить зрителю, ведь мы предлагаем ему не готовые ответы. Предлагаем ему много непростых вопросов, которые сами себе очень часто задаем.

К.Туркова: Я имею в виду, не будет ли зритель потом говорить, что он знает точно, как это было, потому что он видел это в фильме? Будет ссылаться на это как на источник.

А.Сеитаблаев: Может быть, у меня такой опыт был и с фильмом «Хайтарма», но там речь шла о событиях, которые произошли в 44-м году, 18 мая; очень часто на него ссылаются. Расскажу почему. Потому что мы очень педантично подошли к написанию сценария, это была очень скрупулезная работа в архивах, в том числе в КГБ в Москве. Я всегда предупреждаю, что в первую очередь это художественный фильм. У нас было порядка пяти больших круглых столов с участием журналистов, историков, людей с разными точками зрения, кардинально противоположными, это было еще до войны в Крыму, после выхода фильма. И, собственно, фильм был разобран покадрово, и пока никто не смог доказать, что фильм «Хайтарма» и тот фактаж, который переработан в художественный фильм, не соответствуют действительности. Очень часто ссылаются, говорят: если хотите увидеть, как проходила депортация, посмотрите фильм «Хайтарма». С одной стороны, это для меня большая проблема, потому что все же это художественный фильм, я не беру на себя смелость сказать что я хроникалист, который, основываясь на сугубо документальных фактах, рассказывает ту или иную историю, но меня это, конечно, и греет и тешит, потому что это означает, что труд всей нашей команды не прошел даром, и он таков, что на него можно ссылаться. В данном случае —с киборгами — есть опасность, и проблема в том, что это не такой большой временной промежуток между событиями, которые мы будем описывать, и сегодняшним днем. Конечно, мы отдаем себе отчет, что будут разные мнения, что будут говорить и так, как вы предположили, потому что на самом деле мы основываемся на документальных фактах и на воспоминаниях, мы компилируем некоторые события, некоторые характеры, поведенческую линию тех или иных персонажей, просто по той причине, что невозможно рассказать историю Донецкого аэропорта и 242 дня уместить в два часа. По крайней мере у нас это не вышло на территории сценария. Мы не ставим перед собой такой задачи, мы как раз хотим рассказать о том, что беспокоит и нас. Я довольно часто встречаюсь с ребятами, которые воевали, которые сейчас защищают нашу Родину, и я знаю, что подобного рода проблематика, подобного рода непростые диалоги и вопросы для них тоже очень важны.

К.Туркова: То есть это не будет однозначный героический эпос?

А.Сеитаблаев: Если вы имеете в виду ура-патриотическое кино, то нет. Я противник такого рода фильмов. Но очень хочу надеяться, что очень мощный заряд на то, что мы победим по одной простой причине, потому что это цивилизационный выбор между прошлым и будущим. И сегодня быть украинцем — это не столько этническая принадлежность, сколько совершенно конкретный выбор между прошлым и будущим. И поэтому я очень хочу надеяться, что это ощущение победы над собой, над своими страхами, над своим унынием, потому что очень многое из того, на что мы надеялись происходит очень быстро.

“Мы выбираем во власть людей, которые красиво говорят”

К.Туркова: Вы сказали о новых людях и новой стране. На ваш взгляд, страна уже новая? Это обновление состоялось?

А.Сеитаблаев: Нет. Конечно, мне тоже хочется проснуться завтра утром в европейской стране не по географическому определению, а по очень многим другим составляющим: по работающим социальным лифтам, по верховенству права, по справедливым судам. Однажды утром проснуться, выйти во двор и увидеть идеальные дороги, идеальные тротуары, счастливых, улыбающихся пенсионеров с достойной пенсией, которые выбирают, куда им поехать в отпуск, конечно, все это хочется. К сожалению, я реалист. Я думаю, что это очень непростой путь к тем демократиям, которые уже “стригут свои газоны”, но они тоже шли к этому не 5 лет, не 10, а 200-300 лет. Другое дело, я сторонник того, как когда-то говорил покойный Каха Бендукидзе, что Украине надо совершать скачкообразные движения, подниматься не по ступенечкам, а “рывками”. Просто у нас нет другого выхода, иначе это затянется настолько, что по дороге к идее мы забудем, к чему мы шли и чего хотели. И потом, мы живем в очень скоростное время, так что это возможно, было бы желание, была бы политическая воля. Такую политическую волю у украинцев я наблюдаю. Она мне дает надежду полагать, что это победа над пережитками «совка», победой над нашим вечным «я хочу жить в европейской стране, но если что случится, чтоб кум все порешал».

К.Туркова: Победа над «совком» мне кажется еще не до конца состоялась.

А.Сеитаблаев: Нет, конечно.

К.Туркова: На сколько процентов состоялась загрузка новой страны?

А.Сеитаблаев: Сложно судить, я бы разделил это. С одной стороны, с кем ни поговоришь, все хотят, чтоб не было коррупции, не было второго, третьего – всего того, что к нам пришло и культивировалось, с чем было привычнее жить, потому что существовал общественный договор: вы там себе наверху воруйте и нам не мешайте; вы там живете своей жизнью, а мы здесь своей. Очень сложно становиться на рельсы личной, конкретной ответственности за неподметенные улицы, за плохие дороги, хотя, казалось бы, какое отношение к этому ты имеешь? За это отвечает Укравтодор. Значит об этом не надо молчать, надо писать и спрашивать, куда делись наши налоги. Так что, если говорить о перезагрузке, она очень тяжело идет. И, конечно, очень много сопротивления встречает на своем пути. Представьте, десятилетиями это все выстраивалось, это все вросло и проросло в нас корнями. Если Моисей водил людей 40 лет по пустыне только для того, чтобы ушло поколение, которое соглашалось быть рабами! При всем при этом мы живем в развитое, с точки зрения информационных технологий, время. Казалось бы, ты можешь черпать информацию из интернета, откуда угодно, но при этом украинцы черпают информацию все равно из телевизора. Ни для кого не секрет, что большая часть СМИ – это все же частный бизнес определенных людей. Я сейчас не собираюсь осуждать их информационную политику, но все же факт остается фактом: кто девушку кормит, тот её и танцует.

К.Туркова: Но зато здесь люди разные, а в России – один.

А.Сеитаблаев: Это очень радует. Я абсолютно не сравниваю. Я ведь говорю об этом именно потому что верю, что что-то изменится. Именно поэтому я живу в Украине и считаю себя украинцем крымскотатарского происхождения. Я говорю про это потому, что мне не безразлично. Но при этом я верю, вижу шаги к реформам. Пусть небольшие, но они есть.

К.Туркова: Сейчас еще страшно то, что мы как-то привыкли к войне, которая никак не заканчивается. Она стала частью нашей обыденной, повседневной жизни. Вот вчера я покупала что-то на рынке, и передо мной бабушка сказала: «Пожалуйста, вот этой колбасы, я солдатам отправлю”. Это становится каким-то привычным течением нашей жизни. Мне кажется, что это тоже страшно, мы так забываем о том, что происходит там, на востоке, мы не понимаем, как это изменить и к чему это идет.

А.Сеитаблаев: Мы ведь все живые люди, и, наверное, совершенно естественно, что идет привыкание ко всему. Я вот только сегодня утром читал воспоминания одного из воинов-киборгов, где он как раз пишет о тех жестоких днях. И он, вспоминая, говорит о том, что очень страшно было первые три дня, а потом организм перенастраивается, ведь он физически перестает бояться. Для меня это совершенно непонятно. Именно поэтому эти люди и считаются героями, они совершенно четко понимают, что тот или иной шаг может повлечь за собой смерть, но при этом сознательно на него идут. Мы очень много говорили с психологами по поводу того, что можно считать подвигом — это в принципе отступление от нормы. Именно благодаря таким отступлениям от нормы мы можем здесь спокойно сидеть и пить чай. Так вот, он говорит о том, как потом понял, что это совершенно естественно. И слава богу, что так происходит, потому что невозможно жить в состоянии перманентного ощущения войны, иначе ты не сможешь дышать.

К.Туркова: То есть это привычка?

А.Сеитаблаев: Это индивидуальные особенности организма человека и защитная реакция общества. Другое дело, чтобы эта привычка не стала равнодушием. Если для тебя привычно гривну перевести ребенку погибшего воина или купить палку колбасы и угостить того, у кого этого нет, или написать пару слов на открытке…

К.Туркова: Можно ли приблизить окончание этой войны?

А.Сеитаблаев: Так мы это и делаем. Я вообще убежден, что украинцы совершенно уникальная нация. Кто бы мог подумать, что за последние 10 лет второй раз люди выйдут на Майдан и сметут власть? После разочарования персоналиями Оранжевой революции, которые её просрали. Извините за мой французский, но по-другому не могу сказать про этого человека. Обмануть столько надежд, обмануть столько жизней, совершенно реальных жизней, которые были отданы за это. Господин Ющенко, мягко говоря, очень сильно был неправ. У него были все шансы еще тогда начать менять эту страну. Именно из-за него и ему подобных, из-за их нерешительности или договорняков сегодня мы видим людей, которым по 20-22, которым место в институтах, чтобы выучиться и менять страну, но они сейчас воюют. Мы по какой-то совершенно вывихнутой привычке выбираем себе в депутаты, во власть, людей, которые красиво выглядят и красиво говорят. Мы не выбираем не программы и следим за их выполнением, а мы на эмоциональном уровне выбираем. С одной стороны, меня это радует, потому что украинцы живые и открытые люди. С другой стороны, это печалит, потому что от выборов к выборам треть заведения под названием “Верховная Рада” населена бандитами, ворьем и, мягко говоря, популистами.

“Всегда есть выбор между совестью и деньгами”

К.Туркова: Вы говорили не раз, что культура должна объединять. В общем, это довольно распространенный тезис. Но в последние годы, как мне кажется, на фоне этого конфликта культура начала еще и разъединять. По разные стороны баррикад оказались режиссеры, актеры, деятели культуры. Вы как-то ощущаете это? Может быть у вас есть личные истории, связанные с разрывом отношений на фоне того, что произошло.

А.Сеитаблаев: Если вы имеете в виду тот водораздел между российскими коллегами и украинскими, то да. Не секрет, что до войны огромная часть телевизионного контента, который производился в Украине, производился по заказу трех российский телеканалов – Первого, России и НТВ, или «Домашнего». И совершенно естественно, что главные роли играли российские актеры. Потому что зачем делать из актера другой страны, условно говоря, медийную личность? Я тоже не исключение, потому что я снимал, по-моему, фильмов шесть по заказу двух из этих трех компаний российских. И в них снимались очень известные артисты: и Гафт, и Талызина, и Немоляева, и Гуськов, и Кортнев — я всех не вспомню сейчас. Я не могу сказать, что поддерживаю со всеми отношения, но история с Валентином Иосифовичем Гафтом для меня личная боль. Я его очень сильно любил, да чего тут, и люблю. И то злополучное интервью, которое он дал, мне кажется, что это интервью очень сильно больного человека, который говорил это, чтобы его оставили в покое и не дергали. А некоторые это приняли на “ура, Крым — наш!”. Не хочу называть имена, смысла нет. Мы не общаемся, и я этого не приемлю. Мне неприятно другое: что немалая часть украинских артистов не видит ничего страшного в том, чтобы ездить выступать для страны-оккупанта. Я не хочу никого осуждать, с другой стороны, я же тоже имею право на собственное мнение. Когда они апеллируют к тому, что, мол, «посмотрите, у президента там есть кондитерская фабрика в Липецке»...

К.Туркова: Уже нет.

А.Сеитаблаев: И слава богу! Или говорят: «Ну вы посмотрите, работают российские банки в Украине». И они правы. Я тоже искренне не понимаю, что они здесь делают. С другой стороны, ну вот если эмоции убрать, то мы ведь здесь мечтаем о правовом государстве. Может быть, это связано с тем, что, возможно, это будет недемократично и не будет соответствовать европейским нормам. Сам я сказал бы: “Так, ВТБ, Альфа-банк, Сбербанк, на выход!» Но я не президент. И актеры правы, когда говорят: “Мы просто поем и танцуем”. Правы в том, что это личный выбор каждого. Это личный нравственный выбор каждого. Вся история человечества изобилует примерами, когда у тебя есть выбор между сидением на цепи и сытой жизнью, или свободой и необходимостью чего-то добиваться. Всегда есть выбор между совестью и деньгами. Я практически уверен, что практически все, кто ездит в Россию и выступает там, их война эта никак не коснулась. Ни их, ни их близких. Мне очень сложно представить артиста, которого обожгла война, и который поедет туда, зная, что эта страна, что результаты ее действий принесли травмы или гибель их близкому человеку. Она их не коснулась. Я лично для себя этого не приемлю, и считаю, что это, мягко говоря, нечистоплотно. В этом смысле культура разделяет. Но я лично «за» такой раздел. Я хочу есть за чистым столом.

“Нас уничтожить можно —победить нельзя”

К.Туркова: Как вы думаете, украинская власть достаточно внимания уделяет крымским татарам, крымскому вопросу?

А.Сеитаблаев: С одной стороны, немало. Язык не повернется сказать, что совершенно не уделяет. Возьмем телеканал АТР: это частный телеканал, патриотично настроенного, украински патриотично настроенного, но по факту российского гражданина Ленура Ислямова. Но! У власти хватило понимания, возможностей и силы осознать, что это единственный в мире крымскотатарский телеканал, который в самые жесткие дни в Крыму придерживался проукраинской позиции, потом был вынужден выехать оттуда и вещает сейчас с территории материковой Украины в том числе на Крым, поднимает очень правильные вопросы и рассказывает крымским татарам о крымских же татарах. Рассказывает о тех, кому непросто, о тех, кому тяжело. О семьях, в которые пришла беда, когда их отцов арестовали по разным надуманным поводам. Вы же знаете, что две трети сидящих в российских тюрьмах по крымским делам, — это крымские татары. Первые волонтеры, которые помогали украинской армии, были крымские татары. Первый погибший за территориальную целостность Украины, —крымский татарин Решат Аметов, жизнь и смерть которого власть пока, кстати, никак не отметила. С другой стороны, Верховная Рада за три года так и не удосужилась принять закон, в котором говорилось бы о том, что крымские татары — коренной народ Крыма. Что еще и кому должны доказать крымские татары, вернувшиеся на свою Родину, совершенно четко обозначившие и показавшие свою проукраинскую позицию —гражданскую и жизненную? Мне кажется, это следствие того, что немалая часть заседающих в Верховной Раде депутатов имеет свой бизнес в Крыму или какой-то аффилированный бизнес. Мне каждый день присылают фото с полок крымских супермаркетов с совершенно конкретными торговыми марками —украинскими. Я этого не понимаю. Если в случае со Сбербанком, ВТБ, наверное, я могу допустить, что есть какие-то международные правовые отношения, которые не позволяют сказать “На выход!”, то со своими-то производителями можно как-то побыстрее разобраться? Как может существовать свободная экономическая зона с Крымом? Как это возможно? Я думаю, что это следствие того, что очень многие находящиеся у власти ногами из Советского Союза, ногами из той системы координат барыжной, когда бабло не побеждает, а множит зло. И когда количество денег важнее, чем слезы ребенка, у которого отец умер на войне.

К.Туркова: А нет ощущения, что до аннексии тут не очень хорошо знали культуру крымских татар, историю, даже кухню?

А.Сеитаблаев: Вы совершенно правы. Хотя как раз с кухней-то были знакомы лучше. Я в Киеве постоянно живу с конца 2004 года. Это было мое второе возвращение в Киев, я тут учился в театральном институте. Если бы лет пять назад вы остановили на улице 10 киевлян и спросили бы их, что они знают о крымских татарах, то 8 из них ответили бы, что это пахлава и чебуреки на берегу моря, что это какие-то домики-самозахваты, что это вечно недовольный народ, который хочет отпилить Крым и присоединиться к Турции. И кстати, очень много таких разговоров ведется и сейчас в среде украинцев, когда они слышат о том, что крымские татары мечтают о своей автономии в составе Украины. Это как раз очень большая проблема. Но справедливости ради надо сказать, что не только о крымских татарах ничего не знали. Но все годы независимости Украины или ничего не делалось для этого, или это делалось специально. Я склоняюсь ко второму: специально продуцировались эти страхи между нами всеми — между крымскими татарами и украинцами, между востоком и западом. Там маргиналы, там потенциальные сепаратисты, там непонятные татары, там заробитчане… “Разделяй и властвуй” — очень удобный постулат. Мы не объединены в политическую нацию, у нас нет единого ощущения, что мы один народ в своем многообразии. А хотим-то мы, в общем, одного и того же. Вы же тоже хотите, чтобы ваши дети жили под мирным небом и ходили в нормальную школу? Я тоже этого хочу. Вы же хотите зарабатывать на любимой работе? Я тоже хочу. Вы хотите, чтобы, если возникнет проблема судебного порядка, чтобы суд был справедлив? Короче говоря, мы все хотим базовых вещей. Мы хотим нормально зарабатывать. Ли Куан Ю, которого так любят вспоминать наши политики и деятели, ведь он же, кроме того, что сказал “Посади трех друзей”, он сказал: для того, чтобы человеку достаточно свободно участвовать в жизни своей страны, нужно не думать ежеминутно о куске хлеба. Иначе вся его жизнь будет посвящена добыванию хлеба насущного. А для этого нужно, чтобы он зарабатывал ну хотя бы около 5 тысяч долларов в месяц. Это тот минимум, который позволял бы украинской семье не задумываться каждый день о добывании хлеба, не работать, убиваясь, по 12 часов в день, когда дома хватает сил только на то, чтобы поужинать и тяжко заснуть, а иметь возможность поднять голову и посмотреть чуть шире. Но ведь тогда проблема начинает возникать у власти. Если граждане образованны, обеспечены базовой возможностью нормально жить, они начинают объединяться по интересам, у них появляется возможность читать, интересоваться, ездить смотреть: а как там в других странах? Вдумайтесь: я где-то читал, что 80 процентов населения Луганской области никогда не покидали населения Луганской области. И это не их вина. Но как легко управлять людьми, когда они ничего другого не знают и когда им не с чем сравнить.

“Многие слова пришли в украинский из крымскотатарского”

К.Туркова: Я читала в одном из ваших интервью, что многие зрители, посмотрев фильм “Хайтарма”, удивлялись, что раньше в Крыму так много говорили на крымскотатарском. Действительно многие об этом не знали?

А.Сеитаблаев: Практически никто не знал, что до Второй мировой войны, до упразднения Крымской тогдашней АССР, делопроизводство велось на крымскотатарском языке. Официальными языками были крымскотатарский и русский. Тогда крымскотатарский язык еще не был переведен на кириллицу, все писалось латиницей. У меня сохранились документы моей матери, сохранилось ее свидетельство о рождении, они на двух языках. Конечно, а зачем это все рассказывать? Тогда это подтвердит то, что крымские татары —автохтонный коренной народ Крыма. Ведь тогда украинцы и крымские татары будут интересоваться историей —не той, которую за них написали, а более-менее объективной. История, конечно, вообще такая вещь сложная… Историю, как мы знаем, пишут победители. Но тем не менее. Ведь есть очень много источников, из которых мы можем узнать, что между крымскими татарами и украинцами было много сложностей, но было очень много светлого: это совместные битвы, это и браки, это и взаимное проникновение культур в разных аспектах. Очень много слов в украинском языке —это тюркизмы, многое пришло из крымскотатарского языка. Это и тютюн (табак), и бочка, и штаны, и казак, и даже слово хохол. Хохол означает “сын неба”. Так называли воинов Атиллы, в гвардии которого воины ходили с оселедцами (чубами). И говорилось о том, что наш Всевышний держит мужчин за этот чуб, и эта взаимосвязь и направляет человека по верному пути.

К.Туркова. А что происходило с крымскотатарским языком после распада Союза? Он развивался или, напротив, как-то забывался?

А.Сеитаблаев: Насколько я помню, я вернулся в Крым молодым человеком, мне было 16 лет, и поступил на актерский факультет, у нас преподавали крымскотатарский язык, и я знаю точно, что открывались факультеты. Это происходило несмотря на сопротивление местных властей всех уровней. Мы же прекрасно знаем: Крым —махровый заповедник коммунизма. Это почетная пенсия для работников НКВД, КГБ, партийных руководящих органов, чьи потомки стали хедлайнерами “крымнаша”. И на это никто внимания не обращал. Зачем? Есть же крымские татары, есть кого ненавидеть. Ну, это дела давно минувших дней.

К.Туркова: Вернемся все-таки к языку.

А.Сеитаблаев: Да, были и открывались факультеты, у нас преподавался крымскотатарский язык и орфография, и орфоэпия. Крымские татары так много десятилетий сопротивлялись, что нас уничтожить можно, победить нельзя. В том числе язык. Он развивался. В этом большая заслуга наших поэтов, наших стариков, которые его сохраняли в доме. Начиная с общины в семье…

К.Туркова: Домашнее общение на крымскотатарском языке всегда оставалось?

А.Сеитаблаев: Конечно.

К.Туркова: А у вас в семье как говорили?

А.Сеитаблаев: По большей части на родном языке, но еще русский присутствовал.

К.Туркова: А вы потом стали крымскотатарский доучивать?

А.Сеитаблаев: Язык я понимал всегда, потому что вырос в среде своей семьи и родственников. Крымские татары так и старались селиться, это было совершенно естественно. Потому что когда их отправили в депортацию и выбрасывали буквально в поле, они старались держаться друг друга, так легче было выжить.

В детстве в радиусе 500 метров от нас жили одни родственники. Поэтому совершенно спокойно можно было детей отпускать и поэтому совершенно естественно, что ты находился в языковой среде. Но детский сад и школа были русскоязычные, а я еще жил в таком довольно особом узбекском городе Янгиюль (что в переводе с узбекского языка означает «новая дорога»). Этот город был построен политическими заключёнными, зэками на вольном поселении, и там были и дальневосточное корейцы, и поволжские немцы, и чеченцы, но по большей части крымские татары. И язык общения между этими этническими группами, как в мире английский, так в этом городе, да и по всему Союзу, был русский. А потом я поступил на актёрский факультет, это был первый курс, который был набран в 1989-м году для возрождающегося крымскотатарского театра. И тогда совершенно необходимым стало не только понимать крымскотатарский, но и владеть им.

К.Туркова: Если сейчас снимать фильм полностью на крымскотатарском, найдётся ли столько актёров, которые будут говорить грамотно?

А.Сеитаблаев: В зависимости от масштаба фильма. Но вообще я вам так скажу: найдётся. Потому что как минимум есть 2-3 десятка актёров крымскотатарского театра в Симферополе, некоторые артисты, живущие в Киеве. Всё зависит от задачи. Если Вы хотите получить ответ «да» или «нет», то «да»!

К.Туркова: А какие есть проблемы с развитием языка сейчас? что нужно, чтобы развивать крымскотатарский язык?

А.Сеитаблаев: Прежде всего заниматься с детьми. Мне сложно судить с научной точки зрения, но, мне кажется, что наибольший языковой пробел – это то, что касается точных наук. Преподавание алгебры, геометрии, физики, химии, биологии и так далее. По моему, и в годы независимости полный 10-летний цикл обучения на крымскотатарском языке был, если не ошибаюсь, только в одном лицее под Бахчисараем. Более того, нет ни одного высшего учебного заведения, где бы преподавали на крымскотатарском. Вернее, оно было и есть в Крыму, но, по моему, только отдельные предметы. А это ведь очень взаимосвязано. Человек отучился на своём языке десятилетку, закончил вуз на родном языке, дальше работать он куда пойдёт?

К.Туркова: Это должна быть выстроена вся цепочка. А она в какой-то момент оборвалась.

А.Сеитаблаев: Она оборвалась в 1944-м году, 18 мая. И пока что всё, что делается, хвала Всевышнему, делается, сохраняется. Но без стратегии очень сложно. Без поддержки государства сложно себе представить развитие языка. Это очень затратная часть: это и педагоги, и учебники, и учебные заведения. Я перечислил несколько дисциплин, а представьте: это надо перевести, может быть, те или иные понятия в этих точных науках ввести в обиход. Понятное дело, что есть иностранные, заимствованные слова в химии, алгебре и так далее. Но тем не менее как-то же надо объясняться, объяснить, что этот элемент из этой таблицы по-крымскотатарски звучит так-то или придумать его. И договориться в своей среде, что это мы называем так. Я, может быть, фантазирую и говорю не совсем верно, но мне это представляется так.

“Мне снится родина моей мамы”

К.Туркова: Вы в одном из интервью говорили, что оккупация закончится раньше, чем мы думаем. Вы в это верите? И когда, как вы думаете?

А.Сеитаблаев: Сложный вопрос. Мы все, конечно, хотим утром проснуться и увидеть, что весь этот кошмар закончился. Я очень часто рассказываю эту Библейскую историю о том, как в Страстную пятницу 2017 лет тому назад было не так много людей рядом с пророком Исой, которые верили в то, что он в воскресенЬе воскреснет. Но, наверное, и в том числе, благодаря этим людям, он воскрес.

Можно много анализировать тему санкций, которые, я убежден, работают. И наверное, надо, чтобы они были жестче, я убеждён в этом. Можно обсуждать, а нужно ли иметь крымским татарам иметь свою дивизию в составе Вооруженных сил Украины, которая будет фактором чёткого посыла, чёткого для любого оккупанта, что тут будут защищаться с оружием в руках. А не так как случилось, к сожалению, во время аннексии Крыма, когда 20-тысячный армейский корпус в Крыму забыл о своей присяге.

Если говорить, чем закончится… Я хочу сказать, во что я верю и чего я хочу. Закончится это большими очередями, если моста не будет, а будет он вряд ли. Очередями на паром крымскотатарских коллаборационистов, которые бегут впереди паровоза и рассказывают, как хорошо крымским татарам жить под оккупацией. Закончится нахождением и поимкой тех, на чьих руках кровь. Если к тому времени их не «пришьет» ФСБ как людей, обладающих информацией, которая может очень сильно скомпрометировать и без того уже скомпрометированную власть. Логично было бы это продолжить тем, что люди, которые хотят быть гражданами Украины и выбирать себе власть, должны сдать экзамен на знание языка и истории государства.

К.Туркова: Напоследок короткий вопрос: какой сон вам чаще всего снится о Крыме?

А.Сеитаблаев: Есть в Крыму пара любимых мест: это родина моей мамы под Судаком. Там есть одно горное ущелье. Я был там меньше всего, но почему-то снится именно оно. Но если говорить о Крыме, это запах прежде всего. Лаванда...

Ведущая Ксения Туркова