«У него было школьное прозвище Повстанец — он им и остался». История братьев-подпольщиков из Балаклеи

Сюда же в августе 2022-го привезли и братьев Шелеханей — Владимира, работника местного водоканала, и юриста Максима. Оба были подпольщиками, которые передавали ВСУ данные из оккупации. Максим Шелехань стал одним из тех, кто после пыток из отделения живым не вышел. Владимир уцелел и до сих пор выясняет обстоятельства убийства брата, которые россияне пытались скрыть.

История Шелеханей, чьим именем названа улица в Балаклее, — в материале, подготовленном в партнерстве с Лабораторией журналистики общественного интереса (ЛЖОИ).

Підтримати

В Балаклею Харьковской области российские войска зашли вскоре после полномасштабного вторжения — 2 марта 2022 года. В городе начали исчезать газ, свет, вода. Как и в других заблокированных городах, россияне препятствовали эвакуационным и гуманитарным коридорам. Городской голова Балаклеи Иван Столбовой сначала заявил, что не пойдет на сотрудничество с россиянами, а впоследствии в ОВА сообщили, что он предал Украину и выехал в россию (его обвинили в госизмене и будут судить заочно).

Постоянные обстрелы загоняли людей в подвалы. Улицы пустели — люди пытались не попадаться на глаза российским военным. Многие жители выезжали на подконтрольные Украине территории. Но были те, кто сознательно остался в оккупации, чтобы помогать сопротивлению и ВСУ. Среди них братья Шелехани — 41-летний Максим и 38-летний Владимир.

Моя работа в оккупации — быть глазами и ушами наших военных

24 февраля Владимир Шелехань отвез жену и троих детей в село недалеко от Балаклеи, был там с семьей две недели. 2 марта начал собирать информацию для ВСУ в селе, а 6-го — вернулся в Балаклею.

До полномасштабного вторжения мужчина работал машинистом-оператором на коммунальном предприятии «Балаклейский водоканал». Во время оккупации продолжил работу.

«Мне, во-первых, было видно всю объездную — нужно было считать, сколько колонн и сколько техники прошло, и передавать это нашим войскам, — вспоминает Владимир. — Это была моя работа в оккупации — быть глазами и ушами наших военных в Балаклее».

К тому же водоснабжение и канализация в городе, хоть и с перебоями, но функционировали, когда было электричество. Большинство работников водоканала выехало, и на предприятии осталось пять рабочих, вспоминает Владимир. Коммунальщики делали все возможное, чтобы у горожан хотя бы иногда была вода.

Работать на ВСУ Владимиру предложил брат Максим. Он позвонил 2 марта и сказал слова, которые Владимир хорошо запомнил: «Ты можешь отказаться, выехать, это твое право. Или оставайся со мной, будем помогать нашим войскам здесь, в Балаклее».

Владимир согласился без колебаний. Он говорит, что Максим был активным человеком с твердой проукраинской позицией. До вторжения работал юристом в местной агрофирме, много помогал людям юридическими консультациями.

21 марта 2022 года Максим посадил жену и 17-летнего сына в машину, которая возила гуманитарную помощь, и волонтеры вывезли их на подконтрольную Украине территорию. Жена уговаривала ехать с ней, но Максим остался в оккупированной Балаклее.

«Он сказал: “Я нужен здесь”. Главной ценностью для него была семья, он нас очень любил, хотел, чтобы мы жили. Мой муж считал, что нельзя бросать свою землю: кто, если не мы... Как потом смотреть детям в глаза на вопрос: “А где ты был, отец? Убежал, спрятался?”» — рассказывает жена Максима Юлия.

24 марта 2022 года Максим организовал выезд и для семьи Владимира.

Шелехани и небольшая группа балаклейцев несколько месяцев собирали информацию о расположении российских военных и их технике. Координатором был Максим, и именно он поддерживал связь с украинскими военными.

План нарисовать флаг Украины на асфальте в оккупированном городе

Братья тщательно придерживались конспирации: передвигались по Балаклее и ее окрестностям на велосипедах и скутерах, пытались ездить по лесным и полевым тропам, чтобы избегать российских блокпостов. Использовали кнопочные телефоны и часто меняли SIM-карты. Никто не должен был догадаться, чем на самом деле занимаются мужчины.

Но их мать Светлана поняла, что сыновья причастны к чему-то опасному:

«Он меня особо не посвящал в свои дела. Но я видела, что он ездил, смотрел, занимался компьютерами, телефоном», — вспоминает Светлана Шелехань.

На четвертом месяце оккупации, 23 июня 2022-го, около 10:00 Максим на велосипеде поехал к Владимиру. Братья должны были обсудить планы на День Конституции, 28 июня.

Они планировали нарисовать флаг Украины на асфальте, чтобы показать оккупантам, что в Балаклее есть патриоты, способные бороться, вспоминает Владимир. Приготовили желтую и голубую краску, обдумывали, координаты каких именно местоположений оккупационных войск передадут ВСУ: чтобы они организовали праздничный «салют».

После встречи с братом Максим вернулся домой. Он жил с матерью в ее квартире. Светлана помнит слова сына, которые тогда будто обожгли ее огнем:

«Он говорит: “Меня могут забрать”. Но ведь не так быстро: через час буквально это произошло. Я ему говорила: “Беги!”. А он: “Подожди, мама, мне нужно все убрать здесь”».

Надели мешок на голову и забрали

Это было примерно в полдень. Максим торопливо вытирал что-то в телефонах и прятал какие-то вещи. Через открытое окно Светлана услышала непривычный шум и мужской голос, который прокричал номер ее квартиры. Женщина выглянула из окна и увидела большой военный броневик и с десяток военных.

«Они все были в балаклавах, конечно, с автоматами. россияне. Залетели через минуту на четвертый этаж и сразу его схватили, ударили. Он закричал: “Очки!” — и за очками наклонился. Они надели мешок на него и забрали», — рассказывает Светлана.

С мешком на голове и в наручниках, Максима вытолкали на улицу и усадили в броневик. Несколько военных остались проводить в квартире обыск. Забрали телефоны и ноутбук. А еще нашли военный билет брата Владимира — это определило и его дальнейшую судьбу. Светлане тоже приказали выйти и на улице посадили в броневик.

Женщине мешок на голову не надевали, она видела, что ее привезли в балаклейское издательство «Балдрук», где оккупанты обустроили так называемую военную полицию. А сына повезли в Балаклейское отделение полиции, где базировалась ФСБ рф: помещение выполняло роль тюрьмы для украинцев. Тогда Светлана в последний раз видела старшего сына Максима живым.

В тот же день, 23 июня, около 15:00 на другом конце Балаклеи Владимир в окно увидел, что на его улицу поворачивает военный броневик. Говорит, что сразу понял: это за ним. Бежать было поздно: если бы побежал в лес, могли просто расстрелять.

В дверь постучали, Владимир открыл. Увидел четырех вооруженных автоматами мужчин в полной амуниции, все — в балаклавах. Он считает, что это были представители военной полиции россии.

— Владимир?

— Владимир.

— Одевайтесь, поедете с нами.

Трое суток с завязанными руками без еды и туалета

Уже по дороге Владимир понял, что его задержали из-за их с братом деятельности. Мужчину привезли в издательство «Балдрук». Там в подвале Владимира впервые жестоко избили трое военных. Один из них был старшим и вел допрос.

«Он сразу мне пистолет в глаз и начал кричать: “Отвечай! Чем вы занимались? Ты знал, чем брат занимается?”».

На все вопросы Владимир отвечал, что ничего не знает. Поэтому военные толкнули его на пол и начали избивать резиновыми палками, били ногами. Через минуту мужчина лежал в луже собственной крови. Это было лишь начало целого цикла издевательств и пыток.

Следующие трое суток он провел в отдельной камере с завязанными сзади руками. За это время ему ни разу не приносили ни воду, ни еду, не выводили в туалет. К счастью, в камере кто-то оставил бутылку с водой. С большим трудом Владимир сумел завязанными сзади руками открутить пробку и выпил несколько глотков.

Из того, что спрашивали оккупанты во время допроса, Владимир понимал, что его брата также схватили. Впоследствии он узнал, что мать тоже задержана и находится в том же здании, что и он.

Камера, в которую бросили Владимира, была в большом подвале издательства, с другими помещениями ее разделяла стена из ящиков. Из-за этой стены Владимир услышал голос матери: «Вова, ты цел?». Они смогли обменяться несколькими словами и ободрить друг друга.

«Я вас сейчас расстреляю!»

Светлану удерживали в тюрьме три дня, в одной камере с тремя мужчинами, заключенными за мародерство. Женщина просила надзирателей выводить ее из камеры в туалет, однако ей отвечали: «Не положено».

«Полкуска хлеба в день нам давали. А в туалет не выводили, какую-то поставили нам бочку», — вспоминает женщина.

Оккупанты заставляли женщину писать объяснительные записки о том, чем занимались ее сыновья. Светлана просто писала биографию: свою и сыновей. Оккупанты спрашивали, где живет Владимир. Женщина не говорила адрес, отвечала, что он выехал из города. Но российские военные узнали, где Владимир работает, заставили руководителя водоканала показать его дом.

Светлану оккупанты допрашивали дважды. Обошлось без побоев, однако военный в балаклаве угрожал женщине пистолетом:

«“Я вас сейчас расстреляю”. Говорю: “Расстреливайте, а сыновей отпустите”».

На третий день пребывания в тюрьме Светлану выпустили при условии, что она придет в так называемую комендатуру оккупантов через несколько дней — 29 июня 2022 года.

Владимира на четвертый день из издательства перевели в здание Балаклейского отделения полиции. В пыточную, обустроенную ФСБ, привозили всех, кто вызвал у российских военных подозрение или просто ненависть, считает мужчина. А также тех, на кого донесли. Привозили и тех, кто имел любое отношение к украинской армии, полиции, государству. Уже после освобождения города российские военные оставят здесь не только носки и белье, которое сушилось в зале для совещаний отделения, но и документы и флешку с фамилиями ответственных за «работу с местным населением» — журналисты «Схем» восстановят их данные, а украинские правоохранители объявят части из них подозрения.

Но это произойдет позже. Пока пленных удерживают неделями, а то и месяцами: в тесных грязных камерах, полной антисанитарии, кого-то вообще без туалетов и доступа к воде, без нормальной еды, рассказывает Владимир. А также без возможности связаться с родными и получить медицинскую помощь. Пленные полностью изолированы от внешнего мира, отсчет дней вели насечками на стенах и дверях камер.

В одну из таких камер поместили и Владимира. Кроме него, там находились еще шесть человек. В камере было всего три топчана, поэтому четверо арестантов спали на полу. В туалет выводили только раз в день, в 8:00.

«Выходишь из камеры, мешки на голову, друг друга за плечо держим и так идем гуськом», — рассказывает Владимир.

Попроситься в туалет в течение дня никто не решался, потому что это могло закончиться избиением или пытками. Кормили дважды в день, утром и вечером, преимущественно кашей на воде. На семерых мужчин в камере давали два литра воды на день. После трех дней в наручниках на руках у Владимира образовались глубокие воспаленные раны, но о медицинской помощи он не просил — говорит, за такую просьбу могли побить до смерти.

Самыми страшными в тюрьме мужчина называет допросы. На одном из них Владимир был без мешка на голове и частично видел своих палачей. Он считает их сотрудниками ФСБ. Все были в балаклавах. Сначала его били резиновой палкой. Затем пытали электрошокером, требуя рассказать, как брат корректировал удары ВСУ, и признаться, что помогал ему.

«Он достает электрошокер — и снова те же вопросы. Говорю: “Не знаю ничего”. Начали в плечо бить током. Поначалу будто не сильно. А потом — похоже, он там накручивался — посерьезнее. Трясло меня изрядно», — вспоминает Владимир.

Мужчина был едва жив, но палачам так и не удалось заставить его признаться или дать показания против Максима. Тогда братьям устроили очную ставку.

Очная ставка для братьев

Владимир вспоминает, как в кабинет, где проводили допрос, наблюдатели завели Максима. По его виду было понятно, что мужчину пытали крайне жестоко и долго.

«Они вдвоем вели его под руки, потому что он уже едва ноги тянул. Он был избит до такой степени, что говорил запинаясь, я его понимал через слово. Был весь синий. Ну и морально, и физически сломан», — описывает Владимир свою последнюю встречу с братом.

российские военные задавали вопросы Максиму. Владимир запомнил этот диалог:

«Они его спрашивают: “Макс, ты жить хочешь?”. Он говорит: “Да”. — “Так рассказывай, брат тебе передавал какие-то сведения?”. Он: “Да, я его просил, чтобы он мне передавал, сколько колонн проедет”. А они мне: “Вот видишь, а ты говорил, что с ним не работал”. И тут Макс говорит: “Я его просил, но он мне ничего не передавал...”. То есть он выкрутился. Очень тяжело ему было говорить. Они сняли ему мешок, и он увидел меня. Я вижу, что он уже плох, лицо синее. Проблемы с сердцем у него были», — вспоминает Владимир с болью.

На этом очная ставка закончилась. Максима дважды ударили резиновыми палками и под руки потащили в коридор: сам идти он уже не мог.

А с Владимиром продолжили допрос. Старший среди военных — Владимир его считает главным, потому что он задавал вопросы, — проверил телефон и, не найдя там ничего, приказал вернуть мужчину в камеру. Через несколько дней, 29 июня, на рассвете дверь камеры открыл смотритель и воскликнул: «Шелехань, на выход!».

Гроб запретили открывать под страхом расстрела

У одного из арестантов были часы, Владимир увидел на них время: 6:50. Он очень удивился: куда его так рано могли вести? Мешок на голову в этот раз не надевали. Смотритель завел его в отдельную камеру на том же этаже. В ней Владимир увидел брата в петле.

Шнуровка такая непонятная, футболка оторвана. Низ футболки застрочен — оторван, и из него сделана удавка. И на ней он якобы повесился, описывает детали Владимир.

Он приподнял брата, надзиратель перерезал удавку.

«Мы тело положили в коридоре. Я, конечно, плачу над братом. Подходит ФСБшник и говорит: “Так, все, оттягивай его!”. Мне буквально полминуты дали, минуту максимум. Я его даже не рассмотрел толком», — говорит Владимир.

российский военный приказал Владимиру бежать домой и срочно искать похоронное бюро. Мужчине отдали документы и отпустили из тюрьмы.

В то время в Балаклее работало только одно ритуальное агентство. Владимир договорился о похоронах брата и стал искать мать, которую отпустили несколькими днями раньше. Дома Светланы не было. Она как раз пошла в отделение полиции с передачей для Максима, вместо этого узнала о смерти сына. Там женщину и нашел Владимир.

Катафалк из похоронного бюро приехал к отделению полиции через несколько часов того же дня и примерно в полдень выехал с территории тюрьмы с забитым гвоздями гробом. В нем, по словам оккупантов, лежало тело Максима Шелеханя. Брату и матери запретили открывать гроб под страхом расстрела. Гроб сразу повезли на кладбище.

Во время похорон на местном кладбище присутствовали только его мать, брат и друг. Гроб так и не решились открыть.

Родственники Максима до сих пор не знают, как он умер. В то, что он повесился, никто не верит. Максима удерживали в отдельной камере, свидетелей нет. Владимир, когда снимал брата с петли, видел, что его руки были крепко завязаны шнурком. К тому же брат из-за давней травмы плохо владел правой рукой, не мог даже ложку держать. Да и состояние Максима во время последней встречи с братом было крайне тяжелым: он не смог бы оторвать край футболки, а сделать удавку и повеситься на ней — подавно, убежден Владимир.

В справке о смерти написали: «Последствие взрывной травмы»

На следующий день после похорон местный балаклейский судмедэксперт написал справку о смерти. В ней было указано, что брат погиб в результате взрывной травмы.

Родственники предполагают, что мужчину либо убили российские военные, либо сердце не выдержало пыток.

Что именно побудило российских военных устроить целый «спектакль» вокруг гибели Максима Шелеханя? Родные предполагают, что офицеры ФСБ доложили о наводчике «наверх», а передать не успели. Поэтому и решили скрыть убийство заключенного.

Обстоятельства гибели Максима Шелеханя в пыточной расследует Харьковская областная прокуратура совместно с СБУ по статье «Нарушение законов и обычаев войны». По мнению правоохранителей, самоубийство Максима было инсценировано россиянами, чтобы скрыть военное преступление. А родным запретили открывать гроб, чтобы они не зафиксировали следов пыток на теле, которые в дальнейшем могли бы стать доказательствами. Поиск виновных в смерти Максима Шелеханя осложняется тем, что его брат Владимир не видел лиц, а значит, не может узнать людей, которые его задерживали и пытали, а также не слышал их позывных, говорят в прокуратуре.

Но ответственные за ситуацию в городе — российские военные неформальной группировки «Балаклея», в которую входили служащие разных подразделений, считают в прокуратуре. Командующим — генерал-майору Балтийского флота рф Андрею Рузинскому и Ивану Попову, который впоследствии заменил его, — уже были объявлены подозрения. Правоохранители считают, что пыточная в полицейском отделении Балаклеи использовалась работниками ФСБ и бойцами частной военной компании. Только относительно нее расследуют 88 уголовных производств.

Владимир сотрудничает со следствием и больше всего хочет знать, как именно погиб брат и кто именно в этом виноват:

«Им нужно не то что там одного Максима, а сразу вот эту интеллигенцию задавить. Это люди, у которых мозги работают, и они могут оккупантам навредить. Он был активистом. Он еще со школы такой был. У него было прозвище в школе — Повстанец. Он им и остался».

«Мой муж всегда говорил: “Главное в жизни — это победа над самим собой”, — говорит Юлия. — Поэтому его и убили российские оккупанты. Муж говорил, что жизнь очень короткая, нужно что-то сделать для других».

20-летний сын Максима Александр сейчас учится на программиста в харьковском вузе. Он очень гордится отцом. Когда-то Максим пообещал ему на 18-летие купить электрогитару. Ее приобрели уже без папы.

Военные рассказали Владимиру, что благодаря корректировке братьев во время оккупации Балаклеи ВСУ нанесли удары по десяткам объектов российской армии, уничтожили или повредили технику.

В честь Максима Шелеханя в Балаклее назвали улицу.

Автор: Виктория Балицкая