«У меня на всех гранат хватит!» Репортаж о коллаборантах из Херсонской области

«А есть ли у вас коллаборанты?» — спрашиваю группу женщин в центре Малой Александровки Херсонской области. Село после семимесячной оккупации освободили в начале прошлого октября.

«Полно! Ходят, хоть бы что, и смеются людям в лицо».

Женщины охотно рассказали о таких односельчанах: как поступали во время оккупации и какие отношения у местных с ними сейчас.

После разговора журналисты hromadske поехали по названным адресам коллаборантов — услышать и их версии. Посетили мы и местную полицию, где нам рассказали, что уголовных дел за 6 месяцев возбуждено больше, чем за предыдущие 7 лет.

Обвинение: «Жила с русским, пил с русским, крал с русским»

В селе, где до российского вторжения проживали 1542 человека, в оккупации осталось 352. Уехавшие и вернувшиеся застали свои дома и дворы разбитыми в результате взрывов. А кроме того — ограбленными. Сразу подумали на россиян. Но впоследствии жители Малой Александровки стали понимать, что кроме оккупантов по хатам лазили местные. Кто-то у кого-то увидел свою кастрюлю, газовый баллон или тележку. Нашлись и свидетели, высмотревшие, кто по ночам выламывает ломиком двери у соседа, ощипывает врагам чужих уток и красит фасад дома краденной краской. Это село, все знают.

В Малой Александровке идет необъявленная война — между теми, кто выезжал, и оставшимися в оккупации. Одни говорят «как вы могли?», другие — «вы все побросали, значит, оно вам не нужно».

Первые автоматически считают вторыми коллаборантами: «Пили с русскими, жили, дружили, помогали, воровали». Мол, «остались в оккупации, понимая, что надо будет дышать с врагами одним воздухом и жить по их законам, а значит, это их устраивало». Вторые завидуют первым, получавшим выплаты как внутренне перемещенные лица. И хотят, чтобы их жалели из-за пережитого, потому что они голодали, прятались в погребах и постоянно боялись. К тому же объясняют, почему не уехали: берегли имущество, не могли оставить немощных родственников и т.д.

Послушаем первых. Женщины в центре Малой Александровки. Назвать себя они боятся — вдруг односельчане отомстят. Угрозы были.

«Из тех, кто тут оставался и у кого рыльце в пушку, никто не сознается. Все они держатся друг за друга. Но только расшевели это гнездо, начнут сдавать с большим удовольствием», — начинает женщина в свитере в белый горошек на зеленом фоне. У нее измученное лицо, седые волосы выбиваются из-под платка.

«Света Вышкварка, по-деревенски Цапелька, жила с русским. Соседка видела, что он по ее двору ходит, как у себя дома. В трусах, с чашечкой кофе. Натащила полный дом добра, от наших же людей, уехавших! А сын ее по форточкам лазил. А как наши военные село освободили, такой балалай у себя на огороде устроила — сожгла все. Она есть в чате “Предатели Бериславщины”», — с удовольствием и злобой выдает Цапельку женщина с большими натруженными ладонями.

«Некоторые наши с русскими дружили, водку пили, воровали вместе. Мы ведь их знали голодранцами, которые пропивали все. А в оккупации обрадовались, что беспредел, анархия — все можно. В домах у них находили ковры, телевизоры, такие телефоны, что мы не можем себе позволить. Нацепили на себя чужие костюмы и ходят. А сейчас люди узнают у них свои вещи, требуют назад. А они: “Приходите к нам тока с прокуратурой”», — сердится третья, самая молодая. Ей лет 40, и она знает, у кого ее матрас.

«Марина Фербанич из соседнего села Большая Александровка еще до войны рассказывала, что ее отец работает в россии, и так там все хорошо. Какие там деньги крутятся, и можно заработать. Как пришли оккупанты, она с подругой агитировала всех за рашку. А они им платили деньги. Люди слышали, как напились раз, шли по улице и кричали: “Как мы стали богаты!” Фербаничка дружила с русскими, договаривалась, чтобы крымчане приезжали, коров наших скупали за бесценок — по 3 тысячи. Люди должны были отдавать, потому что скотина или подрывалась на минах, или могла сдохнуть от голода. После деоккупации она единственная сбежала за границу», — четвертая из группы размахивает сумкой с логотипом волонтерской организации. Половина ее рта — с золотыми зубами.

Женщины раззадорились и перебивают друг друга.

«Есть видео одного тиктокера русского, который здесь был. Снимал прилет. Там слышен голос моей одноклассницы Ольги Тригуб. Говорит врагам: “Когда вы, мальчики, их выгоните? (о ВСУ, — ред.) А то все гладите и гладите”. Все одноклассники подтвердили, что это ее голос».

«Она, она», — гудят селянки.

«Есть такая дама — Надька Линник. Вся надутая: губы, морда, ресницы нарощенные. У нее лучший дом на улице и самый высокий забор. Она никого к себе не пускает. Такая царица, куда там. Любовники богатые всегда. А во время оккупации, когда был прилет на элеватор и разбомбило, люди бросились брать себе зерно. Но там уже сидел на стуле ее русский хахаль: “Один мешок себе берите, второй Наде завезите”. Еще по 100 гривен платили за каждый. К ней после освобождения владелец того зерна из СБУ приезжал. Разборки были очень большие. А любовник ее скрылся через Днепр и Надю не забрал! Мы здесь смеемся: рашисты и то понимают, что предатель — он везде предатель».

«Две кумы поссорились, потому что не успела одна уехать, как другая побежала к ней и вывезла крупу, муку, откопала несколько банок с маслом. И дрова забрала, хотя кума просила не трогать: потому что вернуться — топить нечем, у нее внучек маленький. Так дура украла еще и газовый баллон и не стерла на нем надпись владелицы мелом. Так по ней ее и вычислили. Полиция тоже разбиралась».

Женщины злы на коллаборантов и мародеров.

«Я стараюсь не здороваться. И не смотреть в глаза», — говорит та, что с золотыми зубами.

«Плюнуть хочется и растереть. А они ходят павами. Когда получают “гумку” (гуманитарную помощь, — ред.), стоят в первых рядах. Такие счастливые, и им абсолютно не стыдно», — с досадой матерится самая молодая.

Есть и случаи, когда коллаборантам мстили.

«Один сильно дружил с русскими. Сносил им награбленное. Его после деоккупации облили бензином. Сгорело 80% тела, до сих пор по больницам. Одного нашли повешенным. Зная его, могу заверить, что сам бы он этого не сделал».

«Женщина с сыном открыли магазинчик, где торговали намародеренным. Он ходил в русской форме. Как наши вошли, мать напилась таблеток и умерла. А сын угорел. Или сам, или помогли. В соседних селах и дома жгли, а мы все ждем, что полиция разберется».

Оправдание: «Могу поклясться всем самым дорогим для меня, детьми и внуками, что это не я»

Послушаем людей из второго лагеря. Они пережили оккупацию, и их обвиняют в сотрудничестве с врагом.

Посещаем женщину, чей голос будто записан на видео из TikTok. Хороший дом с пластиковыми окнами, утепленной верандой. 58-летняя Ольга Тригуб в синем халате с красными цветами разговаривает из-за ворот. Отворачивается от фотографа.

«Люди могут говорить, хоть что. Да, мы не уехали, потому что не хотели бросать нажитое. И россияне занимали пустые дома, было ясно, что и в наш заселятся. И да, мы ели русскую гуманитарку. Ведь выживали семь месяцев и должны с ними общаться», — твердо подчеркивает женщина. — А о нашей дружбе... Такая детвора, слезы на глаза наворачиваются, это из “ДНР” их прислали. Так сперва мы им поесть давали».

«Вы так говорите, словно вам их жалко», — замечаю.

«Да, жалко, потому что автомат весит больше, чем он сам».

«Но они пришли вас убивать».

«Ой, я вас умоляю, не хочу такого слушать. Их так же прислали, как завтра могут и моего мужа послать воевать», — раздражается женщина.

Про видео из тиктока говорит, что это не ее голос.

«Попутали люди. Показалось им. Пусть прочистят уши. А я могу поклясться всем самым дорогим для меня, детьми и внуками, что это не я».

У Надежды Линник, которая «торговала зерном», действительно самый лучший дом на улице и самый высокий забор. Калитка закрыта, на звонок никто не отреагировал. Соседи говорят, что она не выходит. К ней периодически приезжают из правоохранительных органов.

Светлана Вышкварка, которую обвиняют, что жила с россиянином и обворовывала соседей, выходит поговорить с нами на скамейке у своего двора. Ей 55, и она красавица. Белокурые волосы собраны вверх яркими шпильками, в ушах несколько сережек, кольца на пальцах подобраны со вкусом. Ухоженная женщина, со свежим маникюром, накрашенная. Хотя есть хозяйство, коровы.

«Вы с работы пришли?», — спрашиваю.

«Да нет, я для себя крашусь. Всю жизнь так», — улыбается белозубо.

Рассудительно рассказывает, что во время оккупации отправила дочь-подростка в Киев как можно дальше от врагов, а с сыном осталась в селе ухаживать за матерью, которой за 80, и дедушкой из Луганска, которого приютила в 2014-м. Говорит, что россияне селились только в тех домах, откуда уехали хозяева, о чем писали расписки. И знакомые, кумовья, соседи, даже воспитательницы из садика просили Светлану забрать ценные вещи себе в дом для хранения.

«Такая я популярная, что меня в мародерши записали. Потом сказки рассказывают, что жгла имущество, которое награбила. Выдумали, что жила с русским, и он в трусах тут ходил. Ну, как вы это представляете? У меня сын дома, два старых человека, как я кого-то приведу? Жил здесь один по соседству, так ел у нас. Оставлял мне велосипед. Другой мопед во двор закатывал. А как я им откажу: с автоматом ходят. Одному сказала, что буду ненавидеть россиян до конца дней, так он огрызнулся: “Гранату брошу во двор — и все”».

Женщина признается, что из-за клеветы односельчан ее «прокапывала» знакомая медсестра, потому что прихватило сердце. Как-никак, а неприятно.

«Тем, кто остался в оккупации, приписывают сотрудничество. А как различить сотрудничество или выживание? Наша староста не выехала из села, ходила к рашистам, пайки просила и между людьми делила до граммов. Развозила свертки и клала во дворах. Говорила: “Берите, потому что не знаем, что будет завтра”. Что это?»

За весь разговор женщина никого не обвинила. И приглашала всех желающих посмотреть ее дом — мол, ничего нового там не прибавилось.

Драма века: «Какая кума? Нет у меня никакой кумы! Ааа, она сама коллаборантка»

63-летняя Валентина Прокопец зла на свою куму Галину Кагарлицкую.

Валентина вся в черном, с седыми волосами, стянутыми обручем, начинает рассказ с неприязнью к Галине. Но под конец она превращается в слепую ярость.

Прокопец хотела вывезти семью (муж, сын, невестка, внук) из Малой Александровки в начале оккупации. Но россияне пропускали не через все посты, и семья застряла на неделю в соседнем селе. Потом вернулись в свое, но в хозяйстве не нашли ни газового баллона, ни кастрюль, ни муки, ни круп. Женщина пожаловалась куме, что пойдет к старосте.

На следующий день вместе с родней принесла и баллон, и продукты, которые раньше исчезли из дома. Поняв, что Галину и в следующий раз не сдержат моральные принципы, попросила ее не трогать по крайней мере дрова. С тем и отправились из оккупации еще раз, заперев дом и попрятав, что где можно. Несколько трехлитровых банок масла зарыли, краску заставили в погребе старыми ящиками и банками. россиянам пришлось дать ключи от дома сына, потому что они настаивали и оставили расписку.

Вернулись Прокопцы в октябре. У Валентины в доме — ни одного уцелевшего окна, изрубленная топором дверь, внутри вместо имущества — одни лохмотья. Вещи украдены полностью — от ценной техники до ложек. И 22 коров и телят, которых выращивали на продажу с сыном, тоже нет. Даже двух овчарок буряты поели. Из большого хозяйства осталась только лошадь, которую уберег кто-то из друзей. Исчезло и зарытое масло, и дрова, и злосчастный газовый баллон.

Валентина вызвала полицию. У кумы Галины нашли и баллон, и чужую тележку, и несколько мешков с семенным материалом, которые узнал сосед-фермер.

«Никаких отношений у меня с Изабеллой (так зовут в селе Галину) нет. Хоть и крестила ее дочь. Я понимаю, что что-то воровали русские, но есть такое, что им не нужно — миски или шланг от стиралки. Мы кое-что забрали с полицией, за чем-то шли к ее приймаку (мужчина, принятый в дом женщины, — ред.): отдай! А он: “Еще явитесь, у меня на всех гранат хватит!” И мы боимся. Швырнет ночью в окно — и все!» — матерится. Очень много пожилых людей переходили на нецензурную лексику.

Муж Валентины уже год на фронте. За его зарплату жена вставила окна в доме, купила мебель.

Направляемся в дом Галины Кагарлицкой на соседнюю улицу, через выгон. Страшно ступить мимо тропы: через село проходила линия фронта, и россияне оставили после себя мины.

Подворье Галины без ограды: два дома, которым лет сто. Мазаные глиной, на склоне холма. Старенькое постиранное белье полощется на ветру. За домом свалены в кучу жестяные банки из-под польских консервов. Все так и дышит нищетой. Вот и хозяйка: худощавая женщина лет 60, с волосами цвета «гнилая вишня» спешит ко двору, потому что увидела чужаков.

«Я русским сразу сказала: “Не трогайте меня, я ведьма. Только попробуйте мину положить, вас накажут высшие силы”. А мой знакомый их испугал, что я вся в наколках и дважды сидела за издевательство над мужиками», — хохочет. О таких, как она, говорят «пальца в рот не клади».

Вызывающе приглашает осмотреть дом и сарай: мол, у меня ничего нет. Разводит руками: вот видите, вот видите. В доме ни холодильника, ни телевизора, ни стиральной машины, из мебели — только табуретки и старые кровати.

«Если бы я что-то брала, оно бы у меня было. У меня ничего лишнего. А вы говорите, зерно крала (о зерне мы не упоминали, — ред.) Меня просто люди не любят, потому что могу за каждого рассказать, что тут делалось. Я все видела!»

Спрашиваем про куму.

«Какая кума? Нет у меня в селе никакой кумы!»

Показываем снимок в фотоаппарате.

«А, Валька! Но она сама коллаборантка. Я уже ее кумой и не зову. Ее сын по всем селам хорошо воровал, а потом поселили рашистов к себе под расписку. И моего сына-атошника хотели сдать, если бы не успел уехать. А я за такое сожгу любого. С того света достану!» — бросает резко.

После разговора догоняет нас на тропе, кричит в спину: «У Вальки дома набиты намародеренным, проверьте-проверьте!»

Снова направляемся к Валентине Прокопец. Когда она слышит обвинения Галины, то пенится от злости.

«Да, мои дома забиты стройматериалами, но у меня есть чеки на все. На каждое окно. И она к нам не пристебнется. Как это я хотела ее сына сдать? Мы же в одной машине с ним уезжали! Хочется раздавить ее, как комара! Знаете, что скажу: у меня было и будет, у нее не было и не будет. Хоть она и ворует. Как же мне хочется ее зятя заставить выпить украденные четыре бутыли подсолнечного масла! И я это сделаю! Посадят — отсижу, но я это сделаю!»

Полиция: постепенно разберемся со всеми

По закону коллаборанты — это граждане, добровольно сотрудничающие с врагом в его интересах в ущерб собственному государству. Однако в украинском законодательстве четко не определено, какая деятельность на временно оккупированной территории может или не может считаться коллаборационной. Об этом нам неофициально рассказали в районном отделении полиции.

«К закону постоянно добавляются новые статьи. Если человек призывал идти на референдум о разделе Украины или занимал руководящий пост в оккупационных органах власти, то он однозначно коллаборант. Если получал от оккупантов воду или гуманитарную помощь — точно нет. Но между ними есть десятки промежуточных вариантов», — объясняют правоохранители.

«После деоккупации все население Малой Александровки прошло фильтрацию. Сотрудники полиции, СБУ были в каждом доме, разговаривали со всеми. И обо всех коллаборантах, которых вы назвали, мы знаем. Марина Фербаныч убежала за границу, и ее ищут там.

Сразу работаем по топчикам, чтобы их выдал Интерпол. Они думают, что мы их не получим, и иногда звонят: “Мы приедем, когда россияне вернутся”. Постепенно разберемся со всеми.

За последние 6 месяцев в районе возбуждено больше уголовных дел, чем за прошедшие семь лет. Но неизвестно, все ли дойдут до суда и по какой статье. Потому что “жить с россиянином” или “пить с россиянином” не считается преступлением. Самая большая вина на мальчиках с оккупированных территорий, выступивших с оружием против своего государства».

По словам неофициального источника, сотрудники полиции ожидали большей отдачи от жителей Малой Александровки.

«В некоторых селах люди в очереди становились: “Спросите меня о коллаборантах”. Здесь рот на замок, значит, что-то нечистое. Они держатся друг за друга. Пока что. Но когда-нибудь это все посыплется.

Многие заведенные дела — о мародерстве. Очень многие. По-простому, это воровство. Мы нашли два схрона с награбленным, призывали всех жителей забирать свое. А они пришли и брали то, что хотели. Потому что не у всех есть документы на стиралку или ее фото. Мы очень долго отучали людей от беззакония, анархии. Они быстро привыкли, что можно брать что угодно, и за это ничего не будет».

Оставляем Малую Александровку. Посреди села из автомобиля местным раздают гуманитарную помощь. Слышны возгласы: «Коллаборантам не давать!»