«Депутаты устали? Вы серьезно?». Роман Лозинский о неэффективной власти, нардепах в армии, выборах, демобилизации и «Пласте»

Роман Лозинский
Роман Лозинскийhromadske

«Мне дали "калаш" и 60 патронов. Я еще шутил, это ли для того, чтобы застрелиться», — вспоминает 24 февраля один из самых молодых народных депутатов Роман Лозинский, который пошел добровольцем в ряды ВСУ.

В разговоре с военнослужащим и ведущим hromadske Сергеем Гнездиловым он рассказал, должны ли нардепы идти на фронт, почему парламент исключил норму о демобилизации из закона о мобилизации и почему считает выборы сейчас максимально неуместными. А также о том, за что ему стыдно и почему он не может без успокаивающего заходить в фейсбук.

О нардепах и фронте

Я не считаю, что народные депутаты должны идти на фронт. Это около 400 человек, которые должны принимать критически важные решения. Другой вопрос — почему они их не принимают. Другой вопрос — почему парламент работает так неэффективно. Другой вопрос — почему в определенный момент он парализован. Это дискуссия — где надо делать реконструкцию парламента и его перезапускать. Потому что во время полномасштабной войны парламент, который не работает, — единственный законодательный орган, единственное место, где принимают законы, — это мечта любого агрессора.

Войску не будет пользы, если просто создать батальон из нардепов и отправить на фронт. Это может только вызвать еще большие проблемы. Надо, чтобы депутаты работали и принимали все необходимые решения.

О пути из Рады в армию

Сказать, что мы были к этому не готовы, нельзя. Информация у нас, как у депутатов, была идентична, как у граждан. То есть мне никто не писал SMS с информацией, что это произойдет в этот день. Просто кто-то больше в это верил и готовился, а кто-то отвергал.

Я не отвергал. За месяц до 24 февраля мы с невестой купили 200 литров топлива, закупили еду, консервы, чтобы, принимая решение, быть мобильными и быстро адаптироваться. Моя семья в основном была на западе. 24 февраля я отправил туда еще и невесту с собачкой. Я остался в Киеве.

Около 7 утра мы проголосовали за введение военного положения. Около обеда нам сказали, что у нас примерно 1-2 часа до того, как диверсионные разведывательные группы россиян начнут нас вылавливать по Киеву. По информации, которую докладывали утром 24 февраля наши спецслужбы, они знали о нашем передвижении, наших автомобилях, местах проживания и так далее.

На улице Владимирской стояла очередь за оружием из неравнодушных граждан. В центре Киева нам раздавали по «калашу» и 60 патронов. Я еще шутил, это для того, чтобы застрелиться? Потому что если действительно придется применять стрелковое оружие и вступать в бой, то все военные знают, что этих патронов даже для прицельной стрельбы, что редко когда бывает, — на 2 минуты максимум.

Первые 10 дней я провел в Киеве. Мы готовились к уличным боям. К слову, еще в октябре 2021 года, не имея никакого военного опыта, подписал контракт на службу в резерве. Уже тогда нагнеталась ситуация, «обучение» россиян на границах, и я осознавал, что когда придет день Х, надо понимать свое место: вот ты здесь, это твое подразделение, ты имеешь эту компетенцию, и ты вступаешь. Не бегаешь, а знаешь.

В начале марта я приехал в воинскую часть, с которой подписал контракт в резерве. Приехал с автоматом, 60 патронами и внутренней уверенностью.

Я понимал, что россия остановится там, где мы ее остановим, а не там, где они устанут. И что наших профессиональных войск не хватит. 6 марта я в нашей воинской части мобилизовался. 12 марта 2022-го, кажется, принял присягу. И уже в 20-х числах марта мы выехали на выполнение задач на южное направление.

О службе и освобождении Херсонской области

Сначала, весной 2022-го, это была разведка без беспилотников. Мы ножками заходили на разные территории, у нас было несколько задач в тылу противника. Это может очень романтично звучать: малый десантный корабль, лодки, десантирование на территорию, которая в то время была оккупирована. На самом деле в этом очень мало романтического. Но это было то, что помогло в обороне Николаева и остановке наступления на Одессу. И это были те задачи, которые необходимо было выполнять, чтобы останавливать врага.

С лета 2022 года наше подразделение начало заниматься беспилотниками с акцентом на ударные. Во время контрнаступления мы освобождали населенные пункты на реке Ингулец и дальше, в частности многострадальный Давыдов Брод. Мы уничтожили очень много техники. К сожалению, наше подразделение понесло там первые потери. Погибли Историк, Курка.

Поэтому, когда заходили в Херсон и люди нас благодарили, мы говорили: «Благодарите тех и вспоминайте тех, кто отдал свою жизнь при освобождении этих территорий. Потому что в Херсон зашли не все, кто его освобождал».

Сергей Гнездилов и Роман Лозинскийhromadske

О возвращении в парламент

В 2022 году я участвовал в заседании комитета онлайн, из окопа. Меня попросили подключиться, потому что не было достаточно голосов для проведения заседания, на котором рассматривался вопрос об отзыве депутатов ОПЗЖ, шариев, витренков из местных советов. Суд уже запретил эти партии, но в местных советах их представителей были тысячи. И я поднимаюсь из окопа, потому что нет кворума, чтобы начать заседание. Захожу, а некоторые «слуги народа» отключаются. И мы не можем рассмотреть вопрос, потому что нет достаточного количества депутатов.

Это была осень 2022-го, и это для меня был какой-то такой момент, когда я понял, что война на фронте — это война за наше выживание. Но внутренняя борьба в парламенте и других институтах — тоже суперважная, чтобы очиститься от этого всего российского изнутри, чтобы оторвать нас от россии культурно, исторически, ментально, принимая десятки важных для этого решений. А людей там банально нет. Их есть 400, и больше не станет. Не может туда любой прийти и проголосовать.

До лета 2023-го я еще выполнял задание в зоне боевых действий, а после вернулся в парламент. У нас есть Закон Украины «О статусе народного депутата». Там написано, что народные депутаты, которые являются военнослужащими, могут быть командированы в Раду для выполнения функций народного депутата. Это то, что дало мне возможность поставить на паузу службу в зоне боевых действий. Она продолжается другим способом сейчас, тыловым.

О сроках службы и демобилизации

На самом деле это очень сложный вопрос. Нужны ли такие термины идеологически? Да. Даже если они многим не понравятся — например 4 или 5 лет.

Но давайте честно. Имеет ли кто-то в Украине из политического руководства, военного руководства информацию, сколько будет продолжаться война, какой будет интенсивность боевых действий? Конечно, нет. Ситуация меняется.

Мы в парламенте выступали с нашими поправками о том, что должен быть срок службы. Нельзя сбросить всю тяжесть войны на добровольно ушедших в начале. Да и для тех, кто будет присоединяться к войску, гораздо понятнее будет мотивационно, потому что ты понимаешь, что ты идешь, у тебя есть три года, условно, и ты три года своей жизни воюешь.

Я в это верю. Мы это отстаивали в парламенте. Нам не удалось это отстоять. Наше военное руководство четко сказало: мы пока не можем в законопроекте себе этого позволить. И мы понимали, что закон о мобилизации несовершенен, что без демобилизации голосовать за него не совсем честно. Но многие мои коллеги проголосовали за этот закон. И я не знаю, что было бы, если бы утром следующего дня мы прочли заголовок: «Парламент не проголосовал и не поддержал закон о мобилизации».

О выборах

В странах развитой демократии выборы придуманы не просто так. Они должны происходить, потому что власть должна обновляться, чтобы мы не видели такого, как есть сейчас. Но очевидно, ни о каких выборах во время полномасштабной войны и активных боевых действий не может быть и речи.

Любые выборы — это жесткая конфронтация, дебаты, чернухи между разными политическими силами и кандидатами. У нас и так в стране сейчас, мне кажется, градус внутреннего напряжения очень высок. Кто воевал, кто не воевал, кто как воевал, тыловые военные должности или боевые, а ты ранен или не ранен, а если не ранен, а уже воюешь три года — значит ты где-то не так воюешь. Или волонтер или не волонтер, больше волонтеришь или меньше. Я уже молчу о том, ты физически в Украине или за границей, а если за границей, то имеешь ли ты право говорить, что думаешь, если ты не испытываешь всех этих обстрелов.

И таких вопросов очень много. Мне заходить в фейсбук и читать комментарии — это надо перед тем выпить успокоительное. И если здесь добавить еще выборы в этой фазе — это вообще уже взрыв. А нам нужна консолидация общества. Нам надо держаться вместе. Нам надо искать варианты, как усиливать фронт.

Но когда выборы невозможны, тогда мы имеем неэффективную власть. Мы имеем непонятные истории: кто-то устал и не пришел голосовать, должны были заседать несчастные три дня, а заседали два. И когда я общаюсь с людьми, мне обычно стыдно. Меня спрашивают об этом — друзья, побратимы, кто угодно. А я говорю: «Мы боремся, мы стараемся, но нас меньшинство». Я понимаю, что оно то все так. Но людям от этого легче не становится.

Общество должно напомнить депутатам: «У вас есть горячая вода, вам тепло, вы можете переодеться, поесть горячей пищи, чего не могут в основном сделать те, кто держит фронт, и вы, извините, устали? Вы серьезно? Это абсурд, это сюр. Идите работайте».

Парламент должен работать круглосуточно во время военного положения. У нас есть решения, которые нужно принимать. Парламент не может работать несколько дней в месяц. И повестка дня не может согласовываться где-то там на Банковой.

Я тоже эмоциональный человек, и когда в парламенте происходит вся эта дичь, то у меня кулаки сжимаются и хочется решать вопросы не дискуссионным способом. Но парламент — это единственный законодательный легитимный орган власти. И не сделаем ли мы так, что будут показывать пальцем на нескольких зашкваренных депутатов, а в результате подготовят людей к мысли, что этот парламент не нужен и его можно заменить «сильным президентом», который сконцентрирует власть в своих руках. И не будет ли это первым шагом к авторитаризму? Я убежден, что будет.

Потому каждый раз, когда мы пытаемся делегитимизировать власть как таковую, обобщая зашкваренных депутатов, обобщая решения, которые не окей, нам нужно подумать, кому от этого будет выгода.

О «Пласте»

Я верю, что нас формируют люди рядом с нами. Когда мы рождаемся — это семья, родители. А дальше ты где-то идешь в мир.

Меня сформировал «Пласт». И я ему очень благодарен. Мне было 7 лет, и родители меня туда отдали. Раз в неделю ты ходишь на собрания, общаешься на какую-то тему, у тебя есть воспитатель, условно ментор. И там тебе начинают рассказывать — быть верным Богу и Украине, помогать другим, пластовой закон на 14 пунктов, различные терновые игры. И ты такой живешь будто в этой экосистеме. И когда ты у костра вечером общаешься со своими сверстниками или старшими об Украине, о нашей истории, ты можешь очень много не осознавать, но оно все закладывается под кожу, в сердце, в душу, в ум.

Да, это игра («Пласт» называют большой игрой), это друзья. Но это еще и такая большая подготовка. Мы с детства понимали, кто такой Шухевич, кто такой Бандера, кто такой Коновалец. Для нас это было очень органично. И мы понимали, что в нашей истории были те, кто боролся за Украину, и были те, кто нас колонизировал, убивал украинцев. В «Пласте» это на самом деле очень сильная компонента — понимание, кто мы, украинцы. Для чего нам Украина. И кто мы в Украине.

К большому сожалению, многие пластуны погибли в этой войне против россии еще со времен 2014 года. Несколько моих близких друзей — Артем Димид (Курка), Дмитрий Пащук (Гармаш). Мы в одном подразделении, в одной группе воевали.