Содержание
«Я смотрю на кадры из сегодняшнего Угледара — и не узнаю свой город. Он компактный был — из конца в конец за 20 минут можно было перейти. Я знала там каждое здание. А теперь на видео не могу понять, какая это улица, какой дом — кучи черно-серых руин вместо города», — говорит Елена, жительница Угледара.
В 1989 году вместе с родителями она десятилетней школьницей приехала в Угледар. В этом же году поселок вокруг двух местных шахт получил статус города. Елена росла, получала образование, выходила замуж, рожала сына, работала — и вместе с ней становился на ноги, расцветал город.
«Моя жемчужинка», — говорит Елена об Угледаре. Никогда не хотела она жить в другом месте. Даже когда после окончания института не нашла в Угледаре работы по специальности маркетолога, сменила специальность, а не город.
С началом полномасштабной войны надеялась, что изувеченный Угледар еще можно будет отстроить, — но после российских обстрелов его надо не отстраивать, а строить заново.
Отец, который ездил на работу в Угледар из соседнего шахтерского городка, в 1989 году получил трехкомнатную квартиру — для Елены эти 73 квадратных метра в десятиэтажной новостройке Угледара показались просто роскошными. Но за стенами нового жилья было тогда не очень уютно.
«Мое первое впечатление от Угледара — какой-то очень лысый город без деревьев. Старая часть, двух- и пятиэтажная, была зеленой, обжитой, а в новых микрорайонах — ни деревца, ни кустика, ни клумб. Даже скамеек со столиками и детских площадок во дворах не было. Парк только закладывался — только перед нашим приездом посадили мыршавые саженцы. Не было еще ни кружков, ни спортивной школы, на весь город один кинотеатр, куда билеты на любой сеанс были дефицитом. За нашим домом — лесополоса с абрикосами и акацией, куда весь город ходил на пикники, за ней — поле. Дальше, за прудами и рекой Кашлагач, уже шли села с фермами», — рассказывает Елена.
Самое теплое впечатление от ее детского Угледара — удивительно чистый воздух. Ведь шахты работали километрах в 7 от города, и Угледар пах не угольной пылью, а степными травами и абрикосовым цветом.
«Я до сих пор помню названия тех шахт — "Южнодонбасская №1" и "Южнодонбасская №3". Предполагалось, что в Угледаре со временем заработают восемь шахт. Но новые так никогда и не были построены», — говорит Елена.
Записалась украинкой
Девочка едва успела освоиться в Угледаре, когда наступил 1991 год. Отцу перестали выплачивать зарплату, маме задерживали ее пенсию по инвалидности. Город стал больше пить, привычным делом были наркотики. А тем временем многим угледарцам надо было определиться, что для них значит Украина, ставшая самостоятельным государством.
Елена рассказывает, что Угледар накануне украинской независимости был очень русифицирован. Все три городские школы — российские с несколькими часами украинского. Но его изучения можно было избежать — это делали дети, чьи родители приехали в Угледар из россии.
Дети из окрестных сел, которые дома разговаривали на украинском, в городских школах переходили на русский. Украинцы, которые при Сталине были высланы в Казахстан с запада Украины, а впоследствии получили разрешение работать на донецких шахтах, тоже говорили по-русски.
Отец Елены с Полтавской области, мама — из села Ростовской области, которое на границе с Украиной. В том селе разговаривали на украинском или суржике, но в семье Елены разговаривали на русском.
«После августа 1991 года настроения в городе были пророссийские. Считалось, что ситуация в россии лучше, чем в Украине, что нужно ехать в россию на заработки. Многие выехали туда навсегда. Для моих родителей все эти события были шоком. Но когда в 1995 году я получала паспорт гражданки Украины, то по маминому совету в графе “национальность” указала “украинка”. Мама в паспорте была записана россиянкой, а папа — украинцем. Мама мне сказала: "Ты родилась в Украине, ты живешь в Украине, так и пишись украинкой".
А когда я поступила в Донецкий торговый институт, то записалась в украиноязычную группу, потому что понимала, что со временем украинский язык будет нужен всем», — говорит Елена.
Война остановилась на пороге
В начале 2000-х Угледару удалось выбраться из депрессии. Шахты работали, шахтеры получали высокие зарплаты и пенсии, занимались бизнесом. При шахтах и молокозавод появился и хлебопекарня, и рыбный цех. В городе открылись современные магазины с качественными товарами. Многие кафе, Центр культуры и досуга, стадион, бассейн, ночной клуб, популярен даже среди жителей Донецка. Для детей — кружки, спортивные секции, музыкальная школа, театральная студия. В праздники, особенно на День шахтера, выступали артисты из Киева и из-за границы. А какие в городе проводились фестивали!
«Люди строили комфортабельные коттеджи, делали дорогие ремонты, брали ипотеку — все были платежеспособны, кредит можно было погасить за пять лет. Мы с мужем в 2005 году поженились — он работал на шахте, я в кафе. Зарабатывали хорошо, купили себе в кредит квартиру в доме моих родителей. Город переживал свой расцвет. Угледарцы так хорошо жили, что, вот не поверите, даже вызывали такси, чтобы добраться до соседнего подъезда!»
Таким богатым и перспективным Угледар встретил весну 2014 года. До Донецка, где кипели митинги, всего 40 минут на маршрутке.
«На один такой митинг я тоже ездила — в апреле 2014 года, посмотреть, что же происходит. Люди вокруг кричали: "россия, приди!". Мне стало очень страшно — я осознала, что это бандиты. Потом и муж однажды поехал — тоже ужаснулся. Мы оба поняли, что не хотим прихода россии, не хотим того, что происходило в Донецке.
В мае 2014-го кто-то организовал в Угледаре референдум — за признание власти “ДНР”. Я была на том референдуме — он проходил в Центре досуга и культуры. В фойе стояли урны, к ним большие очереди. Я проголосовала против. Потом донецкие и российские телеканалы говорили, что 98% угледарцов проголосовали за. Но в Угледаре каким-то чудом удержалась проукраинская власть», — вспоминает сегодня Елена.
По ее словам, очень быстро в городе была создана военная администрация — Угледар стал прифронтовым населенным пунктом.
«Тревога и страх были ежедневные. От нас до Марьинки прямая дорога — 28 километров. Летом 2014 года были мощные обстрелы Марьинки, и марьинцы под обстрелами бежали в Угледар. Однажды обстреляли и Угледар — снаряд едва не попал в здание, обеспечивающее вентиляцию подземных шахтных объектов.
Постоянно — какие-то ужасные новости. К примеру, боевики "ДНР" расстреляли в соседнем Благодатном украинских военных. Война была рядом. В Угледаре появились беженцы с оккупированных территорий, кто-то из местных старался выехать из города, кто-то ждал россиян — ситуация была очень неуверенная. Но к середине 2015 года все более-менее успокоилось. Мы поверили, что “ДНР” у нас не будет».
Поддерживаешь ВСУ? Бойкот!
Но тревожные звоночки таки раздавались.
…В 2014 году подруга Елены, например, поехала в подгородное село Никольское — на службу в тамошний мужской монастырь. И услышала там об «украинской нечисти» и о поддержке российских военных.
Или еще. Обладательница одного из угледарских ресторанчиков в 2014 году принялась готовить обеды для украинских военных — часть ее работников уволились с работы, чтобы не кормить «укропов». Их поддержали и другие угледарцы — стали обходить стороной ресторанчик.
«Я не знаю, как женщина сохранила бизнес. Она всегда была за Украину. У нее и сын, и мужч воевали в Вооруженных силах Украины, оба погибли», — вздыхает Елена.
С 2015 по 2022 год Украина пыталась максимально усилить свои позиции в Угледаре. Пошли инвестиции в местную экономику, в развитие общины — строились новые дороги, обустраивались скверы, парки, детские площадки, зарубежные партнеры проводили тренинги и семинары для местных бизнесменов. Под боком оккупированной части Донецкой области «ДНР» угледарцы строили новое жилье.
«В те годы в Угледаре очень популяризировалась украинская культура. В городе постоянно проводились массовые культурные и патриотические мероприятия, действительно объединяющие людей. Конкурсы украинской песни, парады на День вышиванки, концерты — использовали малейшую возможность, чтобы угледарцы почувствовали себя частью Украины.
У нас появилась и украинская церковь — правда, служба проводилась в комнатке рабочего общежития, но мы могли освящать там пасхи, приходить на Рождество, другие праздники. Полноценный храм до 2022 года не успели, к сожалению, построить. Мне кажется, что именно благодаря культурным мероприятиям люди начали адекватно воспринимать украинский язык и свою принадлежность к Украине», — вспоминает Елена.
По ее словам, в 2014 году очень немного угледарцев пошли в АТО — речь шла буквально о единичных случаях. Муж Елены атошником не стал. Работал на шахте и говорил, что пойдет в армию, когда начнется война. В итоге мобилизовался в мае 2022-го.
«Когда началась полномасштабка, я даже не надеялась, что столько ребят из Угледара пойдут в ВСУ. Сейчас, по моим подсчетам, на фронте погибли уже 15 угледарцов», — Елена грустно переводит дыхание.
Город обстрелов и жуткой тишины
Утром 24 февраля 2022 года в окно своей квартиры она увидела, как на городскую больницу летят российские ракеты — буквально в 600 метрах от ее дома.
«Мы с 2014 года были прифронтовым городом, но специально оборудованных укрытий в Угледаре не было. Люди прятались в подвалах. Я не ходила в подвалы — после того как ракета попала в один из них, я поняла, что это ненадежное укрытие. Завалит там, и никто никогда не откопает».
... Елена волнуется, говоря о приходе в город большой войны. Ее воспоминания возвращаются к ней жгучими вспышками.
«В конце февраля мы с подругой пошли в нашу городскую администрацию — предложить свою помощь. Наш городской голова где-то делся — его, наверное, около месяца в городе не было. Заместитель попросил нас рассчитать количество продуктов, необходимых для угледарской общины. О скольких говорилось — не помню».
«Больница не работала. В ее помещение сразу вошли наши военные. Врачей в городе не было, выехали сразу в феврале. Раненые лежали на улице — их накрывали одеялами, покрывалами — и все. Не было лекарства, аптеки за два-три дня закрылись. Очень болезненное для меня воспоминание: раненый человек лежит на асфальте, вокруг него так много людей — и никто не может ему помочь, потому что не умеет, и он стекает кровью. А я до сих пор не научилась оказывать первую помощь».
«У нас в подвалах и квартирах даже мумифицированные трупы людей находили — это были одинокие пожилые угледарцы. Тогда многие пожилые люди умирали. До кладбища от города далеко, постоянные обстрелы — людей хоронили сначала возле протестантской церкви, а потом уже прямо во дворах домов — в черный пакет или ковер завернут и закопают».
«Электричества не было. Я бегала заряжать телефон от генератора в строительном магазине. Генераторы работали еще в других магазинах, в некоторых учреждениях, пока те не закрылись. А связь мы ловили на десятом этаже нашего дома — там он был».
«В первые дни я видела полицейские машины на улицах. Потом они исчезли. После обстрелов было много разрушенных магазинов — появились мародеры. Так же и пожары тушили только в первые дни — в городе не было воды. Водоснабжение из-за каких-то технических проблем прекратилось еще 15 февраля — так его никто и не восстанавливал. Воду привозили военные и волонтеры, мы бегали за ней под обстрелами. Помоешь голову, потом в этой воде стираешь одежду, потом используешь ее для туалета».
«Продуктовые запасы быстро иссякли, магазины все закрыты, что-то раздавали волонтеры, что-то продавали заезжие бизнесмены — цены подскочили втрое, если не больше. При шахтах были фермы — их работники привозили в город молоко — раздавали даром, чтобы не пропало. А как россияне разбили фермы, коровы бродили по полям за лесополосой, и куда они потом девались — не знаю. Мне повезло — подруга оставила ключи от своего кафе, там был бак с водой на 500 литров и очень много продуктов — рыбы, мяса, масла. Я раздавала знакомым, делала из красной рыбы и мяса консервы, тушенку, чтобы подольше сохранить».
«Кажется, что уже на 12 марта 2022 года в городе не было ни света, ни отопления, ни связи. И что именно тогда из города уехала наша администрация».
«Обстрелы были какие-то неистовые. Сначала я думала, что они хаотичны, а потом поняла, что нет. россияне обдуманно целились в объекты, которые обеспечивали жизнь города — больницу, почту, магазины, точки, где раздавали гуманитарку. Знаю угледарцов, убежденных, что по городу стреляют ВСУ».
«Пр городу ходили страшные слухи: там убиты несколько человек, там семья погибла, там ребенку руку оторвало. Я своего сына — ему 15 лет было — от себя никуда не отпускала. Угледар рушился на глазах. В домах обрушились целые подъезды».
«Ночью россияне не стреляли. Я ночью выглядывала с балкона — страшная тишина в городе и ужасная тьма. Кое-где в окнах свечи, вспышки фонариков. Пустошь».
Радость ждунов
В апреле 2022 года Елена с мужем заговорили о выезде из города. Ее мама никуда не хотела ехать — как же покинуть могилу мужа, умершего в 2009 году? Но после очередного обстрела, когда семья от страха просто лежала на полу, сходя с ума от разрывов, мама согласилась. Это было 7 апреля. В то утро Елена в окно увидела, как по дороге в пригородное село Павловка идет растянутая на несколько километров колонна российской техники.
«Я сказала маме, что мы через несколько недель вернемся. Сама же думала о 2-3 месяцах. А когда взглянула последний раз на наш дом, почувствовала, что больше никогда его не увижу. Так и произошло — через неделю в него было прямое попадание», — рассказывает Елена.
Муж сумел завести старую отцовскую «Славуту», годами стоявшую в гараже «на приколе». Выезжали наспех, на кладбище попрощаться с отцом не заехали, хотя дорога из города идет мимо кладбища. А впоследствии в видео на каком-то Telegram-канале Елена увидела вместо упорядоченного кладбища разбросанные могилы, сбитые памятники, глухие заросли…
Женщина не знает, сколько людей могли оставаться в городе на момент их отъезда. Многие угледарцы тогда перебрались в подвалы — их там никто не считал.
«Большая часть населения уехала в течение 2022 года. Те, кто остался, — не представляю, как они выживали-зимовали без еды, воды, отопления. Я знаю, что раз в неделю или два в 2023 году в город добирались волонтеры, подвозили продукты, буржуйки, дрова. Но в 2024 году волонтеры туда смогли пробиться всего несколько раз. Людям помогали ребята из бригад, которые обороняли город», — говорит Елена.
россиянам удалось захватить Угледар только 1 октября 2024-го — через десять с половиной лет после того, как они с помощью референдума хотели оторвать его от Украины.
«В октябре же россияне стали распространять видео, как жители Угледара встречают российских военных. Трудно было сосчитать тех людей — их было чуть больше сотни. Ждуны, которые дождались. Там среди них была женщина, которая до войны возглавляла наш городской колледж, позиционировала себя как общественный деятель. Ждала россиян вместе с мужем. Ребята из 72 бригады говорили, что угледарские ждуны уже перед заходом россиян передавали тем информацию о наших городских подразделениях», — горько замечает Елена.
Ключи от дверей, которых нет
Волонтеры и бойцы 72 бригады выкладывали в сеть фото и видео Угледара, еще оказывавшего россиянам сопротивление.
В Днепре, где получила статус ВПЛ, Елена жадно искала эти видео: «Я видела, как постепенно уничтожается и умирает город. Сначала еще фиксировала мысленно, что вот это можно отремонтировать, здесь восстановить. А потом уже были не просто разрушенные дома — их стены выглядели как сеточка, как паутинка, которая вот-вот разорвется».
В Угледаре Елена очень любила Шахтерский бульвар и летнюю сцену на нем, где проходили все городские праздники и фестивали. И здание Центра культуры и досуга — там были бархатные шторы и кресла, дорогая аппаратура, а за 30 гривен можно было посетить замечательные концерты. И мраморную памятную стелу в честь шахтеров Елена любила, и дорогу к ней. Все это стало серо-черной руиной. Как и дом Елены. Сейчас женщина скучает даже по узенькой и мутной речушке Кашлагач, в которой никто никогда не купался...
«Мы в таком стрессе выезжали, что даже самое необходимое из одежды не взяли. Все осталось в наших с мамой квартирах. Все навсегда потеряно. Вот спрашиваете меня, за чем больше всего душа болит. За семейными реликвиями. Фото, где мама и папа, мой свадебный альбом. Пожелтевший документ, оставшийся от бабушки, на владение землей в Хорольском уезде, денежка 1914 года — тоже от бабушки. Первый зубчик моего сына.
Я попросила мужа своей подруги, который защищал Угледар, привезти мне фотографии — дала ему ключи от маминой и своей квартиры. Но он погиб. Спустя почти год побратимы передали подруге его вещи — и чудо: среди них нашлись мои ключи. Хотя нет уже никаких дверей, которыми их можно открыть», — говорит Елена.
Женщина не думает, что ключи — намек на ее будущее возвращение в Угледар. Из шахт никто не откачивал воду — они стоят затопленные. Специалисты, которым Елена доверяет, сказали ей, что в будущем там может образоваться болото, появятся провалы. А город ведь жил шахтами.
«Угледарская администрация, которая сейчас работает в Днепре, говорит, что город обязательно будут восстанавливать. Да разве сейчас можно о чем-то говорить с уверенностью? Но как же хочется, чтобы этот кошмар закончился».
…Возможно, нынешняя весна будет не такой холодной, как в 2022-м, когда термометры показывали минус 11. И рано зацветут уцелевшие абрикосы в уцелевших лесополосах вокруг Угледара. А там смотри — и город прорастет новыми парками, поднимется новыми домами. И снова — будет. Наше.