«За забором не сидели, чтобы сейчас думать: мог уберечь и не уберег» — спаситель картин Марии Примаченко

«Не хочу с корреспондентами иметь дело: говоришь им одно, а они выкручивают другое. Потом стыдно перед знакомыми, люди на смех берут. Вот я уже жалею, что согласился с вами встретиться», — говорит мне Анатолий, едва успев поздороваться.

«Не артачься, Анатолий. Прямо сейчас и зафиксируем окончательно, как все на самом деле было, чтобы много лет спустя по публикации на hromadske все узнавали правду о спасении картин Примаченко, — полушутя отвечаю я. — Мы хотим рассказать о людях, которые во время войны добросовестно выполняют свои профессиональные обязанности. Вы ведь исполнили свой долг сторожа музея — спасли картины?»

«Да не думал я о картинах, у меня на те дни план был водку гнать».

«Прогнали?»

«Прогнал».

«Видите, везде успели».

«Ну вы же не напишете, что я в огонь под снарядами бросался?»

«Если не бросались, то не напишу».

Вот такой разговор был как пролог к дальнейшей истории.

Боялись мародеров, а не пожара

Сторожить Анатолию было очень удобно: ворота двора Харитоновых стоят метрах в пяти от здания Иванковского историко-краеведческого музея. Он отработал в музее более 15 лет — еще застал времена, когда не было ни сигнализации, ни камер наблюдения. Да и угрозы большому музею на памяти Анатолия не было — разве что молодежь собиралась на ступенях «погулять». Только раз за все годы заметил Анатолий вынутое из рамы оконное стекло — возможно, кто-то планировал обчистить музей...

И график работы был удобный: две недели дежуришь с восьми вечера до восьми утра — две недели отдыхаешь. Анатолий «отдыхал», когда ездил на вахты в Чернобыль.

«Я смену сдал своему напарнику, кажется, 15 февраля [2022-го]. А 23-го, хоть я в отпуске числился, директор музея Галина Коренная позвала меня на помощь: пришло распоряжение от руководства собрать самые ценные экспонаты. Мы снимали картины Примаченко со стен большого зала и складывали их внутрь дубового кадуба для зерна — это тоже музейный экспонат, огромный, до двух метров в высоту, он в небольшой комнате стоял, отгороженный от зала кирпичной стеной. Что с этими картинами делать дальше — никто не знал. Их складывали, как они и были: ватман в рамках за стеклом, ничем их не оборачивали — мы же мародеров боялись, а не пожаров», — рассказывает Анатолий.

24 февраля 2022 года над домом (так низко, что Анатолий видел лицо пилота) начали пролетать российские вертолеты, городок уже бомбили. Никаких указаний от музейного руководства в тот день Анатолий не получил. Имел ли какие-либо поручения его напарник, который должен был на той неделе охранять музей, мужчина не знает. Дом Анатолия стоит на склоне холма, что над рекой Тетерев — 25 февраля утром через реку уже пошла российская бронетехника.

«Стоял страшный грохот, бой на мосту, бой в центре городка, снаряды над нами, над музейным парком очень густо летали. Жена с тещей в подвал спрятались, а я на входе в подвал стоял, смотрел, чтобы в дом не попало, — рассказывает Анатолий. — Мы внизу, а музей над нами на холмике — не слышно было среди грохота, что в музей прилетело. Потом однажды затихло все. Я вышел за ворота, смотрю: кусок металлической кровли музея на земле. Понял, что попало в крышу. Но стены целые, стекло в окнах все целое, я и успокоился. Думал, что в ту дыру от снаряда никакой мародер не залезет».

«Вот кума б не посылала в опасность, а ты меня толкаешь, не жалеешь»

А через несколько минут с крыши повалил дым. Должностная инструкция обязывала сторожа Харитонова в случае пожара позвонить «101» и до приезда пожарных по возможности тушить огонь.

«Мы начали звонить по телефону везде. На углу директора Галины Николаевны шел бой. Начальник Иванковского отдела культуры сказала, чтобы пробовали как-то тушить пожар. У пожарных, полиции и госадминистрации никто не отвечал. Мы звонили по телефону, чтобы потом никто меня не обвинял, почему я никому не доложил, почему без распоряжений полез в музей. А я просто принял решение».

Пластик едко горел, здание высокое, из-за дыры в крыше без спецоборудования не залезть, дверь заперта, а сильный ветер раздувает огонь. Но чтобы выломать решетку из окна, не понадобился и лом: они легонько вылезли из пенопласта, которым были обшиты стены. Теми решетками Анатолий и выбил окно комнаты, где стоял кадуб с картинами. В комнате еще не горело, огонь только подступал, было дымно.

«У Толи ни рукавиц, ни каски, никакой защиты, некогда было все искать, — рассказывает Наталья, жена Анатолия Харитонова. — Я ему говорю: лезь скорее. А он еще шутит, мол, вот кума не посылала бы в опасность, а ты меня толкаешь, не жалеешь. Я не боялась, когда он был внутри, не до этого было. А ведь он и задохнуться мог, и всякое могло быть, потому что никто не знал, когда огонь до комнаты доберется, когда потолок упадет».

Анатолий каким-то чудом наклонил тот громоздкий кадуб, доставал из него картины, подавал в окно — жена и теща бегом носили их в свой двор, складывали на дерюгу. Среди картин были: «Сказочный петушок», «Бугай», «Попугайка кормит своего ребенка», «Петрик пшеницу волочит», «Конек-горбунок весь мир облетает и на города прилетает» и другие. С оврага от реки поднялись люди, еще двое мужчин — Игорь Николаенко и Максим Чередниченко — тоже залезли в музей и начали помогать Анатолию.

«Люди увидели нашу суету, подумали, что мы что-то тихонько из музея выносим, начали сходиться, где-то больше десяти человек пришли, — вспоминает теща Анатолия, Надежда Михайловна. — А когда разобрались, то стали нам помогать носить».

Под боком у оккупанта

Хотели спасти и картины других художников, драгоценные рушники народной мастерицы Анны Верес, но до них Анатолий с двумя его помощниками уже не добрались. Огонь шел по внутренним стенам, скручивал металлические конструкции, превращал в куски пластик. «Музей выгорел дотла менее чем за полчаса», — печалится Наталья. Потолок провис, вот-вот мог упасть на ребят, дым выедал глаза. Тем временем прибежали и напарник Анатолия с ненужными ключами от музея — жил через две улицы, и начальница отдела культуры Надежда Бирюк.

«Как же тяжело было: музей выгорает на глазах, а ты бегаешь и ничем не можешь помочь», — говорит Бирюк.

Все очень нервничали, Надежда Бирюк требовала-молила, чтобы тушили пожар, ей в ответ кричали, что какое уже тушение, слава Богу, что картины вынесли, и ни работы Примаченко, ни люди не обгорели. Недалеко по мосту через реку и по соседним улицам в это время передвигались россияне — к счастью, ни одна их машина не свернула к музею. Ни снаряд, ни пуля не прилетели.

«Руководительница управления настаивала, чтобы Толя забрал картины к себе в подвал, — рассказывает теща Анатолия Надежда Михайловна. — Но мы не захотели. А если б нас кто-то убил из-за этих картин? Или мы их не уберегли? Еще бы люди говорили, что мы на них позарились, не все отдали. Нам на душе стало спокойно, когда эти картины со двора забрали».

Все время, пока люди пытались спасти из музея хотя бы еще что-то, кроме работ Примаченко, картины лежали рядами во дворе Харитоновых, никто их не следил: хватай картину и беги — кто среди сумятицы заметит? Но люди у музея собрались ответственные («самостоящие», как сказал Анатолий) — никто в грех не впал.

…Брать картины к себе домой Надежда Бирюк тоже не хотела — до ее дома в центре далеко, и кругом уже россияне. Так что решили картины спрятать в Доме культуры — он недалеко от музея. На своей машине Анатолий несколькими рейсами перевез экспонаты в ДК. Там они хранились все 36 дней российской оккупации. Просто чудо, что никакой боеприпас его не разрушил и оккупанты не пришли грабить.

«Когда музей уже выгорел и можно было к нему подступиться, то я выгреб то, что уцелело от огня, — рассказывает Анатолий, — каменные топоры, кувшины, древние сапы, плуг, бронзовые бюсты местных героев Второй мировой — чтобы мародеры ту бронзу не украли. Многое потом в Киев в музей забрали. А уже потом даже краном трактор 1930-х годов вытащили, он теперь у меня во дворе стоит, чтобы никто не украл».

«Мы не за награды…»

Где сейчас хранятся спасенные им картины — Анатолий не знает (говорит: «нам отчета никто не давал»). Переживает только, чтобы их кто-то ловкий и не задевал куда-нибудь. В последний раз Анатолий видел картины в сентябре прошлого года в Украинском доме на выставке «Мария Примаченко. Спасенное». Анатолия и Игоря Николаенко журналисты тогда просто замучили своим вниманием. Им улыбалась правнучка Марии Примаченко, министр культуры Ткаченко пожимал им руки и называл спасателями, они даже на сцене возле него постояли. Тогдашний глава Киевской ОВА Алексей Кулеба сказал, что Анатолий спас не просто картины Примаченко, а самую украинскую идентичность. И тоже пожимал Харитонову руку.

За спасенную украинскую идентичность Надежда Бирюк в прошлом году получила звание Заслуженного работника культуры Украины (правда, говорит, соответствующий значок и удостоверение ей не вручили до сих пор). А в январе этого года Анатолию Харитонову дали грамоту за подписью министра обороны Алексея Резникова, как и положено: под стеклом и в рамке.

«Я в Доме офицеров сразу увидел на стульях те рамочки и подумал: это для меня приготовлены, — смеется Анатолий. — Обо мне тогда по телевизору так много говорили, что неудобно было. Село говорило: что ты, придурок, из этого заработал, надо бы прикопать эти картины. Но мы не за награды, мы спасали нашу историю. Что смогли, то и делали. За забором не сидели, чтобы сейчас думать: мог уберечь и не уберег».

По словам Надежды Бирюк, громада подавала документы на награждение Анатолия медалью «За труд и доблесть», орденом «За мужество» («сто раз документы переделывали»), но все кончилось грамотой в рамке.

Миллионы на рядне

По словам Надежды Бирюк, прошлогоднюю сентябрьскую выставку картин Примаченко устроили в Киеве, чтобы общественность убедилась: картины не пропали. Мол, слух об их потере пустили нарочно, чтобы во время оккупации Иванкова россияне не искали работы знаменитой художницы. А после выставки картины вернулись в Иванков. Как говорит Надежда, пока только несколько человек знают, где они хранятся — в надежном месте, при надлежащем температурном режиме и влажности, все с ними хорошо.

Остается надеяться, что с людьми, знающими тайну, не произойдет никакой беды и после войны они смогут показать место хранения. И что незастрахованные шедевры переживут войну. Как говорит Надежда Бирюк, ни одна компания в Украине не хочет их страховать, потому что ответственность, мол, очень велика. А почему бы незастрахованные картины на время войны не отдать на хранение в специальное хранилище где-нибудь в Киеве? Тем более, что, по словам Надежды, Минкультуры предлагало забрать картины в Киев на хранение и реставрацию.

«Отдай эти картины в Киев, потом и концов не найдешь, — объясняет Надежда Бирюк. — И разве в Киеве безопасно? Киев к картинам не имеет никакого отношения. Их еще в начале 1980-х годов райотдел культуры купил у Марии Аксентьевны за 963 рубля. Сейчас картина является коммунальным имуществом громады, которое находится в оперативном управлении отдела культуры, туризма, молодежи и спорта Иванковского сельсовета. Что касается реставрации, которая стоит очень больших денег, то этот вопрос целесообразно отложить до конца войны».

А вот современную оценку картин в Иванкове провели после деоккупации поселка. Специального оценщика не нанимали очень дорого. Обошлись своими силами.

«Мы на месте создали оценочную комиссию, посовещались с директорами музеев и вышли на сумму примерно в 8 миллионов гривен за все 14 работ, — говорит Надежда Бирюк. — На аукционе в прошлом году картина Примаченко “Цветы выросли у четвертого блока” была продана за 500 тысяч долларов. Но это аукцион, на котором собирались деньги на ВСУ, там иначе определяется стоимость картин».

…Обо всех этих «страстях по картинам» Анатолий, его жена и теща ничего не знают. Как и не знают, сколько миллионов лежало 25 февраля 2022 года на дерюге в их дворе. Да и нужно ли знать? Чего стоят какие-то деньги в неземном мире картин Примаченко…

Этот текст является частью спецпроекта hromadske ко Дню Независимости.