Мама Лена. Отрывок из книги «Бог удивительных людей и других грешников»

С согласия автора и издательства Громадское публикует отрывок о Елене Розвадовской.

***

«Каждое утро по дороге на работу проходила мимо баррикад митингующих. Чувствовала все более сильное отвращение — ее офис расположен на Банковой, прямо в Администрации президента Януковича. Здание, окруженное отрядами спецназа, майдановцы воспринимали как обитель зла.

Каждый вечер, закончив дела, спускалась на Майдан. Готовила бутерброды на кухне в захваченной городской администрации, раскладывала в римско-католическом храме матрасы и спальные мешки для ночевки протестующих. Молилась, чтобы все кончилось правильно.

Но зло удержать не удалось — в центре столицы прицельными выстрелами убили более 70 митингующих.

На следующий день 29-летняя Лена пришла на Институтскую — улицу, где погибло больше всего людей. Шагала по замерзшей мостовой ошарашенная: перед глазами стоял туман, уши ничего не слышали, мозг отказывался осознать, что все это — на самом деле. От страха даже говорить не могла. Не знала, куда себя деть.

Ноги сами завели в костел. Аромат ладана перебивали резкие запахи медикаментов — на полу возле исповедальни раскинулся госпиталь, мессы служили как обычно. Она села на отставленную в сторону скамейку, скрестила ладони, ухватилась глазами за лаконичный крест по центру: «Боже, что мне делать? Как прийти в себя? Как помочь?».

Тогда заметила плотную фигуру в монашеской одежде, которая шла из глубины храма прямо на нее. «Четки! Кто будет раздавать четки?», — спросила фигура громко. Лена встала.

Вернулась на Майдан и раздала их сотни — мелкие бусинки из белого пластика, нанизанные на нить вместе с небольшим, тоже белым крестом. «Зачем это?», — спрашивали люди. «Для молитвы», — объясняла. И с каждым словом чувствовала, как самой становится легче. «Боже, спасибо за ответ», — говорила про себя.

Киев, февраль 2014

Пока Майдан оплакивал погибших, не имея сил праздновать победу, Администрация президента ушла в отставку. Оставил должность и уполномоченный по правам ребенка. Его офис замер в неизвестности. Не знала, что будет дальше и Лена.

Последние несколько лет пресс-секретарь омбудсмена Елена Розвадовская посещала интернаты, детские дома, воспитательные колонии для подростков или семьи, в которых произошли трагедии. Смотрела в глаза обиженных детей и чувствовала — она там, где должна быть.

Так было не сразу. В 17 лет начала жить самостоятельно. Перебралась из курортного Трускавца в столицу — подальше от дома. Не хотела ни от кого зависеть: получая образование, работала то переводчицей, то офис-менеджером, то помощницей народного депутата. Но чувствовала, что все это — не ее: ежедневная беготня, бизнес, деньги.

В конце концов, работа истощила. Устала от одиночества. Не видела смысла каждое утро открывать глаза, перестала замечать, как сменяются времена года. Тогда же впервые попала в католический костел — воспитанная в греко-католической семье, здесь вдруг почувствовала церковь как место, где уютно и безопасно. Но по-прежнему погружалась в депрессию — ее наполнял страх прожить жизнь зря. Иногда он проявлялся физическими спазмами. Тогда не могла пошевелиться, избегала людей, боялась телефонных разговоров.

В одно такое утро все же подняла трубку. Звонили из Администрации президента. По рекомендации влиятельной женщины, с которой познакомилась накануне и которой случайно излила собственное отчаяние, Лену приглашали на работу. «Это место для вас, Леночка», — сказала благодетельница. В 2011 году в Киеве формировали первый офис Уполномоченного президента по правам ребенка.

Днем налаживала сотрудничество с журналистами, по ночам изучала законодательство — читала Конвенцию о правах ребенка и удивлялась: почему в детстве не знала, что имеет право на собственное мнение и ошибки? Что имеет право сердиться? Что имеет право сказать «нет»? Схватилась за это. Каждое утро, проходя мимо отрядов спецназовцев, напоминала себе, что работает не ради денег.

Когда из страны бежала власть, Россия захватила Крым и началось наступление на Донбасс, перед детским омбудсменом возникли новые вызовы: первые обстрелы, ранения детей на оккупированных территориях, похищения россиянами сирот из интернатов. В поиске ответов, сначала с журналистами, а затем с командой уже нового уполномоченного, Лена поехала на Донбасс.

Славянск-Попасная, февраль 2015

Растерянность. Видела ее в робких движениях старушки, которая, поджав ноги, сидела на узлах посреди вокзала. В сумках — поспешно собранные вещи и, наконец, вся жизнь. «Сыночек! Сыночек! — хватала за руку то одного, то другого ГСЧСника. — Вы обо мне не забудете? Сыночек...»

Растерянность видела и в глазах других людей, которые ждали эвакуации. На железнодорожном вокзале в Славянске обустроили пункт ожидания. Автобусы, что вывозили людей из Дебальцево, прибывали один за другим. Был февраль 2015 года. Поезда по расписанию до станции не ходили. На одном из путей стояли несколько вагонов, где эвакуированные могли согреться. Ждали специальных поездов, отвозивших вынужденных переселенцев в Днепр, Харьков или Одессу — кто куда бежал. Сам Славянск был уже полгода как освобожден. Неподалеку шли бои.

Страх. Почувствовала его, увидев уничтоженный частный дом в Попасной — в дом попал снаряд «Града». От строения остался только фундамент и горы строительного мусора, который недавно был для кого-то домом. Завалы разбирал одинокий человек. Смотрела на него и боялась спросить. Немой вопрос стал еще страшнее, когда заметила среди обломков уцелевшую лошадку-качалку.

Впоследствии узнала: в ночь, когда снаряд боевиков попал в дом, под завалами погибли хозяева — 87-летний мужчина и 69-летняя женщина. Единственные опекуны осиротевшей ранее девочки.

Бессилие. Вдыхала его вместе с затхлым воздухом подвала. В той же Попасной, в бомбоубежище под Домом культуры, проживали несколько семей с детьми. В актовом зале наверху только что закончился детский праздник — получив подарки, малыши спускались в темный, сырой подвал.

В Киев вернулась подавленной. Напуганной собственным бессилием. Мучилась, что не знает, как защитить детей от войны. Коротких визитов «туда» было недостаточно.

Киев, март 2015

В офис ежедневно приходили новости с Востока. Лена читала сухие отчеты: контузия годовалого ребенка, пулевые ранения детей постарше, случайно погибшие несовершеннолетние.

Думала: почему люди остаются жить на передовой?

Однажды вернулась домой особенно уставшей. Села на кровать, обняв колени. Сказала молча: «Господи, что мне делать?». И вдруг поняла.

Утром сказала подруге, с которой вместе снимала квартиру, что через две недели будет съезжать. Продала большинство вещей: ноутбук, зимнюю куртку, обувь на каблуках и ролики. Купила их еще перед революцией — мечтала, что весной научится кататься. Успела надеть только раз. Вырученные десять тысяч гривен сложила в конверт. На работе сообщила, что должна уехать на месяц.

Не планировала оставаться на Донбассе дольше. Не искала работы в Красном Кресте или где-то еще — хотела только оказаться рядом с войной, чтобы понять ее.

Договорилась с центром для переселенцев, который в 2014-м обустроила в Славянске евангельская Церковь, что поживет там. Погрузилась в ежедневную реальность тех, у кого война отобрала дом: дежурила на кухне, мыла туалеты, выслушивала чужое горе.

Вместе с волонтерами выезжала в города и села, вблизи которых шли бои. Вот, машина должна везти на передовую хлеб и воду, — Лена просится тоже. Втискивается в кузов между коробками с гуманитаркой. Чувствует, как автомобиль едет по полям, минуя блокпосты. Слышит взрывы. В такие моменты вспоминает слова, которые в детстве слышала от мамы: «Когда страшно, помолись. И все будет хорошо». С искренней детской верой читала молитвы сейчас. Не было ни бронежилета, ни каски — хотела быть такой же, как люди, к которым едет.

На месте удивлялась окружающий мертвой тишине: на серых улицах ни души. Только поваленные деревья и забитые досками окна. Люди сходились только на зов волонтеров. «Хлеб! Хлеб!», — кричали те. Взяв привезенное, местные быстро расходились. Лена шла за ними. Представлялась волонтеркой, спрашивала, в чем нуждаются. Шла в школу и просто по домам. «Боже, веди меня туда, где я должна быть. Пусть все будет так, как хочешь Ты». И находила именно тех детей, которым больше всего нужна помощь.

В следующий раз привозила с собой игрушки, которые передавали из Киева друзья. Искала деньги — покупала лекарства. Обращалась в благотворительные фонды, которые могли помочь чем-то большим.

Опять смотрела в глаза детей — замечала, как расширяются зрачки, когда рядом раздавались взрывы. Боролась с желанием взять тех детей и бежать дальше.

Начала писать о том, что видит и слышит для всеукраинских медиа.

Откладывала возвращение домой.

Славянск, февраль 2019

«По состоянию на 12:00 среды, 13 февраля, российские оккупационные войска трижды нарушили режим перемирия, обстреляв позиции украинских защитников у Авдеевки, Павлополя и Водяного», — диктор волны «Армия FM» зачитывает эту новость первой.

В то же время топ-новостями других украинских медиа становятся взрыв канализации во Львове, монетизация субсидий и история любви бодибилдерши.

Война продолжается шестой год.

— Нынешние шестилетки выросли на войне, — говорит Лена, управляя автомобилем. Первую «жестянку» ей подарили друзья, когда поняли, что девушка здесь надолго. Когда та машина отслужила свое, на вторую, тоже не новую, дал средства благотворитель. Училась водить на разбитых войной дорогах.

— Война быстро стирается из ландшафта даже здесь, — говорит, указывая на восстановленные рекламные щиты. — Когда я только приехала, большинство из них были изуродованы.

Выезжаем из Славянска в Авдеевку. Туда, где еще утром позиции украинских военных обстреливали с оккупированных территорий. Справа минуем припорошенный снегом склон. В 2014 году на господствующей высоте — горе Карачун — четыре месяца шли бои. В конце концов телебашня, которая была там, упала. Умолкли и украинские каналы. Сегодня их восстановили, впрочем, радио в машине через раз ловит «ДНРовские» волны.

Автомобилей все меньше. После Константиновки возвращаем трассой, ведущей на Донецк. GPSом не пользуемся — за четыре года (два из которых за рулем) Лена наездила по местным дорогам немало. Выжимает педаль газа темно-зелеными берцами — каблуки не надевала с тех пор, как уехала из Киева.

Сбережения закончились уже через несколько месяцев — пришлось думать, как зарабатывать деньги. Решение нашло ее само: предложили возглавить команду, которая проводила бы для школьников уроки противоминной безопасности. Разбиралась в видах мин и снарядов сама, учила этому детей.

Скоро знала чуть ли не каждого ребенка из десятка населенных пунктов вдоль линии разграничения. Видела, как меняются они сами, их страхи, игры. Видела песочницы, укрепленные от обстрелов стеной из автомобильных шин. Видела детство, которое не может поставить на паузу даже война.

— Не помню момент, когда решила остаться, — говорит. — Когда вывозишь из-под обстрелов ребенка, бросить его уже не можешь.

Авдеевка, апрель 2016

С Ритой и ее мамой, тоже Леной, познакомилась через год после приезда. Тогда в промзоне на окраине Авдеевки началась эскалация: снаряды и пулеметные очереди залетали в частные дворы старой части города, так называемой «Старухи». Местные, кто не уехал, скрывались в подвалах и закрывали окна мешками с песком.

«Здесь мамочка с ребенком милостыню просит. Жаль малышку», — рассказал по телефону знакомый военный. И Лена, хоть такое и не разрешается, приехала на несколько дней в расположение части. Ночевала в военной палатке, где сигаретный дым стоял стеной: за шторкой, на старых деревянных дверях, ей устроили место для сна. Засыпая, слышала, как военные обсуждают тактический план на завтра. Утром шла искать ребенка. Машины тогда не было — блуждала длинными улицами пешком. «Хозяйка-а-а!», — кричала, заглядывая во дворы.

Ту, которую искала, не нашла — вместо нее встретила другую семью. Когда была на крайней улице перед линией огня, начался обстрел. Пули попадали в заборы домов, и она успела заскочить в первый попавшийся двор. Хозяйка пригласила в дом.

Ей — за пятьдесят. Тридцать из них отдала коксохиму — заводу, вокруг которого выросла Авдеевка. Тридцать лет подряд день через ночь по 12 часов стояла на смене. Работала в железнодорожном цехе химблока. Сейчас на пенсии. У нее есть фруктовый сад, инвалидность и дочь-подросток.

С дочери, тогда семиклассницы Риты, и началась их дружба. Училась дистанционно, ходить в школу было опасно. И Лена приезжала в гости, чтобы Рита и ее мама не чувствовали себя изолированными. Уговаривала семью уехать или хотя бы перебраться в центр города, где меньше стреляют. Но мать боялась оставить хозяйство. Пока прямо посреди дня в дом не залетела пуля.

«Страшно. Забери нас», — услышала в трубку Лена.

Но как?

В те дни стреляли не переставая. Лена хватала за руки военных, просила, объясняла. В ответ слышала одно: «Мы на „Старуху“ не поедем. Любой станет мишенью». Пробралась на совещание, попросила слова: «Дайте кого-то с машиной — надо вывезти ребенка». Уговорила.

Вокруг грохотало и взрывалось. Каждый шаг к машине мама Лена делала с трудом — из-за болезни она едва ходит, опираясь на ходунки. Рита помогала, не показывая собственного страха.

Думали, что уехали буквально на несколько дней. Но война не утихала — за полгода пришлось перевезти часть вещей в арендованную квартиру в центре. Яблоки в их саду осыпаются в выжженную восточным солнцем траву уже четвертую осень подряд.