Продюсер Екатерина Мизина — о хуторе в лесу и путешествии по Африке от Каира до Кейптауна

Екатерина Мизина — продюсер, культурный менеджер и журналистка. Несколько лет назад она вместе с друзьями решила купить несколько домов в вымирающем селе в 120 километрах от Киева и создать там художественный хутор. Впрочем, приобрести дом получилось только у Кати — остальные единомышленники по разным причинам так и не смогли присоединиться. Катин дом, фактически, единственный на хуторе, но идею преобразовать это пространство она не оставила и продолжает ездить в полесское село.

Мы приехали к ней в гости, в Житомирской области на хутор Гойч, чтобы в программе «Дорогенька моя» поговорить об амбициозных планах создания художественной среды и почему из этого ничего не вышло, а также о путешествии по Африке от Каира до Кейптауна.

Художественный хутор Гойч

Мне очень хотелось иметь свое место на земле. В 2012 году я попала на хутор Обирок и увидела, как можно переехать в деревню и организовать жизнь там иначе, в приятном творческом ключе, без гектара картофеля, который надо сажать.

После увиденного я начала искать место, где бы поселиться и организовать пространство не только для жизни. У нас была небольшая компания, собралось 5-6 человек с идеей переехать за город, на хутор, и выстроить там свою «экосистему».

Моей идеей было создать хутор и переехать вместе с соседями, привезти их с собой. Я не убегала от социума, я люблю людей, люблю коммуникацию, какой обмен, и хотела сделать его без «белого шума». Привезти сюда что-то такое, в чем хотелось бы жить и с кем бы хотелось жить, и как бы хотелось жить.

Это хутор, где живет никто. Мой первый сосед поселился здесь год назад и построил новый дом. Вместе с ним здесь 12 домов, в которых никто не живет, их покинули 10-30 лет назад. Сейчас хутор на карте называется Зеленый Гай. Его старое название — Гойч, и, по одной из версий, «гойч» — это поляна посреди леса. Никто точно не знает, но есть догадки, что это какое-то полесское слово.

И вот эта поляна посреди леса и есть этот хутор, где должна быть жизнь. Я когда сюда приехала, подумала: вот оно! вот здесь мы как заживем. Но вот уже четыре года, а мы так и не зажили.

Каждый из этих домов мы пытались купить. В них уже никто не жил, и надо было достать всех бабушек и дедушек, которые здесь когда-то жили, отыскать их сыновей, дочерей, кумовьев, родственников, которые могут знать, кому этот дом принадлежит и как можно его купить. Я это все разыскала, и мы начали всех обзванивать и рассказывать, кто мы и что мы хотим купить дом.

Это все продолжалось год, и за это время только мне удалось это сделать. Возможно, у других было меньше мотивации, — нужно было быть очень настойчивым, чтобы найти общий язык с местными.

Соседи, которых нет, но они есть

Людей здесь нет, и кажется, что соседи, которые живут в трех километрах в другом селе, далеко, но на самом деле они очень близко. Они знали обо мне все и даже придумали мне какую-то параллельную жизнь, которой я живу, даже не догадываясь об этом.

Меня здесь называют «Катя-корреспондент», я здесь все ходила и фотографировала. Обо мне писали какие-то местные газеты, «киевская журналистка переехала в село на Полесье». И они меня начали остерегаться, потому что я совсем другая, они не понимали моих мотивов.

Потом я поняла, что форсировала все эти процессы, и, возможно, с их точки зрения, была бестактной. Я хотела им что-то дать, и это вызвало у них реакцию: «Ну кто ты такая, чтобы нам что-то давать? Мы что, хуже тебя? »

Жизнь на «острове» посреди леса

Сначала я здесь не боялась, я не видела, чего можно бояться. Темный лес меня не пугает, как правило, меня пугают люди, которые могут как-то навредить.

Был один инцидент, когда ночью под окнами ходил какой-то просто пьяный мужик, и я не видела, кто это. Я была одна и решила, что мне надо его первой напугать. У меня не было ничего под рукой, некуда было даже бежать, и единственный выход — это дверь. Я резко открыла дверь, и он в этот момент тоже открыл дверь веранды, и мы одновременно так друг на друга посмотрели, я — ты что здесь ходишь?! Вряд ли он бы мне навредил, но после этого я поняла, что я здесь действительно не защищена.

Здесь, в деревне, я резко почувствовала это гендерное неравенство. Во-первых, со стороны крестьян, которые говорили: что же ты здесь одна, девочка, делаешь? Приехала, где твой муж? Во-вторых, я действительно не могла многое делать сама. Я могла нарубить очень сухие, маленькие дрова, но большие чурбаны не могла долго носить. Я долгое время сама поддавалась всем этим влияниям и кривотолкам, вроде: «Что ты здесь одна? Ты не сможешь, ты слаба, а в селе надо мужика».

И я такая: ну, да, наверное, надо... И как-то я так загрустила — нет мужика, и дома у меня никакого не будет. Но потом поняла, что, во-первых, я здесь не живу, если бы я действительно здесь жила каждый день, наверное бы, не смогла в таких условиях. И друзья давали мне надежду, когда приезжали на выходные и мы все вместе делали.

«Я забыла об этом хутор на год»

Это стало реальным, когда я обрела к этому какое-то здоровое отношение, без кипиша, без борьбы с этим всем, без попыток что-то кому-то доказать, в первую очередь — себе.

У меня были такие представления об этом месте, что это будет хутор, где мы все будем жить, ходить друг к другу в гости и здесь мы будем снимать кино. Я себе все это очень четко представляла — и в голове, и на бумаге. Но когда это перестало работать, я и поняла, что соседей нет, дома не продают, воруют, я остановилась, не приезжала сюда по несколько месяцев.

В последний раз эта пауза длилась почти год. Я забыла об этом хуторе, никакого внимания ему не уделяла, но всегда находилось что-то, что меня к этому возвращало. Часто это были люди, в том числе и местные из соседнего села, приходили ко мне, интересовались. «Меня зовут Наталья, я поэтесса, пишу стихи, и мне так нравится то, что вы к нам приехали, то, что вы здесь делаете. Можно я буду к вам приходить?»

Наталья была на всех моих мероприятиях, читала свои стихи, познакомилась с моими друзьями.

Дядя Ваня и его 15-летняя дочь Надя приводили лошадей — покатать моих гостей в поле. Они были удивлены, чем мы занимаемся, потому что крестьяне не могут представить, что мы, например, сажаем деревья, или разрисовываем дом, или убираем мусор. Мы занимаемся йогой, оздоровительными физическими практиками, учим, как сортировать мусор, устраиваем какие-то мастер-классы. А крестьяне думают, что это какая-то секта, которая непонятно чему служит и для чего собирается в глухом селе посреди леса.

Но всем, кто решился прийти сюда, понравилось, и они говорят: нам классно, что вы сюда приехали, и давайте здесь, действительно, живите, и приходите к нам в гости. Когда начинается хотя бы какой-то диалог, всем все становится понятно — и эти люди меня возвращали.

Я всегда чувствовала себя занозой в этом месте, на хуторе, в этом доме, в этой среде, обществе. Всем я была какая-то непонятная, какая-то не такая. Пускали сплетни, в которые я сама уже начинала верить. И я думала: может действительно какая-то не такая, и лучше уйду отсюда в киевскую арт-среду.

У меня нет хутора с обществом и соседями, но у меня есть дом, за ним — прекрасное поле, лес, в который я могу ходить гулять, и фантастические друзья, которые ко мне приезжают в гости и говорят, как им здесь хорошо.

«Человек с табуретом»

Леонид Кантер — друг и коллега Екатерины Мизин, кинорежиссер, путешественник и основатель Художественного хутора «Обирок», совершил самоубийство в июне 2018 года. Он не закончил работу над своим фильмом «Человек с табуретом».

Эти два вопроса (смерть Леонида Кантера и работа над завершением фильма «Человек с табуретом») объединились во времени и в моем состоянии. Фильм мы начали вместе, он должен был быть в нем только продюсером, автором идеи. Но он все создал, и мы только должны были это воспроизвести, просто рассказать эту историю.

И та история, которую мы рассказывали, на самом деле очень вдохновляла, потому что перед этим мы делали фильмы о войне и устали от этих постоянных разговоров на кинопоказах о погибших, потому что все наши герои или ранены, или травмированы, или уже погибли. («Добровольцы божьей четы» — фильм о добровольцах в донецком аэропорту, «Миф» — фильм о Василии Слепаке, который погиб на фронте). И фильм о путешествиях должен был быть таким — фух, наконец-то мы вернемся к тому, что нам нравится, и будем рассказывать людям, как прекрасен этот мир.

«Человек с табуретом» должен был завершить цикл документальных фильмов о путешествиях с табуретом, которые когда-то придумал Леонид, отправившись с четырьмя кухонными табуретками к берегам четырех океанов. Мы хотели об этом говорить и, в том числе, о возвращении, о войне, и о том, что путешествия расширяют мир, но, тем не менее, дом остается здесь.

И когда ты возвращаешься из этих странствий, ты с чем-то здесь встречаешься всегда: с домом, с собой. Но когда главный герой этих путешествий в фильме, каким был Леонид Кантер, завершает свою жизнь, вот так добровольно пойдя на смерть, это все перечеркнуло в нашем сценарии. Мы хотели доказать, что хорошо там, где мы есть, давайте мы будем искать, идти за мечтой и осуществлять ее.

Африка: 14 стран за полгода

Африка меня давно манит. Это как-то случайно вошло в мою жизнь, я не читала в детстве о географических открытиях африканских земель, и это не какая-то давняя мечта.

Во время учебы в университете я что-то услышала об Африке, что меня заинтересовало. Эфиопия, боже мой, где это?! Я начала читать в «Википедии» и решила, что хочу это увидеть. Это что-то очень особенное. Я поняла просто, если мне интересно это исследовать и увидеть это своими глазами, надо туда поехать. И мы с Леонидом Кантером доехали до Эфиопии, и так осуществилась моя первая африканская мечта.

Там же родилась и вторая — проехать от Каира до Кейптауна, от севера до юга. Наверное, я просто привыкла брать по максимуму, если я иду в этом направлении — я иду до конца. Меня не удовлетворила такая частичное путешествие в Африку, и я решила проехать сейчас за полгода от Каира до Кейптауна. Посмотрим, как получится, это примерно от 11-ти до 14-ти стран.

Последние годы я занимаюсь документальным кино, и я понимаю, что меня там точно будет что-то удивлять. Я очень уязвима, ну, в хорошем смысле. Меня восхищают люди, человеческие истории и, мне всегда ими хочется поделиться. И поэтому я знаю, что буду снимать.

Миллион на путешествие?

Мне жаль тратить время на зарабатывание миллионов. Надо просто работать и откладывать на путешествие в Африку. Четыре года я откладывала деньги на что-то, у меня уже был хутор, и я думала, что мне нужна машина, чтобы нормально туда ездить. Но на самом деле за четыре года я поняла, что мне нормально и автобусом сюда ездить раз в неделю или в месяц. И все эти деньги, которые я откладывала на машину или на какой-то воображаемый комфорт, я трачу на поездку в Африку. И понимаю, что, когда вернусь, буду снова искать проекты.

На самом деле, я давно не зарабатываю денег на каких работах, которые мне приносят только деньги. Я ничего не делаю ради денег, возможно, это легкомысленное отношение. Я пока не изобрела формулы, но просто поняла, что они у меня не в приоритете и они всегда есть в том количестве, в каком мне нужно или для путешествия по Африке, или для покупки этого страшненького дома.