«Видишь россиянина — и у тебя срабатывает: либо ты его, либо он тебя». История штурмовика из 128 бригады

Солнце в зените и изрядно прижигает голову. Издалека слышен шум колесной техники, медленно поднимается пыль. Два БТРа с военными, сидящими на машинах, заезжают за посадку.

«Ого, их целая куча», — вырывается у меня.

«Да, большинство — недавно мобилизованные. Последний штурм для нас был нелегким», — отвечает Карп, военный 128 горно-штурмовой бригады.

Он высокий, худощавый мужчина с черной бородой. Носит темные очки от солнца и кепку, под которой скрывается хвост, словно у казака. На войне Карп уже 9 лет. Ему было 19, когда ушел воевать. Сейчас Карп готовит собратьев из 128 бригады к штурмовым действиям.

Дальше — его прямая речь.

«Лучший друг погиб — и я решил пойти на войну»

Я пошел на войну после Революции достоинства. Две недели пробыл с одноклассниками на Майдане, а затем началось вторжение на востоке. Мои друзья и знакомые уехали на войну, а я тогда работал в строительстве — делал евроремонты. Через несколько месяцев после начала войны узнал, что мой лучший друг погиб. Привезли тело, мы его похоронили, и я решил пойти на войну добровольцем.

Как раз набирали людей в «Азов», и я попал туда. Вместе с ребятами освобождал Мариуполь. После 8 месяцев войны я вернулся домой, но гражданская жизнь была уже не той, поэтому решил пойти на контракт. Два месяца учился в «Десне», а потом меня оставили там инструктором. В 2021-м я уволился из «Десны» и летом попал в 128 горно-штурмовую бригаду. Вот уже два года, как я здесь.

«Расстояние между минами — 1–2 метра»

У россиян сейчас очень плотное минирование на этом направлении. Пройдут передний край и свой тыл. Расстояние между минами — метр или два, чтобы никак нельзя было объехать. Они хорошо работают в этом плане.

У нас против этих действий есть группа пехотинцев-саперов, разминирующих передние края, посадки. Пока мы готовимся к штурму, наши люди разминируют по маршрутам территорию, чтобы мы могли зайти.

Как показывает практика войны, как только пробивается первая линия обороны, вторая и третья сыплются. Потом должно быть проще. Здесь местами мы уже пробили первую линию обороны, но есть такой участок, где только вплотную дошли до первой линии.

«За 9 лет убил до 173 оккупантов»

Самое сложное в штурме — взаимодействие, потому что каждое подразделение и рота работают по-разному. Трудно также, когда по тебе бьет артиллерия противника, а ты на всех парах летишь на свой участок, потому что надо доехать. Бывало, что по нам прилетало, но, слава Богу, оставались целыми.

От этого пехота теряется, это психологически тяжело, потому что у нас не все военные. Есть люди, пришедшие за мобилизацией. Для этого мы, сержанты, офицеры, чтобы тренировать людей.

На штурме Пятихаток у нас было четверо пленных — двоих мы взяли в окопах, они сдались сами, других — возле домов, были ранены. Мы оказали им медицинскую помощь, наложили турникеты и доложили выше, что у нас есть пленные. Все они были из Сибири. Их мобилизовали.

Там же, в Пятихатках, мы затрофеили оружие — автоматы. Они за ними плохо следят. Потому что возле одного из домов на меня вышел россиянин с автоматом — и смотрит. Его автомат стоял на предохранителе, он хотел снять, а мой уже был готов, и я выстрелил в него.

Мы забрали оружие, зачистили несколько домов, а потом стали осматривать автомат. Он был очень ржавый, поэтому россиянин не смог снять его с предохранителя. Я пытался одним пальцем это сделать, потом двумя, пока мы не ударили молотком по предохранителю.

На штурме у тебя работает адреналин, потому что где-то «приходы», где-то идет зачистка. Так работать нелегко, ведь в обороне ты стоишь в окопе — и все, а здесь нужно двигаться постоянно.

И когда ты видишь россиянина — у тебя срабатывает: либо ты его, либо он тебя, кто первый успеет. За 9 лет войны я видел немало, поэтому голова работает так, что ты сразу действуешь, и оружие всегда готово. Считал, что за 9 лет убил примерно 172–173 оккупанта.

«Видел, как от выстрелов из пулемета погиб мой друг»

На войне не без потерь — есть 300 и 200. Если ты не работаешь с людьми на тренировке, то потери будут большие. Мы тренируемся допоздна, потому что готовимся к штурмам.

Если кого ранило, то оказываем первую помощь прямо на поле боя. Это неприятно, потому что если человек ранен, или таких даже несколько, то сразу не хватает людей в отделении. Но у нас есть резервы.

После штурма разные эмоции. Бывает, что успешно занял враждебные позиции, без потерь, все люди целы, у тебя есть трофейная техника — и ты на позитиве. А когда идут тяжелые бои и есть потери, то выходишь подавленный.

Даже когда есть 300, это все равно хорошо, потому что главное, что они живы. А когда теряешь близкого человека, своего собрата, это очень тяжело. Утром вы с ним еще пили кофе вместе и курили, а во время штурма он погиб.

В первые дни штурма в Херсонской области погиб мой друг. Мы знали друг друга четыре года, были как родные братья. У нас даже позывные были похожи, я — Карп, а он — Кэп. Мы постоянно были вместе и всюду первыми. Какая бы задача ни стояла.

Начался пулеметный обстрел, я успел упасть, а он нет. Я видел, как от выстрелов из пулемета погиб мой друг. Первые несколько секунд у меня была паника. Я перешел дорогу, опустился на колени, вспомнил, как много я с ним преодолел — и у меня потекли слезы.

Я держусь, потому что хочу попасть домой. Мой дом под оккупацией на левобережье Херсонской области. Я воюю за Украину и нашу территорию, чтобы поскорее освободить свой дом.

Я был тяжело ранен в Херсонской области, но не уволился из армии. Совершили четыре операции — и я снова в строю, учу своих людей и участвую в штурмах. Иду столько, сколько смогу. До конца.