«Ко мне приходили погибшие ребята, и я не понимал, сплю или нет». Как ветераны преодолевают ПТСР и что для этого делает государство

«Ко мне приходили погибшие ребята, и я не понимал, сплю или нет». Как ветераны преодолевают ПТСР и что для этого делает государство
Анна Ульянова/hromadske

«Минер» столичного моста Алексей Белько, зарезавший гражданского на остановке Дмитрий Балабуха, совершивший самосожжение Николай Микитенко. За 7 лет войны с Россией в Украине появилось почти полмиллиона ветеранов. И все эти 7 лет новости пестрят сообщениями об убийствах, подрывах гранат и самоубийствах, которые совершают бывшие бойцы. А еще после возвращения с войны появляются конфликты в семье, алкоголизм, наркотики.

Врачи объясняют: часто причина этого — измененное психологическое состояние. Отсутствие или отказ от психологической помощи, игнорирование проблемы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) на государственном уровне может привести к тяжелым последствиям в будущем.

В нашем материале мы исследуем эту проблему и пути ее решения, общаясь с психологами, врачами, волонтерами, самими ветеранами и их родными.

«Закрываешь глаза — и снится война»

«После Дебальцево моя жена немного перенервничала и попросила перевестись. Я еще несколько раз поехал в зону АТО и приехал в Киев — вступил в Силы специальных операций», — рассказывает нам бывший военный Алексей Белько.

Он больше известен как «мужчина, угрожавший взорвать мост Метро» в сентябре 2019-го. Теперь же мы встречаемся с ним в психиатрической больнице в Киевской области, где он проходит лечение.

«Коротко могу сказать, что жалею о том поступке», — говорит Алексей. Но объясняет, что тогда переживал пик психологического напряжения

«Закрываешь глаза — и тебе снится война, снятся разрывы, стрельба. Погибшие ребята ко мне приходили, и я уже не понимал, сплю или нет».

Алексей Белько родился в военной семье в Крыму. Говорит, что другой миссии, кроме военной службы, для себя не видел. Служил в морской пехоте, а с началом войны — переехал в Киев и пошел на фронт снайпером.

Алексей участвовал в боях за Дебальцево. Объясниться с молодыми офицерами уже в Киеве, по его словам, не смог, из-за определенных недоразумений развелся с женой: «И опять же — все из-за войны».

По словам Алексея, он сообщал руководителям воинской части о своем состоянии, но они это отрицают.

В ходе разговора он добавляет: «Думал, что сам себя преодолею. Наверное, у всех мужчин так — думают, что сильнее этого».

Алексей убежден, что все ветераны должны обращаться за помощью сразу, как только почувствовали изменения в психологическом состоянии.

«Все в любом случае возвращаются с измененным состоянием. Не надо ждать, при необходимости надо обращаться за помощью, когда еще не дошло до критического состояния», — говорит Белько.

Он до сих пор мечтает вернуться на войну, но не исключает и другого рода занятий для себя: «Если бы не война? Попробовал бы открыть кузницу в Киеве».

Такая кузница у Белько в свое время была в Крыму, куда он тоже мечтает вернуться.

Ветеран Алексей Белько, который угрожал взорвать столичный мост Метро, во время судебного заседания по избранию ему меры пресечения в Днепровском районном суде Киева, 20 сентября 2019 годаУНИАН/Владимир Гонтар

«Утром он под кроватью в полном обмундировании»

Во время травматических событий, которые военные переживают на фронте, нарушается процесс поступления информации. Стрессовым фактором может стать ранение, потеря боевого товарища, плен и тому подобное. Как следствие — все то, что хотя бы немного напоминает травмирующие события, может вызвать защитную реакцию организма.

«Отец возвращается с войны, и вроде все нормально. Ложатся спать, а утром он лежит под кроватью в полном обмундировании, с завязанными шнурками. Или же эти крики отца, недоразумения с мамой, которая просит его выбросить мусор не всегда так, как он хочет услышать. Все больше домашних ссор и, что очень обидно, — очень много разводов», — рассказывают в Бородянском центре социально-психологической реабилитации населения.

«Очень часто военные говорят, что у них возникает такая картинка, и они могут внезапно, немотивированно закатиться под скамейку, будто прячась от обстрелов. Окружающие этого это видят, не все понимают причины такого поведения. Это вызывает смех, а ответной реакцией становится агрессия», — рассказывает врач главного военного госпиталя Андрей Чайковский.

По данным этого учреждения, от ПТСР страдают 30-40% бывших военнослужащих. По данным Министерства по делам ветеранов — 10-15%.

Основные симптомы ПТСР — так называемые флэшбеки и интрузии. Это когда человек из-за определенных событий, происходящих с ним, возвращается в пережитые травматические моменты. Симптомы могут появиться как сразу после травмы, так и через несколько лет.

«Классический ветеран — это такой мальчик, который был на линии фронта, ему сказали: “Смотри. Это твой участочек. Тут ты лежишь пузиком к землице, держишь автомат, и у тебя есть сектор обстрела. Если кто-то попадет в него — уничтожай”. И вот представьте, что это уже сектор не 60 градусов, а 360 в метро. И ты крутишься, и ты будто неадекватен. Люди на тебя реагируют, видят, что ты в форме: “Контуженный”. А это угроза для него. Он может хамить, отстраняться. Хотя это совершенно нормальное для него поведение, он привык выживать», — отмечает военный психолог Андрей Козинчук.

Ветеран ВСУ Дмитрий Балабуха в 2018 году убил на остановке гражданского, но его проступок не был просто местью за оскорбление, а именно следствием ПТСРМакс Левин/hromadske

«Уничтожил угрозу»

Козинчук считает, что действия военнослужащего ВСУ Дмитрия Балабухи, который убил на остановке гражданского в 2018-м были не местью, а именно следствием ПТСР.

«Я хочу совершить преступление и я хочу выжить — это разные вещи. Не хотел бы оправдывать, но вот у Балабухи там все четко. Его унизили, избили. И вот так отомстил — убил человека? Нет, он уничтожил угрозу», — говорит психолог.

К тому же, незадолго до преступления ветеран был ранен на войне, до сих пор у него в голове пластина.

Врач-психиатр Владимир Шурдук объясняет, что при вынесении приговора бойцам важно учитывать все их травмы. Сейчас такая экспертиза не является обязательной.

«Если у человека есть диагноз, например, органическое поражение головного мозга, это заболевание сопровождается и психическими нарушениями. Эмоциональная неустойчивость, повышенная склонность к аффективным формам реагирования и многое-многое другое. То есть, это не может не учитываться при оценке поведения человека в таких криминальных ситуациях», — объясняет психиатр.

Также врачи добавляют, что долгое время у нас в стране не было понятия психологической гигиены военнослужащего, и никто не знал, с чем он столкнется, какие последствия могут возникнуть после пребывания на передовой. Именно отсутствие такой подготовки, по мнению врачей, стало причиной значительных расстройств у ветеранов.

В то же время в Министерстве ветеранов отмечают, что сам факт участия в боевых действиях не может быть расценен как смягчающее обстоятельство, должна быть проведена экспертиза.

«Человек совершил преступление. Возможно, есть факты, которые привели к этому. Эта экспертиза должна быть беспристрастной. Мы как Министерство ветеранов обязательно будем защищать ветеранов, отстаивать их права», — объясняет представитель министерства Игорь Безкоровайный.

Похожая позиция и у правоохранительных органах.

«Если человек совершил уголовный проступок, преступление, он за него должен отвечать. То есть, нет такого, что если человек кого-то убил, но он был в зоне боевых действий, то его надо отпустить», — говорят в полиции.

Юлия Микитенко, военнослужащая и дочь ветерана ООС Николая Микитенко, который совершил самоподжог на Майдане Независимости в КиевеМакс Левин/hromadske

«Зеленский не дает мне воевать»

49-летний ветеран войны на Донбассе Николай Микитенко поджег себя на Майдане Независимости в ночь на 11 октября прошлого года. Он получил 90% ожогов тела и скончался в больнице.

Дочь погибшего Юлия Микитенко говорит: отец совершил самоподжог из-за обостренного чувства справедливости.

«Я нашла молодых людей, которые его тушили. И последнее, что он кричал: “Этот ... Зеленский, не дает мне воевать”», — говорит девушка.

Николай Микитенко был активным участником Самообороны Майдана. В 2014 году записался в Национальную гвардию и в составе батальона имени Сергея Кульчицкого участвовал в боях под Славянском. Во время эвакуации сбитого вертолета на Карачуне Микитенко был ранен. Затем служил в различных боевых подразделениях на Донбассе.

«Как только Зеленский победил, сразу начались эти непонятные действия в Трехсторонней контактной группе — по поводу отвода войск, инспекции наших позиций, отвода тяжелого вооружения. Он мне звонил и спрашивал: “Юля, как же так? Ну как же так?” Он очень любил своего зятя — моего мужа, который тоже погиб на Светлодарской дуге. И эта территория также подпадала под разведение. И он это воспринимал как личную трагедию», — рассказывает его дочь.

Накануне же самоподжога Николай приходил с одиночным пикетом под Офис президента и призвал побратимов выйти на марш УПА.

Самоподжог Микитенко многие тоже расценивают как следствие ПТСР.

«Когда ветеран на войне, у него всегда есть роль: он защищает страну. Когда ветеран возвращается в мирную жизнь, часто он чувствует, что продолжает защищать и, возможно, делает это достаточно остро», — говорит волонтер Оксана Горбач, которая координирует спортивные соревнования для ветеранов «Игры непокоренных».

«Мы уже начинаем видеть негативные проявления неинтегрированности ветеранов. Человек чувствует себя ненужным, плохо обеспеченным, просто нулем. И самое важное, что мы как общество должны сделать — интегрировать ветеранов, найти для них роли, в которых они себя будут чувствовать комфортно», — добавляет Горбач.

Также врачи объясняют, что некоторые ветераны хотят «убежать» от реальной жизни. Зачастую они делают это с помощью алкоголя и наркотиков.

«Есть люди, которые в силу физических повреждений “подсели” на медицинские препараты. Тот же самый налбуфин. С ним очень большая проблема. Особенно у людей, у которых есть ампутации. Приходили сами, говорили: “Помогите, хочу справиться и обходиться без него”. И когда видишь, что он от этого освободился, ставит цели и движется вперед — это очень приятно», — говорит врач главного военного госпиталя Андрей Чайковский.

Часто ветераны просто не хотят рассказывать о своих проблемах.

«Ветераны действительно хотят обращаться за помощью. Во-первых, потому что они не считают, что им это нужно, — нет у нас культуры обращения к психологам, к психотерапевтам. Как-то так считается, что если ты обращаешься, значит, ты псих», — говорит Юлия Микитенко.

По данным Министерства ветеранов, в течение 2019-2020 годов было 76 случаев самоубийств среди участников боевых действий. Военные же отмечают, что добровольцы в эту статистику не входят, а поэтому количество суицидов значительно больше.

Ветераны во время презентации Центра психического здоровья и реабилитации ветеранов войны на базе ГУ «Госпиталь ветеранов войны “Лесная поляна”» в Пуще-Водице (Киев), 17 сентября 2019 годаУНИАН/Александр Синица

«Каждая страна, которая отправляет людей на фронт, должна их поддерживать»

В Министерстве по делам ветеранов рассказывают, что существует программа, которая финансирует психологическую реабилитацию бывших военных. В прошлом году на нее было выделено около 80 миллионов гривен.

«Планируется, что реабилитацию пройдут 6 или 7 тысяч человек. Она происходит в специальных заведениях», — отметили нам в ведомстве.

Заведений для психологической реабилитации в настоящее время около 300, они действуют в каждом регионе, специализированных — 5.

Одно из них — «Лесная поляна» в Пуще Водице. Раньше здесь лечили тех, кто вернулся с войны в Афганистане.

«Чтобы помочь, нужно иметь запрос от пациента. Если он говорит, что сам себе психолог, то ничего не получится», — говорит руководитель центра Ксения Возницына.

«Первое, над чем мы работаем, это сама психотравма. Второе — это так называемые постконтузионные состояния. Это последствия закрытых черепно-мозговых травм, акубаротравм, которые часто проявляются, в том числе и психологическими расстройствами. И третье — это зависимости от различных психоактивных веществ», — добавляет главный врач центра.

В своей работе психологи центра используют как компьютерные игры, рисование и физические упражнения.

«Функции, которые у пациентов нарушаются после контузий — это память, внимание, пространственное восприятие. Это простые упражнения (компьютерные игры, — ред.), которые имеют игровую форму, но помогают восстанавливать эти функции и тренировать их в дальнейшем», — рассказывает психолог Роман Панюшкин.

Кроме психологов и тренеров, с ветеранами в центре работают волонтеры из проекта «Друг героя». Это терапия с помощью собак.

«Собака не оценивает, не задает вопросов. Она просто смотрит в глаза, она любит. И это ощущает на себе ветеран, травмированный какими-то событиями, который видел какие-то ужасы и которому трудно адаптироваться», — рассказывает координатор проекта Ольга Смирнова.

«Лесная поляна» также сотрудничает с колл-центром Lifeline (7333). Это горячая линия психологической поддержки для военнослужащих. Среди ее работников есть психологи, кризисные консультанты и ветераны, прошедшие обучение, которые получили сертификаты и консультируют в формате «Равный равному».

«Ситуация с суицидами среди ветеранов — это большая проблема. И это специфика не только Украины. Каждая страна, которая отправляет солдат на фронт, неважно — США, Великобритания, должна поддерживать этих людей», — говорит основатель проекта Пол Ниланд.

Психолог с пациентом в Центре психического здоровья и реабилитации ветеранов войны на базе «Лесная поляна» в Пуще-Водице, 17 сентября 2019 годаУНИАН/Александр Синица

Психологи говорят, что для ветеранов очень важно быть услышанными вовремя, поскольку в основном самоубийства — это «крик о помощи, который никто не услышал».

«Когда закипает чайник, мы его выключаем или снимаем крышку. А иногда люди не знают, что с этим поделать. Если они могут позвонить нам — они могут этот пар выпустить и выговориться, потому что они нас не знают», — говорит сотрудник горячей линии и военный капеллан Вячеслав. И добавляет, что очень важно, каким ветеран был до войны:

«Здесь вопрос интеллекта, чем он занимался, насколько был трудолюбивым, способным к борьбе, какие отношения в семье. Здесь очень много факторов».

Психологи рассказывают, что одним из симптомов, о которых часто говорят и сами ветераны, является чрезмерная агрессивность.

«Мы учим их как более экологически это отрабатывать. Например, это может быть спортзал или физическая деятельность, когда просто дали лопаты — снег расчищать. Потому что через физические упражнения агрессия очень хорошо выходит. Учим методикам успокоения — считать до 10 и т.д.», — говорит психолог Роман Панюшкин.

Одна из реабилитационных инициатив для бывших военных — «Игры непокоренных». Координатор проекта Оксана Горбач заявляет, что участие в спортивных соревнованиях помогает ветеранам, особенно тем, кто получил ранения, выходить из «раковины» и коммуницировать с внешним миром.

«Когда человек приходит в спорт, в “Игры непокоренных”, у него появляется цель, мотивация. Я буду защищать страну, но уже не на поле боя, а на международной спортивной арене», — объясняет организатор.

Бывший военный, ныне заместитель командира Украинской добровольческой армии Сергей Ильницкий тренируется, готовясь к соревнованиям на «Играх непокоренных»Макс Левин/hromadske

Бывший военный, ныне заместитель командира Украинской добровольческой армии Сергей Ильницкий, который участвовал в соревнованиях 2018 года, говорит: прежде всего, этот проект — реабилитация.

«Когда участвуешь в этой глобальной сети ветеранского спорта, даже просто общаясь между собой, — это уже реабилитация. А когда у человека нет возможности пообщаться, нет цели, он и дальше продолжает замыкаться. В январе только в нашем формировании были два суицида. Это люди, которые не входят в статистику», — говорит Сергей Ильницкий.

Он добавляет, что важно открыто говорить о проблемах.

«Если у меня есть проблема — поверь, что у тебя, друг, они тоже есть, просто ты не хочешь это признавать. И здесь важно, чтобы было больше людей, которые на своем примере смогут показать, что проблема существует. Потому что ПТСР — он догоняет каждого, но в разное время», — добавляет ветеран.

Ветеран Сергей Поплавский после возвращения с войны на востоке Украины поступил на службу в ряды Национальной полицииМакс Левин/hromadske

«Человек должен понять, что он на мирной территории»

«Военый должен вернуться не домой, а хотя бы на неделю — в специальное учреждение. Конечно, открытое. Адаптироваться, прийти в себя. Особенно это касается тех, кто был на войне впервые. И чтобы он ехал домой и уже четко знал, куда ему обратиться, с кем поговорить, какие первые шаги предпринять», — рассказывает директор Бородянского центра социально-психологической реабилитации населения Людмила Бойко.

Но всем ли нужны такие центры? Некоторые из ветеранов считают, что достаточно просто переключиться.

«Психологическая реабилитация? С одной стороны, она нужна. Но не в таком смысле — психологи, психиатры. А чтобы человек просто себя переключил. Чтобы он мог понять, что находится уже на мирной территории», — говорит Сергей Поплавский. Он воевал на востоке, а после возвращения вступил в ряды Национальной полиции. Говорит, что в мирной жизни тоже есть за что воевать.

«Есть много людей, которые не могут себя защитить. Преступность, к сожалению, только растет, и здесь с ней тоже нужно вести борьбу», — говорит полицейский.

В Вооруженных силах Украины говорят, что учат выявлять признаки боевого стресса, как у себя, так и у товарищей. И подчеркивают важность культуры обращения к психологам.

«Обращение к психологу — это правильно. Это не геройство, а правильное для любого военнослужащего действие. Проблемы никуда не деваются, особенно ментального характера», — говорит Ярослав Калиниченко из ВСУ.

Бывший участник войны на Донбассе Тарас Лелюх считает, что лучшая реабилитация для военных — это работа и спорт:

«Когда ты постоянно работаешь, приходишь домой и думаешь о том, как тебе подстраховаться, чтобы покормить ребят, чтобы их подвезти, чтобы их изменить, ты не думаешь о том, что у тебя какие-то проблемы с психикой. Ты думаешь о том, что ты нужен».

Сейчас у него собственный бизнес — он выращивает и продает кукурузу на Полтавщине. Хотя признается, что так было не всегда:

«Вот я иду по городу, прохожу мимо окна. Например, это школа искусств. Я наклоняюсь так, чтобы моя голова не выходила на уровень окна. Люди на меня оглядываются, и я только тогда понимаю, что что-то не так».

Бывший боец АТО Тарас Лелюх (слева) после возвращения с войны решил заняться фермерствомМакс Левин/hromadske

«Успешный, классный человек, еще и ветеран»

По мнению руководительницы реабилитационного центра «Лесная поляна» Ксении Возницыной, важно помочь ветеранам найти себя после войны:

«Сделать так, чтобы они войну оставили за порогом родного дома. И чтобы могли здесь социализироваться, быть успешными. Например, развивать собственный бизнес».

В Министерстве по делам ветеранов убеждены, что самое важное — это восстановить ветерана, а он уже сам должен сделать выбор.

«Ты смотришь на человека, он успешный, классный, а потом узнаешь, что еще и ветеран. Ого, нифига себе. Я внутренне хочу, чтобы было так. У нас нет такой цели, мы восстанавливаем ветеранов, чтобы они вернулись на войну, или мы восстанавливаем ветеранов, чтобы они не вернулись на войну. Мы восстанавливаем их до состояния определенной нормальности. А ветеран уже как самостоятельный субъект может решить, хочет ли он вернуться», — говорит представитель министерства Игорь Безкоровайный.

«Очень важно их не обесценивать. Но я советовал бы без героизации. Потому что ветеран — это не герой. Потому что ветеран может лажать », — добавляет психолог Андрей Козинчук.

Психолог Татьяна Сиренко говорит, что с ПТСР не живут постоянно, это вопрос силы воли, желания и времени:

«Есть такой замечательный феномен, как посттравматический рост. Когда, опираясь на боевой опыт, на то, что пережил, ты можешь отсечь все лишнее, прислушаться к себе и делать дело своей жизни. И таких историй среди наших ветеранов очень много».