«Он слишком много сказал о себе» — друг Евгения Евтушенко о поэте

ВЦентральном доме литераторов в Москве сегодня проходитпрощание споэтом Евгением Евтушенко, который скончался 1 апреля на 85 году жизни.Накануне в писательском поселке Переделкино прошло отпевание. Музыковед, писатель и друг Евтушенко Соломон Волков вспоминает его в интервью «Громадскому на русском».

В тот день, когда ушел Евгений Евтушенко, в соцсетях писали, что это как раз та ситуация, когда штамп «ушла эпоха» (абсолютно обесцененное в последнее время выражение) оказался точным и уместным. Какая эпоха ушла?

Эпоха ушла, и в этом смысле такое выражение — это не штамп. Потому что, скажем, когда ушел от нас Мстислав Ростропович— великий виолончелист и дирижер, когда ушел от нас Эрнст Неизвестный – великий скульптор, – мы тоже говорили, что ушла эпоха. Потому что на наших глазах уходят последние яркие представители того, что мы можем обобщенно назвать «советской эпохой». В этом смысле уход Евгения Евтушенко – это завещающий этап этой советской эпохи. Действительно, уходят те люди, которые до перестройки сделали себе имя, до перестройки стали знаменитыми. Они стали знаменитыми и прославились, многие из них на весь мир, именно в Советском союзе. Таких людей становится все меньше и меньше. Скажем, если я сейчас думаю о крупных фигурах той эпохи, то на ум мне приходит только Марлен Хуциев – великий кинорежиссер. Пожалуй, все. Конечно же, всемирная слава, всемирная известность Евгения Евтушенко была в разы больше славы Хуциева. И мы можем в данном случае с полным правом сказать и не считать это никоим образом штампом, что со смертью Евтушенко ушла эта эпоха.

Когда уходит человек такого масштаба, в соцсетях обычно начинается некий флешмоб: все начинают цитировать, и в день смерти Евтушенко, фейсбук, конечно, наполнился стихами. Но так обычно бывает, жизнь очень быстрая сейчас, что на следующий день от этого не остается и следа. Какие чувства у вас вызывают такие флешмобы, не кажутся они вам в каком-то смысле неискренними?

Знаете, по своей профессии я историк культуры. И в этом качестве я специализируюсь на истории культуры двадцатого века, а особенно меня интересует русская культура начала двадцатого века – то есть, расстояние в сто лет от сегодняшнего нашего дня. И, углубляясь в ту эпоху, я вижу, как много чрезвычайно популярных в то время фигур канули в полную безвестность, причем довольно скоро. Я могу назвать поэта, который выступал под псевдонимом Скиталец. Он был из окружения Горького и был невероятно знаменитой и популярной фигурой. Собирал огромные залы, может быть, не стадионы, которых тогда еще и не было, но собирал огромные залы и читал свои стихи с колоссальным успехом. И кто же сейчас, в наше время, не то что читает стихи Скитальца, а даже хотя бы помнит это имя?

Есть фигуры, которые остались только именами в той же самой поэзии, если мы уже говорим о поэзии, – есть фигуры, которые остались только именами, вроде Валерия Брюсова, а не стихами, потому что о Брюсове как о видном деятеле русской культуры интеллигентные читатели помнят до сих пор, во всяком случае некоторые из них. А уж стихов Брюсова никто уже и не вспоминает. Так что предсказать на 100%, какой будет судьба поэта, да и вообще деятеля культуры, очень затруднительно.

Я имела в виду вот эту нашу сетевую реальность, в который мы все живем, – роль блогов, соцсетей в нашей сегодняшней жизни.

Да, в этот момент люди вспоминают о творчестве человека, который ушел, вспоминают любимые строчки именно потому, что люди выросли с этими стихами, как я, например. Но мне уже 70 с лишним лет, и уже даже таких свидетелей оттепельной эпохи становится все меньше и меньше. Будут ли цитировать стихи Евтушенко через 10-20-30 лет – это сказать затруднительно. Мне хотелось бы думать, что будут. По той причине, что сейчас — и это довольно любопытный феномен и удивительный —интерес к тому, что можно назвать оттепелью, к этому периоду советской истории, резко повысился, прямо на глазах. В чем истоки такого удивительного внимания, можно отдельно долго говорить и спорить, но это факт. Если интерес к оттепели, к которой в первые постперестроечные годы многие относились скептически, иронично и принижали это время, достижения этого времени,– если этот интерес сохранится, а может быть, как мне представляется, будет даже увеличиваться, тогда, соответственно, и поэзия Евтушенко сохранит свое влияние на многие годы.

Те диалоги, которые вы с ним записывали, были, безусловно, похожи на исповедь. Осталось ли у вас ощущение, что он чего-то не сказал?

С Евтушенко как раз ситуация обратная. У меня и у тех людей, которые знали его и следили за его творчеством, время от времени возникало ощущение, что он слишком много сказал о себе. Потому что, когда мне говорят, что Евтушенко такой-сякой, нехороший и так далее, в ответ я всегда замечаю, что Евтушенко сам о себе сказал гораздо больше резких и критических слов, чем все его критики вместе взятые. Вы можете сказать о нем что угодно, самые ругательные слова —и вы обязательно найдете в его стихах такие же слова о себе. Он был чрезвычайно нестандартной фигурой, очень искренней. Иногда мне даже кажется, что не нужно было ему этого говорить, но вот он такой поэт, жил как поэт и, я думаю, что это одна из привлекательных черт его личности – поэтическое проживание жизни и поэтическое представление о своей миссии.