«Мечтаю о том дне, когда все забудут мой бэкграунд» — журналистка Екатерина Сергацкова

Ангелина Карякина

Получить украинское гражданство из рук президента, освещать войну до шестого месяца беременности, основать собственное медиа и углубиться в темную сторону человеческой природы.Журналистка и соучредительница издания «Заборона» Катя Сергацкова — в третьем выпуске проекта «Дорогенька моя». Ниже — главные тезисы разговора.Полное интервью смотрите в видеоверсии.

«Дорогенька моя»— проект главного редактора «Громадського»Ангелины Карякиной о равенстве, ролевыхмоделях, многообразие, политическом и личном.О том, действительно ли сегодня женщины могут, как уверяют в популярной литературе, «иметь все и сразу» — карьеру, личную жизнь, семью?И надо ли всем женщинам обязательно «иметь все»?

Название проекта «Дорогенькамоя»,с укр. «Дорогуша моя», отсылает к снисходительному обращению президента Украины Петра Порошенко к журналистке «Детектор медиа» во время пресс-конференции 28 февраля 2018 года. Это вызвало реакцию в виде флешмоба «Я тобіне дорогенька» ( «Я тебе не дорогуша») и широкую дискуссию о месте женщин в медийной и общественно-политической жизни.

Об украинском гражданстве

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:«Я не чудо-женщина, но очень устойчива к стрессу и усталости», — первая женщина-боевой генерал Канады

Я мечтаю, что наступит тот день, когда абсолютно все люди, которые меня знают — от чиновников и депутатов до коллег— просто забудут, кто я такая, забудут, что я приехала из России 10 лет назад, что жила в Крыму, занималась темой войны. Просто забудут мой бэкграунд, который в какой-то момент выскочил в информационном поле, и будут говорить со мной с точки зрения моих достижений.

То, что я переехала 10 лет назад из России — это вообще не достижение, не геройство, это вообще ничто.Я просто переехала и уже устала об этом говорить.Я живу в Украине очень давно, даже в школе училась в Крыму, когда мне было 13-14 лет.Как правило, никому не интересно то, что у меня такая длинная история с Украиной.

Здесь я нашла себя и очень важных для себя людей, которые сформировали мое новое представление о мире и о себе в этом мире.

Здесь я начала по-настоящему размышлятьо таких понятиях, как жизнь, свобода, смерть.Такие важные вещи в России мне не с кем было обсудить, потому что так сложились обстоятельстваи тот круг людей, с которыми я общалась.Там был совершенно другой климат и настроения.

Здесь я это все обрела. Это такой поиск дома, и я нашла этот дом здесь, в Крыму.Потом я его потеряла, и теперь я его постоянно ищу.Потеря дома — это очень важная история.Но когда я говорю о том, что мне хочется, чтобы все об этом забыли и воспринимали менякакесть, ведьженщину очень часто воспринимают через призму каких-то обстоятельств и связей, но не через призму профессиональных достижений. Женщине гораздо сложнее доказать, что она добилась каких-то результатов, и эти результаты важны просто потому, что они классные, успешные, что в них есть сила. Женщину привыкли воспринимать в какой-то рамке.

Меня до сих пор обвиняют в том, что я какая-то сепаратистка, предательница, агентка Кремля, враг Украины.Я не могу критически высказываться об Украине, потому что я не местная.Я постоянно чувствую себя чужой, мол, приехала, родила тут ребенка, семью завела.Как это вообще?Пусть валит обратно в свою Россию.

Журналистка Екатерина Сергацкова во время интервью Громадскому, Киев, 14 марта 2019 года.Фото: Громадское

О материнстве

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:«Было ощущение, что я уже все сделала.И тут я поняла, что беременна », — социальныйинноваторИрина Соловей

Раньше думала, что воспринимаю первый год жизни моего ребенка как самый сложный в моей собственной.Но сейчас, когда я провела уже более года со своим ребенком, со своей организацией, своим медиа, я понимаю, что гораздо сложнее, когда ты теряешь веру в себя.А тогда с верой было все в порядке.У меня была задача.Я знала, что у меня родится ребенок.Мне нужно организовать свою работу так, чтобы я успевала все: писать, выступать на эфирах, кормить ребенка, ухаживать за ним, высыпаться, насколько это возможно.Мне не казалось, что это какая непосильная ноша.

Ты просто не можешь этого не делать.Есть счастливые родители, у которых есть бабушка с дедушкой, иногда их несколько, сестры, братья, целая семья, которая может в любой момент посидеть с ребенком.У меня такой привилегии не было.Моя мама приехала на мои роды, провела со мной три недели и уехала (назад в оккупированный Крым— ред.).

Я остаюсьнаедине с ребенком, с моими друзьями, коллегами.Это моя такого родасемья, когда я могу сказать: Лина, подержи Якова, я через 5 минут вернусь.Это было весело, мой ребенок был не один, я не была одна. Прекрасно, когда есть такая компания, столько коллег и людей вокруг.У многих женщин и этого нет.

Я помню, как я через две недели после кесарева пошла с Яковом на лекцию Петра Павленского.Это было недалеко от моего дома, но я себя переоценила, потом елевернулась назад.

Есть вещи, которые для меня всегда были важныи представляли ценность.Это знание, общение с людьми.Мне не хотелось упускать эту возможность, сидя с ребенком.

Пока ты не вытолкнешьсебя в этот большой мир изсвоей маленькой комнаты, в которой сидишь с коляской, будет только хуже.Это называется послеродовая депрессия у женщин, когда они очень долго сидят дома с ребенком, не видят мира и занимаютсятолько тем, чтонянчятдетей, кормят, укладываютспать.Тогда начинаются реальные проблемы.Я избавилась этих проблем, потому что постоянно занималась своимделом, которое люблю.Мне удавалось это совмещать.

Было два мира внутри меня.В одном бушевали эмоции и мысли:Господи, я одна воспитываю ребенка, какой ужас.И другая часть меня чувствовала себя абсолютно естественно с моим материнством и с моей работой, и вообще с этим укладом жизни, которыйу меня внезапно возник.

Я была готова к трудностям, они появились, и я с легкостью их преодолеваю.

Эти две реальности существовали параллельно, не влияя друг на друга.Я была физически вынослива, готова ко всему.Не нуждалась в дополнительной поддержке — психологической или физической.У меня все было по минутам рассчитано.Меня было сложно выбить из колеи, иначе посыпалось бы все вокруг.

Реальность, где бушевали эмоции, существовала в таком ящичке, который я старалась не открывать.

Яков просто начал расти, превращаться в настоящего человека.До полугода это был маленький овощ, который растет сам по себе.Он очень ко мнепривязан, ему хотелось быть больше со мной.К счастью, у нас сейчас есть семья и бабушка с дедушкой, к которым он тоже очень привязался.Иногда говорит: мама, хочу пойти к ним.Я довольна, у меня будет больше времени на себя.

Журналистка Екатерина Сергацкова во время интервью Громадскому, Киев, 14 марта 2019 года.Фото: Громадское

Об опыте освещения войны

В день «референдума»наДонбассе, 11 мая, мне пришлось примерить несколько разных ролей, поскольку было очень опасно.Ты понимаешь, что если тебя уже заметили на каком-то из участков, то нужно поменять себя полностью, чтобы тебя не поймали на другом.

Всегда была вероятность, что тебя могут просто арестовать, отвести в подвал, а там они дальше узнают, что ты работаешь на украинскую прессу.

Чтобы снизить риски, приходилось меняться — надевать каблуки, платья.Мы тогда попали в абсолютно консервативнуюпатриархальнуюсреду этой«Новороссии», в которой это работало. Ты не можешь не прибегать к этому, когда знаешь, что это сработает 100%. У меня была просто опция — надеть платье, выглядеть девочкой.

У меня не было так много событий в жизни, которые бы меня дискриминировали как женщину. Не было такого опыта, как у многих женщин.Я считаю себя счастливицей в этом смысле.

Мне кажется, ощущение травмы возникает, когда ты переживаешь очень сильные эмоции, а потом события заканчиваются, темп жизни меняется, ты возвращаешься к мирной жизни, на мирной территории.В моем случае именно так и получилось.Я вернулась в Киев, закончила ездить на войну на шестом месяце беременности.Именно поэтому я и уехала.

В этот момент ты начинаешь понимать, что тебе чего-то не хватает, тебе будто отрезали руку, а ты ее все равно чувствуешь.Есть необходимость дальше куда-то бежать, кого-то спасать, о ком-тописать, что-то делать, но ты сидишь в Киеве, в квартире, у тебя пузо, ты понимаешь, что тебе через месяц рожать, а дальше совсем непонятно, как изменится жизнь.

Я в принципе не тот человек, который придет в редакцию и скажет: мне плохо, я хочу на ручки, не хочу работать или что-то такое.Для меня работа — это моя жизнь.Очень важно постоянно делать что-то, что приносит пользу, что удовлетворяет меня, видеть результаты, какую-тоуспешность.В моем случае эта какая-то посттравма выражалась в поиске себя, в переоткрытиисебя.Мне нужно было переработатьтот опыт, который у меня был, и собрать из него что-то другое, что-то новое. Появились новые темы, которыми я занялась.Если ты помнишь, как раз с тобой у меняпоявилась тема ИГИЛ.

Журналистка Екатерина Сергацкова (слева) и главный редактор Громадського Ангелина Карякина во время интервью, Киев, 14 марта 2019 года.Фото: Громадское

Об ИГИЛ и терроризме

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:В заложниках у обстоятельств. История сирийско-украинской семьи Альбольболь

Мне кажется, что женщина гораздо сильнее чувствует мотивы людей, которые совершают нетипичные для общества вещи.«Исламское государство» было построена на насилии, на радикальных действиях.И, я считаю, огромную роль в этом играли женщины, поскольку они постоянно находились в тени этих солдат и шахидов, но при этом они сохраняли рамку этого «Исламского государства», они его держали на себе.

Здесь есть еще один аспект.Женщинам больше доверяют.Поскольку я провела довольно много интервью с людьми, которые были в ИГИЛ, которые сейчас скрываются, я сомневаюсь, что они смогли бы когда-нибудь рассказать мужчине свою историю.

О чувстве опасности

На войне я чувствовала себя в опасности большую часть своего времени, но там были более-менеепонятныеправила, и ты поними играл.

Сегодня я живу в Киеве и до сих пор не знаю, кто убил моего коллегу и нашего с тобой друга Пашу Шеремета.Эти люди, вероятно, ходят на свободе.И это действительно очень серьезно сказывается на самочувствии. Я себя не чувствую в безопасности. Мне кажется, что у мужчин такой проблемы нет.

Думаю, у женщин из-за какого-то материнского инстинкта чувство опасности развито гораздо сильнее.То есть когда есть ребенок, то ощущение, что что-то может внезапно произойти, усиливается в разы.Очень сложно так жить.

Мне иногда просто хочется взять все свои вещи, ребенка, мужа и просто отсюда уехать.Такое бывает, когда начинают писать угрозы, опять говорить, что я враг Украины, агент Кремля, вот эта вся шарманка— очень хочется уехать.Но есть другая сторона меня — я принципиально не хочу уезжать, я хочу видеть, что страна развивается, что она меняется, что мы наконец узнаем заказчиков иубийц дорогих нам людей.Для этого я здесь тоже нужна.

Журналистка Екатерина Сергацкова во время интервью Громадскому, Киев, 14 марта 2019 года.Фото: Громадское

О «Забороне»

Когда я начинала свой проект, я просто поняла, что готова к нему. Моих сил достаточно не только для того, чтобы самой работать, но и на то, чтобы собрать людей, придумать, найти денег.

Я очень хотела этого.Мне очень интересна темная сторона человеческой натуры, интересно наблюдать, может ли когда-нибудь человек перестать быть такимчудовищем, таким зверем. Другое дело, что жить в этом мире действительно очень неприятно, грустно, бывает даже страшно.

Это такой немножко мир Дэвида Линча или что-то такое, да.Но он притягивает этой своей странной природой, в которой человек борется и с собой, и с окружающими.Это то, о чем у нас в принципе редко говорят, не только в стране, но ив мире.

Журналистка Екатерина Сергацкова во время интервью Громадскому, Киев, 14 марта 2019 года.Фото: Громадское

О феминизме

Для меня феминизм — про то, что мы все равны.

Когда я была подростком, мне очень хотелось быть в некоторых ситуациях мальчиком.Я понимала, что мальчика воспринимают всерьез, а девочку не воспринимают.

Мне очень хотелось быть писателем, и каждый раз, как только я начинала что-то писать, придумывала себе псевдоним.И это обязательно был мужской псевдоним, потому что я понимала, что если принесу свою книгу издателю, ему не будет интересно посмотреть то, что я написала, потому что я девочка.

Как-то один мой друг спросил меня: «Как это ты не феминистка?Это неправда.Посмотри на себя, на то, что ты делаешь».

Вот тогда я что-то поняла.Почему я вообще когда-то сказала, что я не феминистка? Это было ошибкой.Я — феминистка.

Этот материал также доступенна украинском языке.

Подписывайтесь на наштелеграм-канал.