Убитые мужчины в подвале и танки между домами. Что оставили после себя россияне в селах под Броварами
Села Броварского района Киевской области россияне оккупировали в начале марта. Обстреливали дома и автомобили, убивали местных жителей, не разрешали ходить по улицам, искали оружие, не пропускали гуманитарную помощь, грабили и угрожали. hromadske поехало в три села, где стояла российская техника и шли бои. Местные рассказали, как они пережили оккупацию и как сейчас восстанавливают свои дома.
«До сих пор не отмываю след от обуви, который они оставили на дверях моего дома»
За разломанным забором безостановочно лают собаки. Сквозь щели от выстрелов видно, что к дороге идет мужчина. Его зовут Вадим. Он пролезает через дыру в заборе и сразу же начинает рассказывать:
«В тот день, когда начался штурм села, эти вылупки били двумя танками, которые стояли здесь неподалеку. После первого выстрела — вот что стало», — показывает мужчина на свой забор.
Вадим говорит, что он помнит каждую минуту оккупации Лукьяновки — села, которое было опорным пунктом оккупантов. Когда россияне заходили, мужчина стоял на кухне и считал их технику в окно.
«Меня хоть ночью разбуди, я все вспомню. САУ (самоходные артиллерийские установки, — ред.) было 12 штук, БМП (боевые машины пехоты, — ред.) — 20, экипажа — по семь человек, были БМД (боевые машины десанта, — ред.), где-то три, и потом пошло где-то 45 танков. Еще было шесть бензовозов. Они шли с полными цистернами. МТО (материально-техническое обеспечение, — ред.) — “Камазов” 11-12. Когда они проехали, мы с соседом спорили, кто сколько насчитал».
Улица, на которой живут Вадим с женой, пострадала больше всего. Каждый второй дом поврежден, разрушен или сожжен. Вадимов, впрочем, уцелел, только посыпалась штукатурка внутри и вылетели стекла в окнах. Правда, под обстрел попала его теплица в 650 квадратных метров.
«У соседа стояла “Нива” на огороде, он там ее прятал. И когда они решили ее обстрелять, мне всю теплицу положило. Теперь там такая воронка, что меня можно спрятать», — уже с улыбкой рассказывает он.
За все время оккупации Лукьяновки получили ранения четыре человека — их доставали из-под завалов разрушенных домов. Один человек погиб. Ходить по селу российские военные не разрешали, зато врывались в дома сами: искали оружие. Однажды ночью Вадим закопал во дворе свой пистолет, а вскоре оккупанты пришли к нему. Тогда они с супругой и домашними животными прятались в подвале. Чтобы собаки не лаяли и не выдали их, Вадим закрывал им морды руками.
«Я до сих пор не оттираю след от обуви, который они оставили на дверях моего дома. Слышал, как они переговаривались между собой: “Пойди узнай дорогу и узнай — курево есть?”. Они ничего и никого не нашли и ушли. Наутро, где-то в 4, стало тише, мы вылезли из погреба, а соседского дома напротив нет. Только передняя стена. Все выгорело».
«На нас нацелили двенадцать автоматов»
Вадим вспоминает, как в один из дней накануне освобождения дошли слухи, что в селе раздают хлеб и крупу. Они с женой решили пройти огородами, что-то взять и себе, но почти сразу встретили военных с красными повязками.
«Бегут. Высокие такие. Главным у них был бурят. И с ним ребята по 18-20 лет, человек 12. Один стоит, подбрасывает гранату. Мы сразу упали на землю. А он говорит: “Я бы кинул”».
Супругам сказали встать, а затем начался допрос: требовали информацию о позициях ВСУ. «Мы тоже не хотели воевать. Посмотрите на наших пацанов: этому — 18 с половиной, этому 19. Мы не хотели воевать», — говорили, как рассказывает мужчина, оккупанты, нацелив на него 12 автоматов.
Вадима обыскали: нашли лекарство от сердца, зажигалку и отпустили.
«Мы с женой быстро вернулись домой. Подумали, что три недели жили без хлеба и еще проживем. Они были очень испуганы, в их глазах был страх. Только потом мы поняли, что они бы нас не убили, потому что должен был начаться штурм, и если бы они выстрелили — ВСУ бы их услышали».
«Общались с ними под дулом автомата»
Чуть дальше по улице виднеется пепелище, где раньше был храм Вознесения Господня. Памятник украинской деревянной архитектуры второй половины XIX века россияне уничтожили 24 марта. От него остался только кирпичный фундамент и искривленный, наклоненный, металлический крест.
Местная жительница Ольга Петровна на Вербное воскресенье должна была ехать святить вербу в соседнее село Лукаши. Мы застали женщину во дворе озабоченной — впервые с начала полномасштабной войны она собирается к парикмахеру. Но рассказ о том, что в ее доме наделали россияне, все откладывает.
«Общались с ними под дулом автомата. Приходили, брали воду, забирали вещи. Спрашивали, где наш президент, пытались меня убедить, что он сидит в бункере в Польше. Я им отвечала, что не знаю, потому что уже сутки сижу без света и интернета. Выйдешь кур кормить — стоит с автоматом, смотрит. На улицу не пускали. К соседке больной сходить — нужно спрашивать разрешение».
Женщина показывает колею от танковых гусениц, что тянется через весь двор. Рядом стоит разбитый желтый автомобиль ее сына, который переехал танк. Ольга Петровна заходит в дом, там повсюду следы от выстрелов: на кухонных полочках, стенах, на холодильнике, дверях. Из дома пропала мужская одежда, обувь и матрасы с подушками — их российские военные стелили в погребе, чтобы спать.
«Это все случилось за те несколько дней, когда мы с сыном уехали из села. 22 марта, когда окна вылетели и стало холодно ночевать, мы решили уезжать. Вылезли из погреба, и я пошла договариваться. На постах пусто. Что делать — непонятно. Взяли документы, идем. Вылезают из танков, из укрытий. Говорю им: нам негде ночевать, надо выйти. Они были испуганы и выпустили нас. Я уходила и молилась. Мы переночевали на соседней улице, там было тише. А через два дня украинские военные освободили Лукьяновку».
Простите нас
Мимо проезжает трактор, поднимает на обочине пыль. Пыль слепит глаза, засыпает волосы и остается на зубах, а когда развеивается — становится видна небольшая деревянная церковь с поваленным куполом и кучка женщин возле нее. Они собирают ветки, мусор, кидают все это в кузов трактора. Среди них и староста Рудницкого, Ирина Бурзак.
«Я сразу решила не признаваться, что я староста. Это была моя единственная возможность как-нибудь быть с людьми, возить им гуманитарную помощь. Я живу в Лукьяновке и раз в три дня привозила людям хлеб в Рудницкое. Только в последние дни перед освобождением появилась информация, что я староста, и нас на блокпосту обстреляли», — рассказывает Ирина по дороге в здание, где были сельский совет и почта.
Оккупанты зашли в Рудницкое как к себе домой. Технику ставили прямо во дворах, а когда кто-то эвакуировался, сразу занимали дома и все оттуда выносили. За время оккупации они полностью разрушили восемь домов и повредили еще 30. Если местным нужно было куда-то выйти со двора, то они должны были договариваться с оккупантами.
«За время оккупации в нашей деревне убили одного мужчину, Владимира Герасименко. Наверное, где-то 4 марта. Он был пенсионером, а раньше работал журналистом. Скорее всего, он пошел договариваться с ними, чтобы уехать из деревни. Мы его нашли только 28 марта, после освобождения Рудницкого. Тело лежало прямо в кустах, присыпанное ветвями», — рассказывает староста села.
Сельский совет Ирина теперь не закрывает. В ее кабинете повсюду разбросаны бумаги, документы, перевернутые стулья, старые печати. На одном из столов — противогаз.
Системный блок компьютера лежит на полу, на нем — засохший цветок в горшке, который на Рождество обычно цвел ярко-розовым цветом. «Здесь наверняка был их штаб. У них там стояли столы», — говорит Ирина и ведет нас в другую комнату.
Пол внутри усеян мелкими осколками стекла, оконные рамы выбиты с улицы, повсюду лежат пустые упаковки от сухпайков и пачки новых шприцев.
В другой комнате, где была почта, о предыдущей мирной жизни напоминает запыленный ценник на чай с бергамотом — он стоил 29 гривен и 40 копеек. На память о себе оккупанты оставили пустые бутылки от пива.
«Технику оккупанты тоже оставляли во дворе сельского совета и в школе неподалеку, которую они разрушили. Там они еще послания на доске оставили: “Простите нас”»,— говорит Ирина.
«Заглянул в подвал, а там шесть трупов»
«В нашем доме был штаб, мы здесь как бы при начальстве были. Все окна и шифер разбиты. Вокруг дома окопы, ящики со снарядами. Включали себе отопление сами, в баню ходили, стиральная машинка работала», — рассказывает Валентина, указав на свой двухэтажный дом с разбитыми окнами и простреленными стенами в селе Шевченково — в 50 километрах от Лукьяновки и Рудницкого.
Она с мужем Николаем давно живет в Броварах. А этот сельский дом у них вместо дачи.
«Сначала они поселились в доме соседа, а его самого держали в погребе несколько дней, не отпускали. Он звонил нам, говорил, что арестован. Когда людей начали эвакуировать — ему разрешили уйти, а они перебрались в наш дом».
Валентина с Николаем ведут нас на огород, показывают погреб, где спали оккупанты. Чтобы было удобнее и теплее — они клали туда пенопласт и матрасы. Кроме того, ходили в баню: Валентина до сих пор не сняла оттуда полотенца, которыми вытирались россияне, и не забрала одеяла.
Через дорогу — дом Оксаны: там тоже жили оккупанты.
«Я была здесь с дочерью до 8 марта. Мы убежали после того, как проехали танки. Они стреляли, наш дом спасла стоявшая неподалеку машина. Когда вернулась — повсюду было насрано. Унитаз полон, потому что не было воды. Туалета на улице у меня нет, так они за домом ходили. Убираю уже который день. Я думала, они в колодец сбросили человека, а оказалось, что это была их одежда: сосед убирал несколько дней, а потом заглянул в подвал, а там шесть трупов».
«Поехали на учения, а привезли войну»
Как только оккупанты зашли в Шевченково — сразу расстреляли мужчину с женщиной, которые ехали на машине. Позже погибли еще четыре человека.
А 12 апреля, уже после освобождения села, полиция обнаружила в подвале еще шестерых мужчин с огнестрельными ранениями на телах.
«Гранаты над головами летали, мы пригибались. Окна у нас вылетели. Одного мужчину в сарае неподалеку нашли мертвым. Его забрали в Бобрик, похоронили», — рассказывает 85-летняя Вера, женщина со светло-голубыми глазами и платком в тон. Всю оккупацию Шевченково она провела с сыном в своей квартире на втором этаже.
«Это все было как во сне. Света, газа, воды не было. На улице варили еду. Много домов по селу горело, много разбили. Я баба, прожила и ту войну, и эту. Они мне говорили: “Ложитесь, ложитесь!” Да куда мне с палкой ложиться? Я пригибалась у какого-нибудь сарайчика».
Часть российских военных жили недалеко от дома Веры — в «учительском доме», как говорят местные. Там стояла и их техника: между домами и в гаражах.
«Они разговаривали с нами. Спрашивали, почему мы не уехали, говорили, что не хотят этого, что приехали на учения. Дети все были, до 20 лет. Поехали на учения, а привезли войну».
Соседка Веры, Екатерина, пыталась разговаривать с россиянами.
«Я им рассказывала, что пока их не было — мы жили хорошо. Они отвечали, что видят, потому что у нас около домов асфальт», — рассказывает женщина.
Все дни оккупации она провела в своей квартире на первом этаже. Когда стреляли — ходила в гараж.
«А 29 марта после обеда они ушли. Еще в тот же день украли у меня мобилку, это моего покойного мужа телефон был. Она лежала, заряжалась от солнечных батарей, а один солдат ее унес и переехал танком».
После оккупации уже прошло время, но Екатерине все еще кажется, что танки едут где-нибудь неподалеку. В ушах стоит гул.
«Но мы здесь к Пасхе готовимся, на огороде навоз разбрасываем, надо жить», — добавляет женщина.
- Поделиться: