«Врач сказал: "Что ты хочешь, у тебя второй глаз есть. Что-то не нравится — едь в Киев"» — ветеран Дмитрий Суходольский

«Когда тебе один врач говорит, что руку лучше отрезать, то лучше спросить у другого», — делится своим опытом ветеран Дмитрий Суходольский, у которого было 18 пулевых ранений. Позади — более 500 дней лечения, впереди — очередная операция.

С чем сталкивается тяжелораненый человек? Чем Дмитрия неприятно поразили военные госпитали в Украине? Как он попал на лечение в Польшу и какие там особенности? Как он стал участником программы «Спаси конечность» и что это ему дало?

Об этом и другом Дмитрий рассказал военнослужащему и ведущему hromadske Сергею Гнездилову в проекте «++ подкаст».

О том, как попал на войну

В 2014-м я пропустил волну мобилизации, решил подписать контракт — повелся на слова работников ТЦК: «Подписывай на три года, а через год-полтора уже закончится война». Поэтому на три года подписал контракт, в 17-м завершил.

Когда я начал служить в зоне боевых действий, уже была позиционная война, то есть все на своих местах стоят, ты стрельнул — они стрельнули. Отслужил три года и решил, что вернусь в IT. Немножко переучился, и проработал, наверное, четыре с половиной года, пока не началась полномасштабная война.

Военкомат был рядом, поэтому сразу собрал вещи и ушел. Меня отправили в знаменитую президентскую бригаду имени Богдана Хмельницкого в Киеве.

О ранения

Это был май 2022-го. Мы тогда были на Харьковском направлении. Было очень динамичное противостояние. Я отвечал за отделение ПЗРК — «Игла», «Стингеры». Мы пытались как можно дальше отбросить врага.

Однажды мы вышли на новые позиции — я должен был разместиться где-то в километре от первой линии, в дачном кооперативе. Наше отделение — четыре человека — приехало туда. Я оставил водителя и одного парня с машиной возле трассы под деревьями, чтобы их было не очень заметно. С другим парнем часок ходили и искали, где нам лучше стать, нашли неплохое место.

Следующий шаг — вернуться к машине, с водителем отправиться к этой позиции, быстренько разгрузиться, чтобы не «отсвечивать», и водителя отправить в обратном направлении на Харьков.

Мы с этим парнем вернулись где-то через 15 минут. Я решил, что вчетвером мы в авто не сядем, поэтому я еду с водителем, а остальные ребята идут позади нас, в 100-200 метрах.

Мы ехали по той же дороге, по которой только что шли пешком, и на одном из поворотов нас встретила группа ДРГ — пятеро мужчин, двое из которых были с пулеметами, а трое — с обычными «калашниковыми». Произошла пауза секунд на 10.

У меня оружие было без предохранителя, я успел навестись. Вижу боковым зрением, что водитель уже поднял руки, потому что что он может сделать — пацан вообще молодой, плюс он за рулем — пока за оружие возьмется, то будет только хуже.

Они открыли огонь первыми. Как мне казалось, он длился секунд 15. Расстреляли эту машину. Из-за того, что я держал перед собой оружие и был немножко выше, чем они, много пуль пошло в левую часть, меня немножко отбросило боком.

Когда уже закончилась стрельба, я увидел, что истекаю кровью. Думал, что, скорее всего, они добьют меня. Даже смотреть не хотелось сначала, что там происходит. Помню, что схватил телефон, думал что-то написать жене, а потом такой — нет же мобильной связи, и мне из-за этого стало обидно.

Проходит секунд 20-30 — вижу, что их нет, машина уже горит внутри, дверца водителя открыта — он уже выпрыгнул. У меня уцелела правая рука, левая — висит. Я открыл дверь, выбросился из машины, сразу увидел, что водитель лежит лицом в земле, но еще подает признаки жизни.

Я сразу предупредил по рации ребят, что позади ходят пять ор*ов, а также предоставил информацию, что я — «триста» тяжелый и еще один тяжелый «триста» у нас.

Понимая, что машина уже пылает, я еще заправил ее под полный бак, а внутри четыре «стингера», я, как мог, дал команду водителю, чтобы он отползал, и сам начал отползать — у меня тогда уже был перебит нерв в ноге.

Об эвакуации

Мне недавно [заключение] ВЛК делали, насчитали 32-33 шрама. Около 18 операций было за почти четыре месяца. Я менял госпитали, был в Харькове, Полтаве, Киеве, Варшаве и снова в Киеве.

Эвакуация была в Харьков, мне с ней еще очень повезло — наложили жгуты, все остальное, и там, по сути, по ровной трассе было минут 30 ехать. Все время я не отключался, помню, что это очень быстро прошло.

Полчаса мы ждали, пока приедет какая-то машина к нам, — медики не рискнули, поехал один хороший лейтенант. Я уже потом узнал, что где-то еще за пять дней он вытащил 10-12 ребят. Пока сам не подорвался на растяжке, но остался жив. Сейчас уже служит, к сожалению, без одной конечности. Он меня забрал и передал нашим медикам. А потом «скорая» довезла нас до Харькова.

Много людей в Харькове не задержалось, потому что там, как и в Днепре, сортировочная база, наплыв большой. Самых тяжелых держали в коридоре, чтобы эвакуировать, если что.

Через пять суток нас поездом отправили в Полтаву, там поместили в какую-то клинику, не в военный госпиталь. Через пару недель понял, что они мне не окажут помощь, которую я хотел.

Мне сначала сказали, что с глазом все будет хорошо — ну, видимо, чтобы не было моральной нагрузки. Сказали бы сразу, что не буду видеть, то я, может, спокойно это принял бы.

Мне спасли глаз как орган, вставили линзу, и, возможно, через пару лет нужно будет сделать коррекцию, потому что из-за того, что мышца не работает, ее надо тренировать, или может быть косоглазие.

Что касается глаза, то я не теряю надежды — медицина в наше время идет семимильными шагами, поэтому, может, что-то через пять-шесть лет появится, или как у Терминатора будет.

О лечении

Мне очень «понравилась» врач-офтальмолог в Полтаве. Я спросил, что с моим глазом. Она посмотрела и просто пошла к выходу. Говорит: «Что ты хочешь, у тебя же второй глаз есть. Если тебе что-то не нравится — едь в Киев».

Где-то три недели пробыл в Полтаве и понял, что нет прогресса в лечении. А меня интересовало, что дальше с рукой делать, потому что она на себя «взяла» очень много пуль и, пожалуй, спасла мне жизнь. Через нее проходили некоторые пули и застревали уже осколками в шее. И в тот же глаз могла попасть настоящая пуля, а не осколки от нее.

Меня привезли в Киев, там уже дальше оперировали. Потом записали в программу эвакуации в Европу.

Кстати, в Киевском госпитале, чтобы сделать операцию на глаз, меня надо было отправить в офтальмологическое отделение. У нас так продумано «классно», что там нет пандусов, и меня на коляске поднимали трое-четверо мужчин — один лестничный пролет, другой...

Мне говорили, что нерв в ноге восстановится, все будет хорошо. Давали реабилитолога на несколько минут в день. Он приходил: «Что-то делаешь? Ну делай».

При ранении у нас выдают буклеты от Министерства обороны о том, какие шаги нужно сделать, чтобы получить денежную помощь. Открываешь, там написано: «Спасибо за службу, выздоравливайте». А мне хотелось бы увидеть какую-то ссылку на реабилитационный центр.

Многое зависит от самого человека, ты должен сам проявить инициативу. У нас в госпитале можно лежать максимум четыре месяца. Если надо какие-то повторные операции, как, например, мне, то ты должен сам искать, где, что и как.

Мне сразу не сказали, что я уволен из армии, потому что тогда еще не было понятно, что с ногой. Я сам, за свои средства, сделал тест на проводимость нерва, узнал, что проводимости нерва нет и надо делать операцию. В госпитале мне сказали подождать три месяца, и нога сама восстановится. А она начала адски болеть, невозможно было спать.

О фонде «Здоровье украинского народа»

В марте этого года я повторно проходил ВЛК, уже на списание, и зашел к травматологу, который сопровождал меня в Киеве, когда я делал операцию. Показываю ему свою руку, говорю, что выпирают пластины, спрашиваю, можно ли сделать эндопротезирование. Он ответил, что можно, но в Украине такое не делают, надо собирать средства и ехать в Германию, Израиль, Британию или США.

Я наткнулся на жену раненого, с которым мы хорошо общались, когда лежали в одной палате. Он уже был в фонде «Здоровье украинского народа». Я зашел по ссылке, заполнил анкету, записал видеообращение на 20 секунд о том, что у меня случилось.

Они сначала посмотрели, что можно сделать с рукой, и предоставили очень хорошего врача, который сопровождает меня. В мае сделали первую операцию, в июне — повторную. И вот сейчас я жду следующую, надеюсь, уже последнюю, операцию.

Фонд «Здоровье украинского народа» организовал круглый стол, и там были привлечены люди из Министерства ветеранов, в том числе наш главный представитель при президенте. Я ему задал прямой вопрос: «Где информация для парня о его ближайшем центре реабилитации?» Появилась информация, что более 400 реабилитационных центров открыли в Украине. Где посмотреть этот список? Я хотел бы, чтобы сделали какой-то общий сайт, где ребята ставили бы оценки.

Об эндопротезировании

Мне повезло с этим фондом, мне нашли хорошего врача. Он говорит, что эндопротезирование в Украине делается давно, и странно, что врач из госпиталя не знал. Другой вопрос, что нужны эндопротезы, а государство пока закупает протезы для онкобольных — они тоже из титана, но не из того.

Думаю, когда один врач говорит, что тебе руку лучше отрезать, то лучше спросить у другого. И так же, когда один говорит, что руку не надо отрезать, тоже лучше спросить у другого. Ты можешь попасть к врачу, который скажет, что имеет все орудия, но у него руки растут не из того места, или наоборот.

Раньше я мог только до носа доставать, а сейчас уже могу держать телефон. Моей целью на этот год было почесать нос. Я на этом не останавливаюсь, хочу, чтобы рука работала как можно больше.

Врач сказал, что я слишком молод для эндопротезирования, но мне сделают пересадку здоровой кости из бедра и поставят пластину. Не хочется брать китайскую пластину или не из титана.

Проблема с эндопротезированием в том, что операцию нужно делать каждые 10 лет. У нас же сейчас, как я вижу на Prozorro, закупают самые дешевые эндопротезы для онкобольных. Онкобольному этот протез нужен, пожалуй, на полтора-два года, его делают из титановой крошки. Представьте парня, которому поставили этот протез, а через полтора года снова надо резать.

О том, какой должна быть реабилитация

Мне бы очень хотелось, чтобы Министерство ветеранов сделало так, чтобы какой-то [условный] Николай мог видеть, куда ему направиться, чтобы потом влиться в общество.

Чтобы было, как в Америке: даже если человек без рук, то пока он не научится готовить себе еду и сам себя обслуживать, его не выпустят из реабилитационного центра. Раненому говорят: «Что ты делал раньше? Играл в футбол? Тогда будем делать все, чтобы ты играл в футбол дальше. Да, ты будешь играть иначе, но ты должен вернуться к своей жизни». Хотелось бы, чтобы такой подход к ветеранам был и в Украине.

Я очень благодарен фонду «Здоровье украинского народа». Они помогают мне, я помогаю им — распространяю информацию всем, кого встречаю, потому что круто, когда у тебя есть варианты.