«У меня в груди взорвалась атомная бомба» — истории депрессии кинооператора и ветерана войны на Донбассе

Анастасия Власова, Люда Корниевич

Состояние «осенней депрессии» знакомо, пожалуй, каждому. Появляется плохое настроение, агрессивность, чувство беспомощности. У кого-то это проходит за день, однако есть случаи, когда это не прекращается несколько недель или месяцев. Тогда просмотр фильмов дома, когда вы укутываетесь водеяло и попиваете горячий чай с вареньем, уже не помогает.

По прогнозам ВОЗ, к 2030 году депрессия станет третьей самой распространенной болезнью в странах с низким доходом и второй— со средним. В 40-60% случаев суицид совершают люди в депрессии. Однако к специалисту решаются обратиться не все, или идут только тогда, когда помочь могут только медикаменты.

В Украине любой психический недуг все еще ассоциируется со стационаром и диспансерным учетом. В то же время до сих пор нет законов о психологической и психотерапевтической помощи. Людям трудно разобраться, к какому именно специалисту обратиться, и может ли он качественно помочь, мало кто знает, что такое психические проблемы и их последствия.

Подавленность, отсутствие положительных эмоций, потеря интереса, снижение работоспособности и самооценки, пассивность, тревога, сонливость или бессонница, потеря аппетита, чувство вины или отчаяния, мысли о самоубийстве — это неполный перечень симптомовдепрессии, если они устойчивые и нарастающие. Самолечение категорически противопоказано, ведь это может иметь плохие последствия.

Крестный отец Кристины Лизогуб, кинооператора, которая живет в Киеве, долго болел депрессией, а затем покончил с собой. Когда заболела она, родственники убеждали, что это сглаз и предлагали пойти к священнику, пока она сама за руку не привела маму к психиатру.

Сталкер, участник боевых действий на Донбассе,который также живет в Киеве, по образованию психолог, однако, преодолеть контузию и пост-травматическое стрессовое расстройство после войны ему не удалось.

Кристина и Сталкер встретились с Громадским, чтобы поделиться опытом и рассказать, с чего начинается депрессия, почему важно не игнорировать ее симптомы и как им самим удалось преодолеть болезнь.

СТАЛКЕР

У Сталкера все началось после Майдана. Там он работал в медицинской бригаде, а потом пошел на войну. Получил контузию, после этого у негоначалась «болезнь ветеранов» — посттравматическое стрессовое расстройство. Лечится он уже два года — с помощью врачей и рисования.

Проблемы не существует, если о ней не говорят

Во время Майдана я был парамедиком в медбригаде. Часто оказывался в стрессовых ситуациях, люди умирали и у меня на руках. Я тогда учился на психолога, поэтому немного понимал, что со мной происходит, пытался справляться сам разными методиками, чем-тозаняться, пообщаться с друзьями.

Поначалу это немного помогает.

То, что со мной что-то не так, я начал осознавать уже после расстрелов на Майдане. Понял, что мне некомфортно там находиться без бронежилета. Да и вообще, страшно выйти на улицу без ножа, потому что на меня могут в любой момент напасть «титушки». По ощущениям это был в основном страх.

А потом началась война.

Из-за постоянного страха, собственно, тудаменя и потянуло. Я боялся, что война придет в Киев, что Майдан начнут обстреливать из «Градов». Я чувствовал, что мне уже никто не может гарантировать безопасность.

Это было следствиепсихотравмы. Здоровые люди так не думают. Да, им было страшно, но потом все заканчивается, ведь никто не стреляет. А для меня ничего не закончилось.

Мы работали там с ребятами, которые в АТО с 2014-го — и в поле успели побывать, и Иловайск прошли. Были в состоянии постоянной войны. Это очень тяжело. Я там был всего год, и меня плющит, а как им было — не могу даже представить.

За 2-3 недели до вывода батальона изАТО мы работали ночью. В передовом дозоре было два человека — сапер и командир роты. Я шел в костяке группы заними. Сапер увидел одну растяжку, а вторую — нет, она сработала, мина взорвалась. Я даже не понялкак упал. Затем чувствую — «теку», ощущение, что тепло вытекает. Ниже была засада, но они не решились нас добивать. Мы ребят вытащили, догоспиталяя один доехал. В скорой стабилизировали командира, но сапер тогда уже был мертв. Потом к нам выехал из Попасной реанимобиль, в нем умер командир. Это был трудный момент. Я помню как, весь в крови, спрашиваю у врача: «Почему вы ничего не делаете?». Он садится молча и протягивает мне сигарету. И я понял, что уже нет смысла что-то делать. Вот так при мне ушел командир.

Все стрессы, которые мы получили в зоне боевых действий, вызывают непонимание, что с ними делать дальше. Там психологи ни с кем не работают. Когда о проблеме не говорят — ее словноне существует. Так вот, у нас проблемы не существует. За год в АТО я ни разу не видел психолога. Вместо него, как правило, стакан водки и проститутки в бане. Как бы это низвучало.

«Разгрузка меня, собственно,и спасла. Она у меня висела на боку, туда я положил дымовую шашку, которую осколками тоже зацепило и посекло».«Про турникет не помню. Он у меня был или на ноге,или на руке».​И разгрузка, и турникет были со Сталкером в один и тот же день — день ранения.

ПТСР —это не только депрессия

Психологическое расстройство связано с физическим ранением. Вот человека ранили в руку. Ее мозг это записал как «меня ранили». Психика может отреагировать по-разному. Одна реакция: «Аааааа, меня ранило!!!». Вторая: «О, меня ранило. Ну ранило, ну и что?». Но в обоих случаях в мозгу остается факт осознания того, что тебя ранило. Это все приводит к ПТСР, посттравматическому расстройству. Поэтому нельзя отделить физическую травму от психологической. Это, по сути, одно целое.

Психологический шок человек получает, когда попадает в чрезвычайную ситуацию — когда нужно включать «тумблер выживания» в экстренном порядке, чаще всего, когда ты не готов к такому. Это состояние может развиться в ПТСР и психотравму.

Она проявляется не сразу. Тебе сначала кажется, что все нормально, а потом начинаешь понимать, что что-то не так. Так не бывает, что сегодня ты получил стресс, а уже завтра тебя начинает «накрывать».

Одно из последствий ПТСР — потеря идентификации. На войне человек четко знает, кто он— повар, механик. Понимает, что он, например, чинит машину, потом онпоедет туда-то и вывезет раненых. А когда онвозвращается с войны, думает: а кто я, кому я здесь нужен? Затем начинаются другие проблемы. Жена, например, говорит: «Оно тебе надо было? Лучше бы дома сидел, деньги зарабатывал». Или еще какое-то дерьмо происходит.

Общество оказалось не готовым к такому потоку ветеранов с ПТСР. Общество не понимает, что такое ПТСР. У нас еще во временаСоветского Союза было понятие «афганский синдром». Это единственный раз, когда вплотную столкнулись с ПТСР. Все. И то, это у нас считается клиническим синдромом. Лечится только медикаментозно и забывается о психотерапии.

Игнорирование ПТСР приводит к осложнениям, вплоть до суицида. Он может вылиться и в психосоматические заболевания, и в онко. И с ним намного сложнее работать, чем с физическими ранениями. Если стресс жесткий, то «аукаться» это будет очень долго.

Дело в том, что ПТСР проявляется не только как депрессия. Бывают люди веселые и позитивные, но вскакивают ночью с кровати, достают трофейное оружие и бегают по квартире. В жизни тревог они не чувствуют, а в снах это все всплывает. А бывают другие случаи, когда непрерывная грусть приводит к затяжной длительной депрессии. У нас, на самом деле, мало кто хорошо разбирается в том, что такое посттравма.

«Во сне я до сих пор воюю»

Я пошел к психологу где-то через месяц после возвращения. Сам решил. У меня есть своеобразная терапия для себя — так называемая работа с психологическим ресурсом. Нужен большой его запас, чтобы бороться с психотравмой. Без этого невозможно.

Психолог сказала, что одной психотерапии в моем случае недостаточно, что мне надо лечиться и медикаментозно. Она меня направила в Павловку к психиатру. Я там познакомился с несколькими ребятами, которые тоже вернулись из зоныАТО и пришли туда по собственному желанию. Нов контексте общей проблемыэто мало, конечно. Там я лежал 20 дней, более-менее меня восстановили. Но по психологии еще работать и работать. И медикаментозно до сих пор продолжаю лечиться.

Хотя сны медикаментозно лечить не получается. Был случай. Мы с женой в квартире. Окна выходят на трассу и там постоянно машины гудят, самолеты слышно. И сквозь сон мне показалось, что началась полномасштабная война и в Киеве высаживается десант. Я вскочил, подбежал к окну, увидел самолет, накрутил себе целую историю развития событий. А у меня в углу сейф с оружием, зарегистрированным. Я начинаю считать, сколько у меня патронов, вспоминаю, где одежда, продумываю план ухода, думаю, как жену вывести. Мысли спутались, жена вскочила и еле уложила меня. Или недели две назад был случай, когда я ее разбудил и кричу: «Впереди „дашка“, ползи за мной!». Начинаю скатываться, падаю с кровати. И только потом я понял, что дома, и что лежу на полу.

В посттравматикеесть понятие — триггер. Это спусковой крючок, который запускает симптоматическоеразвитие посттравмы. Вспышка. Крик. Неважно. То, что резко возвращает нас к тому состоянию и моменту, когда мы получили травму.

У меня их целый набор. Когда-то был случай: впереди меня шла девушка. Уронила стеклянную бутылку, и она громко разбилась. Я упал на колени. То есть, я понимал, что это бутылка и ничего страшного не произошло, но это со мной так сработало. Это состояние называется «флэшбэк».

Терапия: рисунки и прогулки

Посттравма у меня до сих пор проявляется. Например, я слушаю сводки из зоны конфликта, слышу «во время боев обстрелы», и чувствую, как сижу под обстрелами, мысленно где-то там.

Тревожные состояния меня преследуют до сих пор. Борюсь я с ними по-своему. В основном это арт-терапия. Я рисую немножко. Даже начал подумывать перенести эти рисунки на холст. Я показывал их психологу, он сказал, что они интересные, «картинные».

Мелкая моторика в действии очень помогает. Например, если ты рисуешь карандашами, то лучше брать с «ребрами». Это позволяет лучше его чувствовать в руке.

На рисунках у меня то, что я видел, чувствовал, в чем участвовал. Они в основном черные, многие с большими неровностями, резкие, с сильной штриховкой.

«Это Донбасс, терриконы, шахты, военный на посту на крыше»​.«Это два из моих первых полноценных рисунков. Вот так выглядит момент взрыва, далеко над землей. Я просто видел его лично (справа). А тут нарисовал глаз, слезу, и внутри глаза два человека (слева)».«Это наблюдение из-за кустов. Тут спрятался человек в маскировочном халате, даже не разобрать, что это — человек или нет? (слева). А это огненная „стычка“ (справа). Этот рисунок я даже хотел перенести на полотно, чтобы показать, каково это увидеть другого сквозь прицел автомата»​.«Это приблизительно то же самое, только уже сквозь коллиматор, а не прицел (слева). А это вечерняя перестрелка. Так люто горит. Пули могут гореть на дыму, дым тоже подсвечивается — это исключительное зрелище (слева)».«А это я пытался нарисовать свое ранение (слева)».«Вот над этим рисунком я долго трудился. Тут и пес, который воет, а на заднем плане — разрушенный дом, бойцы, увешанные всякими ветками (слева). А это — без комментариев (справа)»​.«Это подрыв посадки (слева). А это через посадку кто-то пробивается ночью (справа)»​.«А это так приблизительно ощущаешь себя под наркозом (справа). Я пытался перенести свой наркоз на рисунок — все сразу и все быстро, наркоз мне уже в госпитале кололи, сам себе я ничего до госпиталя не вкалывал»​.«А вот такой себе помощник разведки, который пытается вытащить раненого с поля боя (слева). А это просто терриконы и падает звезда (справа)»​.«Вот я пытался перенести то, чтовидел на Светлодарке. Был туман, посадка, за посадкой позиции. Как менялись парни. Смены. Когда парни менялись на тех позициях, то смена заходила в туман. Удивительное зрелище (слева). А это Луганское. Листочек. Казалось бы, все хорошо, но обратите внимание — у листочка острые углы. Тут тоже идет напряжение (справа)»​.«Это то, как себя чувствуешь, когда засыпаешь после операции, после всего. Проваливаешься в бездну (слева). А это — на страже (справа)».«Это такой общий и собирательный образ промзоны авдеевской (слева). А это вид с терриконов на Докучаевск (справа)».

«Это я просто от скуки нарисовал (справа). А это ночной бой. То, что обычно видишь во время ночного боя (слева)»​.«Это сюрреализм».​«А это на терриконе отрабатывали из АГСа».«А это то, как посттравма накрывает. Сидишь себе, что-то делаешь, что-то пишешь, а потом открывается огромная пасть, тебя туда затягивает, и там, внутри, — и взрывы, и пожарные, и все остальное (слева). А это такие хрени выросли на поле. Вот тут цветок и бабочка. Одна из этих штук уже съела бабочку (справа)».

Один из важных моментов в лечении — вовлеченность в деятельность. Я хожу в походы. Собираю рюкзак, беру костыли и вперед. Кроме этого, я открыл еще один крутой ресурс — мотоцикл. Носейчас пришлось от него отказаться — продать из-за ухудшения здоровья. Я хожу по вторникам в ветеран-хаб в группу поддержки, и это тоже очень помогает — просто прийти пообщаться. Думаю, может, с ними как-то работать.

КРИСТИНА

Кристине Лизогуб 28. Она снимает кино — ее работа «Школа №3» победила на Берлинале в 2017-м. В том же году она почувствовала, что ее состояние значительно ухудшилось, однако ей пришлось ехать в Ирландию на обучение. Сейчас Кристина на ремиссии, то есть в состоянии, когда симптомы болезни почти, но не совсем, исчезли.

В какой-то момент я проснулась и сказала Вите [парню]: кажется, в моей груди взорвалась атомная бомба и осталась воронка от нее. У меня была беспрерывная паника, я чувствовала ее в солнечном сплетении. Например, когда кто-то выходил из комнаты, мне казалось, что меня бросилии что жить мне нельзя.

Мое состояние было на грани, когда я ехала в Ирландию. Я уже тогда чувствовала резкие изменения самочувствия:от полного изнеможения до адреналинового подрыва. У меня горела кожа, солнечное сплетение, трудно было дышать. Утром я рыдала по 5 часов, не было сил встать с постели и лежать тоже было невыносимо. Будто бы все плохое, что ты наделал, приходит к тебе, и тебе надо это осознать и переосмыслить. А тебе 28, и понятно, что это не 60 и не 100, и что ты никого не убил, но для моего тела и мозга это было, честно говоря, слишком. Я звонила Максу [другу] и говорила, что даже если я вылечусь, я не совсем понимаю, как с таким осознанием себя буду жить дальше.

У меня тогда почему-то был дикий страх перед Gmail-ом. Сейчас вообще не могу это объяснить. Ни Facebook, ни Instagram меня почему-то так не «выносил» тогда.

Одна подруга научила меня медитации Рейки (техника лечения ладонями — ред.). Когда наступил критический момент, то 80% моих мыслей занимала паника, тревога, суицидальные мысли. Тогда остальные 20% я направила на то, чтобы решить эту проблему. Эта черная туча, которая со мной жила, была терпимой во время Рейки. Я концентрировалась на тепле, и мне было легче переживать это состояние.

Забирать меня из Ирландии не хотели, друзья считали, что если я сама этой учебы так долго хотела, то должна еепродолжать. Я неделями не ела. В какой-то момент мой одногруппник индус Хеманс просто взял надо мной опеку. У него был опыт своей депрессии и тяжелой депрессии друзей. Каждое утро он занимался со мной йогой по часу. А еще кормил меня своей острой индийской едой, так я становилась немного живее. Потому что если меня не кормил Хеманс, я ела что-попало, ведь сил готовить у меня не было, а душ и холодильник вызвали панические атаки. В некоторые моментыэто былокак отважная борьба — дойти до душа, а там ты час стоишь и рыдаешь.

Это видео — мой дневник, попытка передать свое состояние.

Выздоровление: блины и концентрация

На тот момент я все еще пила препарат Мелитор: депрессию он не лечил, а просто способствовал сну. Я с начала 2016-го года работала с психотерапевтом, но это мне не помогало. Как-то мой врач порекомендовала мне пойти в церковь и поставить свечку, мол, ко мне привязалась мертвая душа из Донбасса. Тогда я решила искать психиатра. Я помню, как впервые пришла на прием и сказала, что мне кажется, единственный выход для меня — это покидать этот бренный мир, потому что жить в нем сил уже нет. Она ответила: «Ничего, все нормально». И выписала семьнаименований таблеток и уколов. Сказала, что «поднимем».

Очень важным шагом к моему выздоровлению былажаркаблинов. Упорно, бессмысленно, не получая никакого удовольствия, но давая отдохнуть своему мозгу, я это делала. Мой психиатр мне сказала, что надо очень на всем концентрироваться. А концентрация — это навык, который я потеряла. Доходило до того, что мне надо было обязательно смотреть на нос человека, с которым я разговаривала, типа «надо думать про нос, не надо думать о смерти» — вот я так и делала.

Опыт депрессиикак подарок

Я не понимала, что это болезнь. Думала, что это я. Что пограничные состояния, дереализация, мания, депрессия, лежание дома, суицидальные мысли, самоповреждения — это просто я, что это не нужно диагностироватьили лечить. Что это просто я с симптомом чувства вины, отчуждения и ненависти к себе.

Я понимаю на своем опыте, что депрессия может привести к смерти. У меня был опыт самоповреждений. Это очень опасная болезнь, но если ты ее пройдешь, как боец, то выживешь. Я счастливица. Вопросы о смерти, вечности и фатальности бытия уже отпали. Эти вопросы нас всех волнуют, но депрессивных людей они волнуют из-за гормонального сбоя. В мире все, на самом деле, просто, а наш мозг сам начинает все усложнять, когда болеет.

Депрессия может быть очень большим подарком, если ты правильно все воспринимаешь, потому что она тебе очень болезненно указывает на вещи, которые нужно в себе изменить, и у тебя уже больше не остается никакого выхода, кроме какпоменять их. Если очень внимательно прислушиваться к тому, что тебе диктует эта болезнь, то есть возможность стать лучше.

В процессе ремиссии сначала возвращаются физические силы, состояние паники и боли уходит, возвращается здоровый сон. Сейчас я просыпаюсь утром и думаю о том, о чеми большинство людей — что поесть на завтрак, а не об атомной бомбе, которая взорвалась внутри. Я концентрируюсь на любви к жизни, налюдях, ловлю кайф от того, что происходит вокруг, здесь и сейчас, каждый день. Возвращаться к себе, какой я была год назад, я бы не хотела. Понимаешь, что жизнь на самом деле — это гораздо круче, чем размышления о ней.

Редакторы: Юлия Банкова, Влад Азаров
Фоторедактор:Виктория Курчинская

Этот материал также доступен на украинском языке.

Подписывайтесь на наштелеграм-канал.