«С напарником решили: если кто-то из нас погибнет — другой дойдет до вершины». Интервью с альпинисткой Ириной Галай

В мае 2016-го на Эвересте снова был поднят украинский флаг, но тогда его впервые развернула женщина — уроженка Мукачево Ирина Галай. После высочайшей вершины мира альпинистка выбрала новую цель — самую сложную гору К2. Почти четверть восхождений на нее завершаются фатально. А Ирине К2 покорилась, и на ней она тоже оказалась первой украинкой. Причем до высоты почти 8000 метров удалось подняться без кислородной маски.

Мы встречаемся с Ириной у нее дома в Киеве, куда она только что вернулась после восхождения на К2 — уже с планами на новые путешествия. Однако тренировки пока на паузе: надо восстановить силы и вылечить травмированную во время последнего подъема ногу. В доме все напоминает о главном деле жизни: фотографии гор, диплом о рекорде Украины (за восхождение на Эверест), сувениры из стран, откуда начинались маршруты, и целая комната с альпинистским снаряжением. «Вот с этим ледорубом я поднималась на К2, а другой, с Эвереста, держу на кухне — для самозащиты, на всякий случай», — улыбается Ирина.

Мы почти уверены, что после прочтения этого интервью вам тоже захочется в горы. Но есть в нем и предостережение, почему это — действительно опасная авантюра, требующая очень тщательной и ответственной подготовки.

Обычно об этом спрашивают в конце, но поинтересуюсь сразу: после покорения самой высокой и самой сложной горы — что дальше?

Не знаю, у всех ди это так, но как только я спускаюсь с горы, у меня уже есть новая идея. Теперь я хочу получить звание «Снежный барс». Для этого нужно подняться на пять семитысячников бывшего Советского Союза, и они все довольно сложные и суровые. К тому же это, наверное, последний горный массив, где я еще не была.

Сколько и как надо готовиться к такому восхождению?

Тренировки должны быть тщательно спланированными и регулярными. К К2 я готовилась два года. Полгода в спортзале 4-5 раз в неделю, пока в марте 2020-го президент не сказал, что у нас карантин. Я поняла, что К2 «накрылась», и это было очень трудно пережить.

Весь карантин я провела в Закарпатье, понимала, что мне уже ничего не светит летом, кроме родных Карпат, которые меня тогда спасли. А потом снова началась серьезная подготовка.

Чтобы подняться на 8000 метров, ты должен периодически бывать в горах. Твой организм не может просто так раз в год зайти на такую высоту — нужна акклиматизация. За месяц до восхождения я была в Непале, поднялась на Ама-Даблам, одну из самых красивых вершин в мире, которая к тому же очень напоминает К2 по стилю восхождения.

Если сравнивать с Эверестом, чем К2 сложнее?

Эверест по сравнению с К2 — просто база отдыха. Техника восхождение совсем другая: на Эверест много идешь пешком, а К2, начиная с базового лагеря, — почти вертикальная. Она сложна еще и своими погодными условиями, хотя нам в этом году очень повезло. Даже пакистанцы (маршрут на К2 начинается из Пакистана, — ред.) сказали, что такого не было последние девять лет, чтобы «погодное окно» растянулось на столько дней.

Хотя я все же почувствовала, как К2 бурлит: на высоте 7000 метров ветер был более 50 км/ч, и у нас просто сдувало все палатки. Мы с напарником сидели двое суток, не выходя из палатки — разве что в туалет, но и это было испытанием.

В базовом лагере на высоте 5000 еще достаточно тепло. Ночью температура опускается всего лишь до минус 10-12 градусов — а вот выше все серьезнее.

Но снаряжение решает почти 70% проблем: для каждой смены погоды у тебя есть специальная куртка. Я даже купила перчатки с подогревом: заряжаешься их, нажимаешь на кнопочку — и они греют руки. Есть специальные вкладыши в обувь, чтобы было теплее.

Не все, кого мы встречали по дороге на К2, идут на вершину: есть трекинговые группы, следующие только к подножию. Это тоже хорошо, потому что в Пакистане вообще очень красивые горы — острые, словно иглы.

Мы постоянно вспоминали фильм «Властелин колец»: картинка словно оттуда. У многих каменных башен там еще даже нет названия. И наш трекинг-гид мне дорогой говорил: «Поднимешься на эту вершину — можешь назвать ее “Ириной”». Я говорю: «Спасибо, конечно, но у меня здесь другая цель».

Сколько времени вообще заняло путешествие и как вы планировали его в условиях карантина?

Попасть в Пакистан в этом году было очень сложно. Во-первых, карантин: Украина оказалась в «списке С», то есть в перечене опасных в плане эпидемиологической ситуации стран. Чтобы въехать в Пакистан, обязательно был нужен паспорт вакцинации. Я полетела с любимым человеком в Германию, гражданином которой он является, там мы вакцинировались и получили соответствующий документ.

Затем нужно было дождаться специальной горной визы: на это ушел месяц. Получила ее лишь за неделю до вылета — и начала срочно собираться. Из Киева в Исламабад — 5000 километров. Мы летели с пересадкой в Дубае, причем это был последний рейс, который оттуда выпустили в Пакистан. Потом воздушное пространство закрыли из-за коронавируса.

Из Исламабада два часа летишь в Скарду. Это предгорная местность, откуда начинается переезд на машинах — еще один день. Автомобиль высаживает тебя в пустыне среди гор. Там ночуешь в палатках и начинаешь переход в базовый лагерь — 85 километров за четыре дня.

В базовом лагере мы отдохнули всего два дня. Из-за нюансов с визой мы вылетели только 1 июля — и времени не было вообще. Мы понимали, что где-то под конец месяца будет погодное окно, и акклиматизацию надо проходить срочно.

Мы с напарником сразу ушли на второй лагерь. Под самой горой есть еще что-то вроде подготовительного лагеря: там никто не живет, в основном в нем только оставляют снаряжение. Переодеваешься, берешь на себя все необходимое: страховочную систему, жумары, карабины, ледоруб — и оттуда начинается восхождение.

Расскажите о команде, с которой вы поднимались.

Только я, Дмитрий Семененко (первый днепрянин на Эвересте, — ред.) и наш оператор Назар Кривошеев. Еще взяли несколько непальцев, которые занимались организационными моментами. Оксана (Литинская — львовянка, которая поднялась на К2 через несколько дней после Ирины, — ред.) шла с американской командой и очень известным гидом. У них было суперкомфортное путешествие: на каждого был еще европейский гид и 10 портеров.

Ты там должен брать пакистанских портеров. Они через все камни идут кто в тапочках, кто в сандалиях. Нам их гид говорил, что если пойдет снег, они остановятся и никуда не пойдут. И в любой момент могут забастовать, сказать, что им, например, мало денег — и оставить все снаряжение, которое несут.

Но мы с ними подружились. Они очень любят танцевать. И вот как-то 52 портера из всех лагерей танцуют, и я, когда услышала музыку, тоже пришла — была единственной женщиной на том фестивале.

И вышла танцевать: даже не подумала, что это может быть для них удивительно — все-таки мусульманская страна. Но на следующий день увидела, что все со мной здороваются, улыбаются мне, и они меня уважают, потому что я иду в горы.

Нужно для восхождения на К2 разрешение, как на Эверест?

Да, но стоит оно значительно дешевле — 800 долларов, тогда как на Эверест — 15 тысяч долларов. И общая сумма расходов на путешествие вдвое меньше: на К2 — около 30 тысяч долларов.

Как все было на вершине?

Погода была прекрасная. И я когда поднималась, то смаковала последние шаги. Я так мечтала об этой вершине. Шла, смотрела на нее и понимала, что не хочу спешить, не хочу ни с кем соревноваться.

Когда уже стояла там, просто хотела кричать на весь мир, что вот столько есть разных стереотипов, но обычный человек при адекватной подготовке все ж может подняться на эту вершину. А чуть ли не все мне говорили, что это супертяжело, невозможно.

Но опасность все равно есть. Статистика смертей альпинистов на К2 очень неутешительная. А на Эвересте вы и сами видели погибших альпинистов, которых никто не может спустить с такой высоты.

Видели и здесь. В этом году зимой на К2 погибли пять профессиональных альпинистов, на двух из них мы наткнулись прямо на нашем маршруте.

Это было просто ужасно, я ежедневно следила за их восхождением. Я хорошо знала, кто такой Джон Снорри, и когда его увидела, сразу узнала. Мороз так влияет на тело, что кажется, будто он просто прилег поспать.

А еще там есть мемориал погибшим. Считается плохой приметой заглядывать туда перед восхождением, но мы, не сговариваясь, решили все же к нему пойти. Это огромная скала, покрытая металлическими досками, где написаны имена. Их так много, больше сотни!

И это еще не все. Мы подходим ближе — там стоит пластмассовый ящик, и в нем обувь. А из него торчат кости.

Конечно, это очень страшно. Я пыталась сразу выбросить из головы мысли о том, что могу стать одним из них. Конечно, я понимала, куда иду, что это за вершина. Но всегда веришь в то, что такого с тобой не случится. Я была суперосторожна, потому что понимала: каждый шаг может стать последним.

На Оксану во втором лагере упал камень, разбил ей спину. Она рассказывала: если бы не рюкзак, то ее бы уже с нами не было. Или вот мы лезем наверх, как вдруг кто-то кричит: «Камни» И ты видишь, летящие сверху камни прямо на тебя. Тут же ложишься, закрываешь руками голову, пытаешься как-то закрыться рюкзаком и понимаешь: если он попадет в тебя, то ничего не поможет.

А в плане техники восхождения, конечно, все определяет подготовка. Если буквально жить на скалодроме, как это делаю я, то проблем вообще нет.

Мы решили идти без кислородных масок. Без проблем дошли до четвертого лагеря, откуда начинается штурм, — это 8000 метров. Другие использовали кислород уже со второго лагеря, ведь многие боятся, что потеряют силы, и их не хватит на вершину. На четвертом лагере мой организм отказался принимать талую воду. Мне принесли суп с макаронами и грязноватой водой. Я съела две ложки и меня вырвало. Это могло быть как проблемой с желудком, так и реакцией на высоту. Поняла, что не хочу рисковать вершиной, и взяла кислород.

И не пожалела. Кислород дает тебе адекватность. Дмитрий шел без кислорода до самой вершины — он не помнит ничего. А я бы не хотела подниматься на К2 в таком состоянии.

В чем заключалась ваша подготовка, чтобы организм был настолько выносливым?

За свои 33 года я не встречала спорта труднее, чем альпинизм. Здесь такая совокупность факторов, еще и дискомфорт. Весь остальной спорт, которым я занимаюсь, — это подготовка к альпинизму.

Бокс — это только один из методов, чтобы я была более выносливой. Но в горах его недостаточно, должен быть еще кроссфит. Бег — не вариант: гораздо эффективнее, когда я поднимаю беговую дорожку вверх или надеваю на ноги какой-то груз — зависит от того, к какой вершине готовлюсь. Ну и, конечно, скалодром. Этот спорт я сравниваю с шахматами, ведь надо максимально подумывать ходы в голове, но, в отличие от шахмат, здесь есть физическая нагрузка.

Но горы — все равно всегда шок для организма. Ты постоянно работаешь на максимуме.

Мне во время восхождения на К2 прилетел в ногу камень. Сбил с ног, разорвал штаны, разрезал ногу. И первая мысль: «О Боже, я сломала ногу, теперь не смогу идти». Мне было очень больно, я просто истерически плакала. Но это прошло за 20 минут. Когда я поняла, что перелома там нет — просто пошла дальше. Вспомнила про ногу, когда спустилась с вершины. Поняла, что она отекла, и надо что-то делать.

Как меняется в горах ценность человеческой жизни? Есть ли место взаимопомощи, или все-таки каждый прежде всего сам за себя?

Все зависит от человека и от ситуации. Мы с Димой, например, договорились: если кто-то из нас во время экспедиции погибнет, то другой ее продолжит. Никто не возвращается домой. Мы даже записали это на видео.

Но если бы с ним что-то случилось, а я могла бы помочь, конечно, я бы помогла. И он мне, думаю, тоже. Вершина стоит и будет стоять, а в следующем году, мы вернемся сюда вместе.

Хотя если бы он упал, сломал ногу и сказал: «Я остаюсь в лагере, а ты иди», — конечно, я не буду сидеть с ним, а пойду на вершину. А потом вернусь и буду его спускать. Но если у него будет разбита голова, он будет без сознания, то я сразу возьму его на руки, буду звать людей и спускать его вниз.

Бывали эпизоды, когда по каким-то причинам не удавалось покорить гору? Воспринимается ли это альпинистом как поражение?

Нет, даже становится интереснее, понимаешь, что это какой-то вызов. Я дважды не взошла на Ушбу в Грузии. Буду пытаться еще раз — пообещала себе, что попробую хотя бы трижды.

Там есть погодная особенность: Ушба держит над собой грозовые тучи. И когда мы были на горе, начала бить молния прямо в двух метрах от нас — и так 2,5 часа. Ударила мне в руку — рука потемнела, волосы на голове начали «ходить» под шлемом. Я была просто в истерике.

Молния попала в ту руку, в которой был ледоруб. Напарник говорит: «Ты сейчас должна превратиться в Тора». Я говорю «Класс, но мне надо вниз». И мы, конечно, сразу начали спускаться.

Однажды у меня такое было: после месяца акклиматизации я не взошла на Лхоцзе. Буквально 200 метров не дошла — это вообще смешно. На 8300 я поднялась без кислорода и 200 м не дошла из-за банальной ошибки в организации экспедиции. Потому что когда мы пришли в четвертый лагерь, где должны быть наши палатки, их не было. И никто за это не мог ответить.

Расскажите про «особенные походы» — проект, который вы запустили в прошлом году. Это возможность попасть в Карпаты для детей с расстройствами аутистического спектра.

Как-то я занималась на скалодроме и увидела, как рядом занимаются дети с аутизмом. Их тренерка объяснила, что таким образом они учатся работать над собой. Сначала их приводят родители. Потом они начинают находить в себе какой-то отклик.

Я спросила, можно ли таких детей отвести в горы, не будет ли это опасно. Она сказала, что надо попробовать. Мы собрали 60 человек, детей с родителями, хотя рассчитывали на вдвое меньшее количество.

Этих детей почти нигде не принимают и не воспринимают. Даже их родители не верят, что это вообще возможно — поехать с ними в горы. И мы взяли на себя эту миссию. А когда спустились, ко мне подходили родители и говорили, что они впервые в жизни видели, что их ребенок подал руку другому ребенку.

У них даже глаза были какие-то совсем другие, все были немного шокированы. Но результат был невероятный. И я была очень довольна, хочу продолжать эту тему. Мы даже думали про детский лагерь для таких детей.