«Нужно уметь воспроизвести ситуацию, которая могла быть во время боя». Как ищут тела погибших

Мы с капитаном Назаром упорно чистим подошвы обуви о землю и траву — стараемся отчистить их от крови, которая просочилась из черных пакетов на пол морга.

«От запаха человеческих остатков избавиться труднее — приходится часто стирать одежду, — говорит Назар. — Сначала испытывал очень неприятные ощущения. Но теперь воспринимаю это как часть своей работы. Она очень важна, ведь наши бойцы заслужили быть похороненными дома».

Назар — руководитель одной из групп проекта ВСУ «На щите», разыскивающей тела погибших военнослужащих на местах боев на Изюмском направлении. Тела украинцев ищут для погребения с должным уважением, тела оккупантов — чтобы обменять их у российской стороны на наших погибших.

hromadske провело несколько дней с поисковой группой на границе Харьковской и Донецкой областей, где в прошлом году шли ожесточенные бои. Замечаем, что некоторые эпизоды в материале могут шокировать некоторых читателей.

Второе тело

Села кругом обезлюдены, лисы и косули свободно выбегают на трассу, тетерева перелетают ее буквально перед машиной. В реальность возвращают красные таблички с предупреждением о минах.

Лесные полосы и поля заросли кустарниками. Как посреди этого густого плетения стволов, веток и травы отыскать тело, через которое могли уже прорасти побеги растений?

Подъезжаем на локацию, где группа Назара должна проводить поиск. Между полем и лесополосой валяется башня и выхлопная труба от российского БТРа, гильзы от снарядов САУ, пакеты из-под российских сухпайков. Очевидно: здесь была когда-то вражеская позиция.

«На этом месте предыдущая группа уже нашла тело, — объясняет Назар. — Но где одно тело, там может быть и второе».

Парни сначала прочесывают лесополосу. Разбиваются на пары: сапер и поисковик. Пары идут навстречу друг другу. Пусто. Разве что сапер Евгений обнаружил «Лепесток» — российскую противопехотную мину. Он маркирует место находки, информацию о ней группа отправляет спасателям.

«Сюда приедет подразделение ГСЧС, найдет все взрывоопасные предметы и уничтожит их», — объясняет Назар.

Задача прочесать немалое поле кажется мне невыполнимой. Кажется, сюда нужно сотню поисковиков, которые станут в шеренгу и пойдут полем с одного конца в другой. А их в группе вместе с саперами всего пятеро.

«Идите за мной вслед», — первым в полевые заросли заходит Евгений.

Ветер такой сильный, что поисковик и водитель группы Константин вынужден отказаться от помощи дрона. Кстати, дроны для поиска погибших, по словам Кости, используют еще с прошлого года. Их может предоставлять соответствующая военная часть или волонтеры. Бывает, поисковики покупают их за свой счет.

«Сейчас поисковики и курсы дронаров заканчивают, потому что хочешь эффективно работать — и дрон найдешь, и научишься им управлять», — отмечает Константин.

Но когда нет дрона, нужно полагаться на интуицию. Парней она не подводит — через некоторое время они находят человеческий череп. Он становится центром условного круга поиска, радиус которого группа постепенно увеличивает.

«Раз череп лежит отдельно, значит лисы и собаки, другие звери растащили останки, — объясняет мне еще один Костя в группе. — Скорее всего, это тоже будут обглоданные зверями кости. Гарантии, что они действительно принадлежат одному человеку, нет. Но судмедэксперты разберутся».

В черный мешок парни сносят кости человеческих конечностей. На некоторых из них еще держится полуистлевшая одежда. Находится и ботинок с надписью на подошве «Донобувь».

«На 99% уверен, что это — россиянин», — говорит Назар.

Костя-водитель определяет координаты находки — их фиксируют на бирке, которая крепится к мешку с телом. Указывается номер поисковой группы и дата обнаружения тела. Обычно в конце рабочего дня группа отвозит свои находки в морг в Донецкую область. Но эти кости без плоти могут полежать в кузове до завтра.

Не для случайных людей

«Локации для работы выбираю я, руководитель группы. Пользуюсь для этого данными из автоматизированной системы «Дельта». Информация о телах в саму систему поступает от разведки, боевых подразделений, местных жителей, поисковых групп, полиции и т.д.», — рассказывает Назар.

По его словам, где-то в 90% случаев локации, на которые указывает «Дельта», не абсолютно точны. Поэтому радиус поиска нужно увеличивать иногда до километра от указанных координат. А значит — на свой страх и риск отходить от троп, проложенных саперами группы.

«В зоне боевых действий надо, например, либо заминировать конкретный участок, либо разминировать — все ясно и понятно, — говорит сапер Евгений. — А здесь — иначе. Вот нужно по лесу проложить маршрут для группы — и ты не знаешь, какие мины и где именно затаились по дороге. И могут ли они вообще здесь быть? Ибо если мы отрабатываем на бывшей российской позиции, то не могли кац*пы под своим же носом мин натыкать. Мы с напарником Юрой прокладываем коридорчик, чтобы группа могла пройти, машина наша проехать. Но дать гарантию, что на расстоянии метра от коридора нет мин, никто не может.

«Вот поэтому и надо, чтобы на маршрут выходили опытные поисковики, — говорит Назар, — чтобы умели и минную опасность определять, и на локации грамотно работать».

Сам Назар возглавляет поисковую группу впервые — занимался транспортировкой уже найденных тел. Но он закончил специальные курсы для работы в Центральном управлении Гражданско-военного сотрудничества (ГВС), и ребята его бывалые — на них можно положиться.

Евгений, например, в ВСУ с 2015 года, имеет большой опыт работы в зонах боевых действий и в поисковых группах. Костя-водитель занимается поиском с 2014 года, другой Костя еще до войны с россией искал тела погибших во Второй мировой. Юра, хоть в ВСУ только с марта нынешнего года, — человек рассудительный и работает вдумчиво.

Группы формируются в ГВС — на время поиска ребята получают командировку из своих воинских частей.

«Поисковику, прежде всего, нужно уметь воспроизвести ситуацию, которая могла быть на локации во время боевых действий. Где была чья позиция, кто кого мог обстреливать, куда раненый боец мог отползти, где собратья могли прикопать тело, чтобы впоследствии унести», — рассказывает Назар.

А еще поисковик должен знать анатомию, чтобы не спутать человеческие кости с костями животных. Также нужно разбираться в юридических аспектах работы и тщательно документировать результаты поиска. Кроме того, понадобится стойкая психика и умение работать командой.

«Случайным людям в поисковые группы не нужно лезть. Они только мешают, крутятся под ногами», — заключает Костя-водитель.

«А Марго оформит»

Утром группа сдала в морг в Донецкой области найденные накануне кости российского военного. Через несколько часов мы привозим туда еще шесть вражеских тел, за которыми ездили в подразделения ВСУ на Лиманском направлении.

«Пид**ы?» — уточняет Марго, работница морга, и добавляет еще несколько крепких выражений.

Мешки раскладывают на полу. Костя-водитель и Марго искусными движениями разрезают на трупах одежду, выворачивают карманы, прощупывают каждый рубчик. У двух привезенных нашли солдатские жетоны, у одного — документы, внутри чьей-то каски Марго вычитала многозначную надпись «вор».

«Ищем все, что поможет идентифицировать эти тела именно как оккупантские. Сейчас проводим первоначальный осмотр. Их еще потом будут осматривать судмедэксперты и полиция, будут брать у них биоматериал на анализ ДНК, вся информация будет зафиксирована в соответствующих уголовных производствах», — объясняет Назар.

Тела фотографируют, мешки застегивают, к каждому цепляют бирку, заполненную Назаром. Составляют акты сдачи-приема тел: где и когда нашли, какое состояние имеет тело или его части, какие вещи и документы были при них и т.д.

Один из экземпляров акта Марго впоследствии отдаст транспортной группе, которая отвезет мешки с россиянами в места их временного хранения, где они будут ждать обмена. На тела украинских защитников составляют такие же акты.

Когда документы оформлены, Марго закрывает двери морга и запускает работу морозильника. На дверях написанное ею предостережение: «Открыл — закрыл. Ибо убьет. А Марго оформит!»

«Вы не обращайте внимания на мои шутки. Если бы не шутила, то давно с ума сошла бы здесь», — говорит женщина.

Поисковики снимают перчатки, дезинфицируют руки и вкусно затягиваются сигаретами.

Я говорю саперу Евгению, что все это время сдерживала свою тошноту и головокружение и что, пожалуй, прошедшим передовую ребятам здесь тоже бывает нелегко.

«Кому-то нужно это делать», — резонно отвечает мне Евгений.

Следующий наш маршрут в этот день — в 15 километрах, в другой город Донецкой области. Там нужно согласовать подготовку документов, чтобы прокуратура дала разрешение на эксгумацию российского тела, тоже пойдет на обмен.

«Эксгумацию будет проводить либо наша, либо другая поисковая группа , — объясняет Назар. — Если бы этого кац*па похоронили в поле, то обошлось бы без разрешений. Но ему делали вскрытие в местной больнице, он почему-то оказался на местном кладбище — теперь имеем мороку».

Понимаю Назара. В ГВС он долгое время выполнял «бумажную работу»: обрабатывал информацию, связанную с поиском пропавших без вести. И вот теперь снова бумажная волокита, спасаясь от которой он и попросился в поисковую группу.

«Но приказы нужно выполнять», — не столько для меня, сколько для себя, говорит Назар.

Локации почти отработаны

После обеда — мой поезд на Киев, поэтому еще не высохла роса на кустарниках, а мы уже на локации. В нескольких сотнях метров от дороги, на склоне балки, стоит выгоревший российский танк. Он должен стать центром поиска.

Ребята надевают броники, Юра вооружается миноискателем — он пойдет первым. За ним — Евгений и Назар со щупами (чтобы обследовать почву, если миноискатель вдруг «запикает»). За ними трусцой я: идти сразу за группой страшновато, потому что миноискатель то и дело пикает, реагируя на многочисленные обломки, но и значительно отстать не хочется, чтобы не сойти с проложенной Юрой тропы.

Поднимаемся на вершину холма, спускаемся по склонам вниз в заросли шиповника и чертополоха. Ничего. Возле танка — немалая куча мусора: банки, бутылки, упаковки. Надписи на них на украинском.

«Может, это россияне выгребли из наших магазинов, а может, это уже наши "черные поисковики" здесь хозяйничали», — рассуждает Назар.

По его словам, некоторые местные жители имеют щупы и миноискатели, поэтому приходят на места боев. Бывает, находят тела погибших и либо передают в морг, либо ставят в известность полицию или поисковые группы ВСУ. Может быть, что интересуют их совсем не тела, а утварь боевой техники, телефоны, деньги, кольца, цепочки, банковские карточки погибших.

«Это все незаконная деятельность и очень опасная, потому что эти самоучки легко могут подорваться на мине», — отмечает Назар.

Мы переходим на другой склон — тоже ничего.

«Здесь никаких признаков бывших позиций нет, и боя здесь не было — вон, ни одна ветка на дереве обломками не срезана. Наверное, танк на мине подорвался. Вот только куда он перся по этим склонам?» — говорит Юрий и складывает миноискатель.

«На этой территории уже много поисковиков прошло в течение года, процентов на 90% эти локации отработаны, кого-то найти — редкость, особенно наших. Но знаете как бывает: три группы ничего не нашли, а четвертая нашла. Гарантии, что ни одного тела не осталось в этих зарослях, никто не может дать», — заключает Назар.

Через несколько дней группа, вероятно, переедет заканчивать осенний поисковый сезон поближе к Бахмуту. Работа зимой зависит от погоды. Если будет обильный снег, то найти погибших есть шанс только сразу после окончания боевых действий. Поэтому зимой поисковики преимущественно фиксируют локации, работа на которых может быть перспективна в будущем.

За время моего пребывания в группе мы не обнаружили ни одного тела украинского военнослужащего. Хочется думать, что все наши погибшие на Изюмском направлении бойцы уже похоронены и оплаканы родными.