Он: «Мы бросили детей 24 февраля». Она: «Не бросили, а защитили». Они — супруги, которые воюют

Они такие разные. Такие контрастные. Сергей сдержан, рассудителен, рационален. Марта легкая, сердечная, общительная. Они спорят, перебивают друг друга, объясняют свое мнение. И все это тихо-мирно.

А еще они много смеются. Чувствуется, что Марта и Сергей — одно целое. Пара, дополняющая и наполняющая друг друга.

Супруги с первого дня полномасштабного вторжения — в ВСУ. Сейчас их батальон возобновлен, и мы беседуем в Киеве. О делах военных и любовных.

Патриотизм или здравый смысл?

Марта знала, что будет воевать. Целый год до вторжения работница международной компании клинических исследований готовилась: по субботам ходила на тренировку 130 батальона терробороны Киева. Там училась поведению на поле боя.

«Я знала: если россия нападет, я не буду жить в оккупации. Знала, что всех — не только активистов, а хоть немного проукраинских жителей — уничтожат. Поэтому однозначный выбор — армия».

Сергей присоединился к тренировкам позже и быстро наверстал:

«Четко понимал: если вторжение, я не стану беглецом. Я не то чтобы сильный патриот и не играю в военный романтизм. Есть четкое понимание угрозы, и что ты сам один против нее ничего не сделаешь. Ты или убегаешь, или остаешься. Если второе — должен воевать, или станешь обузой для войска. Соответственно, присоединяешся к обществу, которое готово защищаться. Я здесь, потому что это мой выбор».

«Так это и называется патриотизмом», — вмешивается Марта.

«Это здравый смысл, — бросает Сергей. — Я присоединился к людям, которые близки по духу, которые разделяют мои ценности, а не просто идут слепо и искаженно за общими месседжами «воюем за землю, за родной край», «сердце рвется за Украину». И сейчас я стараюсь быть эффективным на месте, где нахожусь. И еще прекраснее, если убью больше кац*пов».

Лучшее, что им обоим дала тренировка в ТрО, — осознание: хорошо воевать с тем, кого ты знаешь. На что способны люди, с которыми ты научился работать слаженно, понимание, что на них можно рассчитывать. Скелет из них до сих пор сохранился в 130 батальоне, где служат супруги. 24 февраля 2022-го у большинства резервистов были «снаряга и продовольствие», и они начали выполнять боевые задачи.

Марта и Сергей прибыли в пункт сбора в 10 часов утра. Хотели раньше, но они живут в селе под Киевом, и их задержала бешеная очередь автомобилей желающих уехать из столицы. Они же — рвались туда. И когда выехали на трассу — вжух! — умчались. Кроме них, в том направлении не было никого.

Бросили сыновей или защитили?

Сыновей-близнецов Остапа и Андрея после вторжения оставили дома одних. Думали, что будут недалеко от терробороны и часто будут проведывать. Но супругов сразу бросили выполнять боевые задания.

13-летние парни справлялись сами: вода и еда были. Но в селе возле Житомирской трассы хорошо слышалось все, что творилось в Ирпене. Тревожила мысль: вдруг оккупанты дойдут до их дома? Супруги долго спорили. Марта хотела спрятать детей в подвале местного священника. Мужчина категорически возражал. Тем более нашелся вариант: их подруга вывозила на запад свою маму и животных и предложила забрать и парней. На этом и сошлись.

Сейчас сыновья с сестрой Сергея в США. Родители не видели их после 24 февраля 2022 года.

«Хорошо, что они оказались у моей сестры, она мировоззренчески близка мне, — рассказывает Сергей. — Но они хотят к родителям. Каждый раз, когда говорим с детьми, они спрашивают: "Мама, а когда ты приедешь?"».

«А я им объясняю, что это серьезный момент для Украины, я не могу покинуть войско», — вмешивается женщина.

Муж поворачивается к жене:

«Почему не можешь? Мы ведь жили как-то раньше, когда была война с 2014-го. Многие люди вообще далеки от этого контекста. Я за то, чтобы кто-то из родителей был возле детей. Эту тему мы часто обсуждаем, она болезненная. Мы постоянно "выпихиваем" Марту из ВСУ, а она упирается. Надеемся, что, когда ситуация на фронте войдет в менее острую фазу, она вернется к сыновьям».

Марта на это отвечает серьезно, ее игривые кудряшки замирают.

«Да, это наша боль, они явно скучают. И я знаю, что дети нуждаются во внимании родителей до 16–18 лет точно. Но я оправдываю себя тем, что к их 13 годам мы их успели сформировать. То, что мы на войне, это также элемент воспитания. Нельзя декларировать одни принципы, а поступать по-другому. И это я пытаюсь им объяснить сейчас: вы же знали, чего ожидать?».

Сергей ласково:

«Можно сказать: я ошибался».

«В мировоззренческих вещах не можешь ошибаться», — спокойно отвечает женщина.

«Мы бросили детей 24 февраля», — не отступает от своего муж.

«Не бросили, а защитили. Если бы все решили остаться с семьями, все дети были бы под оккупацией», — отстаивает свое Марта.

Она собирается в ближайший отпуск поехать к сыновьям.

«Ага, тебе хорошо, а обо мне дети будут говорить: "Что это за дядя звонит и хочет поговорить?"», — тон военного притворно удручающий.

Все смеются.

Для меня самые плохие моменты — когда он воюет

Сергей Черный и Марта Юзькив воюют в одной роте, в одном батальоне. Соответственно: куда мужчина, туда и женщина. Она — старший боевой медик, он — аэроразведчик. А начинал как простой стрелок, потом был оператором-наводчиком боевой машины.

«Для меня самые плохие моменты — когда он воюет, — признается Марта. — Я слышу по рации, что там происходит. Собственно, почему мне действительно так тяжело уйти из армии? Это тот случай, когда лучше быть рядом и знать, что с ним, чем быть далеко и ничего не знать. Я не иду по двум причинам: имею свою патриотическую позицию плюс хочу быть возле мужа».

Однажды на свой день рождения женщина вернулась из госпиталя, куда увозила раненого. Зашла в командно-наблюдательный пункт, тут объявляют о несрочной эвакуации «трехсотого». Подняла голову на старшего сержанта: «Кто?» — «Черный». Ее Сергей.

Она помнит чувство облегчения: это не срочно, следовательно, состояние среднее. Фух. И мысль: это же надо такой подарок на день рождения!

Оказывать медицинскую помощь мужчине не пришлось: какое-то время он сам был взводным медиком и сам себя полечил.

Сергей вспоминает свое ранение:

«Мне прилетело два небольших обломка от мин в ногу. Один разбил кость. Я перемотался и шел пешком полтора километра с побратимами, которые помогали эвакуироваться. По нас стрелял танк, мы ползли, — тон его безразличен, словно говорит о чем-то рядовом. — Это обычная история, потому что солдат на войне — расходный материал. Это нужно осознавать. Единственное, что, если он более обучен, хорошо натренирован, натаскан, то дольше прослужит, будет эффективнее».

О Марте он старается говорить отчужденно: мол, взрослый человек, выбрал быть на войне. А здесь убивают. Надо быть каждому готовым, что такое может произойти.

Я достаю своими допросами, переживает ли он, что она в постоянной опасности. Не желая открывать свое глубинное, мужчина говорит: «Конечно, переживаю».

Пара видится в среднем раз в неделю, но иногда они и по месяцу не встречаются. Каждый день стараются переписываться: на позициях везде есть «старлинки». А если связи нет 12 часов — это максимум, — никто не волнуется. Значит, есть объективные причины.

«У нас очень управляемое подразделение, не было такого, чтобы человек пропал без вести и командир не знал. Поскольку у меня есть связь с оперативным дежурным роты, я точно знаю, что происходит на поле боя. Как медику мне сразу сообщают о раненых и погибших», — делится Марта.

У нее любимый звук — гудок машины: Сергей вернулся из боевых. Побыть наедине им редко приходится: разве что пойдут прогуляться или выпьют вместе кофе. Но и то вокруг люди. Просто увидеться — уже подарок.

«Я давно ценю простые вещи, дающие ощущение полного счастья. А на войне это особенно ощутимо. Едешь из какого-то задрипанного села в Константиновку, а там есть заправка с кофе. Опа! Уже радость», — улыбается Марта и сжимает ладони вместе, укладывает на них щеку. Ее лицо на минуту проясняется, озаренное воспоминанием.

Как война меняет отношения?

Сергей отвечает, глядя впереди себя:

«Мои отношения не изменились, я так же отношусь к жене. Каких-то скачков не произошло. Понимаю, какой она человек, что она готова делать. Знаю, что у нее есть свои ценности, которыми она не готова пренебрегать. Признаю, что она где-то меня не слушается».

Марта смеется от «не слушается».

Мужчина тем временем продолжает:

«Уважаю ее выбор, но продолжу не сдаваться и напоминать о том, что можно демобилизоваться и уехать к детям. Если постоянно об этом говорить, может, и сработает. Иногда я на нее злюсь. Когда циркулирует в формате "всех спасти". Марта склонна жертвовать собой. Она говорит: "Я хочу сделать что-то хорошее", и это мило, но я вижу, что это на грани».

Сергей объясняет: «В армии у каждого есть обязанности. А жена свои перевыполняет и готова вмешаться еще где-нибудь. К примеру: надо машину что-то перегнать. Она дает свои деньги заправить машину. Еще где-то выскакивает, предлагает себя как человека, который может выполнить определенные задачи. Я спрашиваю: зачем? Есть те, кто за это отвечает. Они же сидят на жопе ровно и молчат с умным видом, ожидая, когда появится шизик, который это потянет. Хотелось бы, чтобы Марта направила эту энергию на себя или детей. Но у нее такой нрав, и я это принимаю».

Марта расплывается в улыбке:

«Еще до войны мы шутили, что я — идиотка, вокруг все умные, а Сергей — умный, а все вокруг идиоты».

Смеемся.

«Я тебя люблю», — муж гладит жену по руке.

Марта умолкает, воспринимая, а потом рассказывает, что ее чувства во время войны обострились.

«Жизнь семейная достаточно рутинна. А здесь риск смерти, причем все время, поэтому выкристаллизовывается главное. Куда-то далеко отходят все "разборки", то, что мы замучены ...»

«Я никогда не был замучен», — перебивает ее муж.

Она продолжает:

«Мои чувства усилились, потому что на войне я поняла, что могу потерять. Осознала: отношения между мужчиной и женщиной гораздо глубже и крепче, чем у родителей с детьми. Хотя раньше считала иначе. Правильная семья — это где между папой и мамой более тесные связи, где партнер — самый главный человек в жизни. Тогда и дети так свою семью построят. Там будет царить любовь».

Для гражданских военные становятся токсичными?

И Сергей, и Марта говорят о нарастающей пропасти между теми, кто воюет, и теми, кто нет. Мужчина в течение двухчасового разговора возвращался к тезису: мобилизация должна быть принудительной — раз. В армию нужно привлечь больше людей, иначе потеряем государство, — два.

«Не знаю, почему власть имущие не видят этой социальной несправедливости. Когда мы приезжаем в Киев, то накрывает: это просто космос по сравнению с теми еб*нями, где ты находишься. И это нужно как-то приводить в порядок. Каждый мужчина и каждая женщина должны почувствовать, какой ценой нам это дается. Все должны присоединиться к войску. Фразы об экономическом фронте: "я не попил кофе, а задонатил, и я — котик" — не работают», — мужчина твердо стоит на своем.

«Я согласна. Должна быть четкая ротационная система, чтобы ты был на фронте полтора-два года, и на смену пришли обученные люди. Мы очень меняемся. Когда сначала вышли из Ирпеня, нам казалось, что вот-вот и это все закончится. Когда отправились в Харьковскую область, стало приходить понимание, что это надолго. А когда приехали в Донецкую область, я поняла, что шансов вернуться с этой войны живым и здоровым остается все меньше и меньше», — продолжает мысль Сергея Марта.

Ее раздражают билборды и плакаты: «Верю в ВСУ», «Победа за нами», которые задают искривленный посыл, будто военные — боги и со всем справятся. Вывески те же, что год назад, что сейчас. Но военные не боги, они устали. И плакатами войну не выиграть.

«Когда я вижу эти потери, эти ранения, (бывает, через стабпукт проходит 250 человек в сутки), я говорю, что так нельзя. Война надолго, и люди должны брать на себя ответственность. Надо мобилизовать не 2% населения, а 10. В прифронтовых селах уже нет мужчин, они воюют, а в городах полно. Они слоняются с пивом. Это недоработка власти», — рассказывает с жаром женщина-медик.

Она говорит, что им все труднее найти общий язык с мирными людьми. На вопрос: «Почему нет очередей в военкоматы?», никто не отвечает. Разговор со знакомой, которая возмущалась, что из поезда забрали юношу, который знает три языка, закончился ничем. Марта не поддержала ее и ответила: «Это закономерно. Заберут каждого третьего». Военная чувствует, что эти темы болезненны.

«Я стала для них токсичной», — выдыхает. О войне не хотят слышать.

Кошки 12+8 и умение замечать хорошее

Марта — кошачья мама. Сейчас в их доме живут 12 домашних кошек и приходят питаться 8 диких. За ними присматривает мама Марты, которая приехала из Ивано-Франковска. Благодаря ей кошачье войско не мелеет. Если кто-то и умирает от старости, приблуды занимают их места.

Марта спасает животных на фронте и пристраивает. А парочку милых котят привезла домой. Они выросли. Сейчас котяры из прифронтовой зоны избили единственную собаку — любимца Сергея — и выгнали ее из дома. Соседи увидели испуганное животное и забрали себе.

«Коты — это хорошо, но в разумном количестве: один, максимум два», — говорит Сергей.

Марта старается во всем видеть красоту и творить хорошее: сварить кофе в любых условиях, на каждой стоянке у нее дымится борщ. Даже если плиты нет, приготовит на горелке.

Показывает фото с фронта: вот — селянин принес ей цветы, вот — она с девушками вымудрила какие-то композиции из сушениц в кувшинах, вот — сундук, расписанный узорами и брошенный в разбитом доме. Женщине так хотелось забрать его себе. Соседи по улице, которые знают хозяев, даже отдавали. Но она посовестилась.

«Где бы мы ни останавливались, ни ночевали, всегда приходят собаки, кошки. Мы их подкармливаем, — Марта листает фото. — Они всегда появляются. Я безопаснее чувствую себя, когда согрею котика возле себя на ночь. И мыши нос не обгрызут, и тепленько под бочком».

«Ко мне никто не приходил», — притворно ворчит Сергей.

Смеемся.