«Я сдохну — и все тут растаскают и пожгут»: несколько часов с поэтом Голобородько

«В 2014 году я поверил нашей власти, что через несколько недель мы освободим Донбасс от россиян и сепаратистов, и приехал в Киев с одним паспортом. Всю библиотеку, все рукописи свои, вещи оставил в Луганске. И вот с тех пор я скитаюсь», — говорит поэт Василий Голобородько.

Его произведения переведены на десятки языков мира, его называют одним из величайших украинских поэтов последних пяти десятилетий и поэтической визитной карточкой Украины.

Сам же поэт, как он говорит, живет в забвении, чувствует себя больным, очень одиноким и беззащитным.

Война догнала

«А на воді цвіте квітка:

одна пелюстка — очі милого,

друга пелюстка — губи милого,

третя пелюстка — чоло милого».

Я иду по набережной реки Ирпень. Наверное, потому вспомнились именно эти строки Василия Голобородько. Засоренная тропа ныряет в грязные заросли, дальше — расшатанные лестницы вверх, в домик Голобородько на территории Дома творчества Союза писателей Украины. Это временное убежище вот уже десятый год является его постоянным жильем.

Он встречает меня на пороге, быстро здоровается и бросается к ноутбуку. Объясняет, что такая-то библиотека попросила привести в порядок библиографию его произведений, а еще нужно вычитать интервью, которое давал луганскому СМИ.

В комнатке застоявшийся воздух, предлагаю выйти на улицу, мол, дождя же нет. Слово «дождь» оказалось ключевым. Голобородько залетает в соседнюю комнату, которая с кроватью и столом может вместить только одного человека, поэтому я останавливаюсь на пороге. Достает из-под стола трехлитровую банку и тычет ею в потолок.

«Видите, какие дыры? Протекает. Я эти банки наготовил, чтобы подставлять, когда пойдет дождь, потому что уже однажды целую стопку распечаток новой книги залило, пришлось просушивать каждый лист. И в коридоре потолок дырявый. А веранда, обратили внимание? Там же вся крыша осколками побита.

А меня еще и упрекают этой лачугой, в которой даже еду невозможно приготовить. Одна женщина из Союза писателей предлагала переехать в дом престарелых, чтобы быть под присмотром, так туда мне и дорога», — говорит писатель.

Через 8 лет после эвакуации из Луганска война догнала Василия Голобородько в Ирпене. В феврале 2022 сын чудом пробился к нему через Гостомель и вывез на Богуславщину.

«Вы же писали в фейсбуке, что отправились в Словению», — удивляюсь.

«Да это я так написал. На самом деле я на юге Киевской области был. А как мне в том фейсбуке упрекали, что, мол, уехал за границу, в безопасность, и оттуда нас поучаешь!» — отвечает поэт.

«Живу один, как на дереве»

После Богуславщины были сплошные переезды: то к сыну в Киев, то на лето снова в Ирпень. А когда осенью прошлого года начались блэкауты, то вынужден был снова идти к сыну с невесткой. Затем несколькомесячная болезнь, поездки в больницы.

«У меня пневмония была сложная. Ковид. Так было тяжело, уже я не выдерживал, уже хотел что-то с собой сделать. До сих пор не восстановился после этой болезни. Тонометр сломался… Но я и без него обхожусь, голова заболит, так выпью таблетку», — делится он.

Лекарства на его полке выводят меня из равновесия. Поддержать 78-летнего больного человека они даже теоретически не могут. А на качественные, о которых я ему рассказала, мужчине не хватает средств.

«Так вы тоже приехали мучить меня?» — уточняет Голобородько.

«Нет, я приехала спросить, какая вам нужна помощь», — отвечаю.

«Помощь? Та я сдохну — и все тут растаскают и пожгут», — говорит мужчина.

В Ирпень сын привез Голобородько после больниц еще весной и с тех пор иногда наведывается в гости. У него, по словам отца, работа и семья — некогда ему.

«Я живу, как на дереве. Никто ко мне не приходит, и я не в силах куда-то выходить. У сына трехкомнатная квартира, и мне там некомфортно. Невестка говорит мне "ты". Как и работяга из Дома творчества, тот тоже "тыкает". То пиво ему купи, то сигареты — вымогатель. Мне лишний раз не хочется просить даже, чтобы он мне хлеба принес», — жалуется Голобородько.

Между разбитым окном и поломанным чайником

В 2014 году летний домик от Союза писателей в Ирпене был просто находкой для Василия Голобородько. Покой и какая-никакая крыша над головой. Но столовая Дома творчества уже не работала, а в домике нет приборов для приготовления пищи. Поэтому с питанием было много проблем все годы. Сейчас, по словам Голобородько, он раз в две недели заказывает себе курьерскую доставку продуктов. То есть горячего питания у мужчины давно нет.

«Здесь какие-то умные обо мне писали, что я себе пельмени варю. Кто их варил? Где и на чем я бы их варил? Электрочайник и тот сломался. Но я к еде неприхотлив. Что есть, то и хорошо», — говорит он.

Поскольку летние домики не отапливаются, несколько зим грелся Голобородько электрообогревателем. Теперь в домике появились батареи — может, будет даже и тепло, хотя прошлой зимой его не было, как почти по всей округе.

«Мне здесь окно застеклили, потому что, видимо, взрывной волной его выбило. Но сделали не двойное, холодно будет. Я и за стекло деньги свои давал, и за работу платил, у меня записано. Хотя подумать: я же беженец из Луганска, этот домик мне не принадлежит. Еще говорят, что я должен оплачивать аренду и коммунальные услуги. Но ведь я член Союза писателей», — возмущается мужчина.

Вечером я пересказала эти слова председателю Союза писателей Украины Михаилу Сидоржевскому. После матов, которые были первой реакцией, он объяснил: «Кто живет в Доме творчества, должен платить за аренду. Голобородько десятый год живет бесплатно. Какой могли, такой ремонт ему сделали. Мы еще в 14-15 годах писали письма властям Ирпеня и в другие инстанции по поводу жилья для Голобородько. Жилье ему не предоставили. Собственных квартир у Союза нет. Что мы еще можем сделать для него? В конце концов, у него есть сын».

В квартире сына поэт и зарегистрирован как переселенец. Но говорит, что переедет туда, только если не будет света и он не сможет работать в домике на компьютере, потому что в квартире ему неуютно и сложно сосредоточиться.

«У меня пенсия — четыре с хвостиком. И государственная стипендия чуть более трех тысяч. Я не могу арендовать жилье, потому что тогда совсем не буду иметь средств на издание моих книг.

Вот сейчас я работаю над вторым томом монографии о содержании украинской сказки. Первый том издавал за свой счет. И еще несколько своих книг за свой счет издал, в частности “Вірші лісові”, “Загадки дівочих рушників”.

Тираж маленький — буквально по 50 экземпляров каждая книга, на больше нет денег. Но главное, что эти книги изданы. Я их дарю, передаю в библиотеки. Есть книга — найдутся люди, которые ее прочтут. Главное, что текст не пропал, работа получила завершение. Возможно, какой-то издатель когда-нибудь захочет издать их большим тиражом», — говорит поэт.

По словам Голобородько, у него уже давно собралось стихов на новую поэтическую книгу. Одно издательство даже предлагало ее издать, но с условием, что автор будет ездить по стране и проводить творческие вечера, чтобы книгу лучше раскупали.

«У меня нет сил ездить, и времени на это нет. Я хочу успеть закончить свою работу о сказках», — жалуется.

Боится не вернуться в Луганск

Голобородько говорит со мной и одновременно пытается почистить почту от надоедливой рекламы, раздражается, потому что не получается. Милостиво позволяет мне бросить в «корзину» несколько ненужных ему сообщений. Тут же ворчит, что теперь и «корзина» будет переполнена. Но чистить «корзину» уже не дает, потому что что-то нажму не то и «все пропадет».

Я обещаю ему, что позвоню в Союз писателей и в Пен-клуб, хотя он из него и вышел. Он выводит меня на лестницу. Сердится, когда я его фотографирую.

«Ну, скрутите мне шиш», — шучу я.

Он улыбается своей нежно-детской улыбкой. По крайней мере, рассмешила.

Я оставляю с одиночеством мужчину, который переживает из-за осенних дождей, заливающих рукописи, и из-за будущего зимнего холода, и что не приедет курьер с едой, и что не будет света и он не допишет свою работу, и что не сможет дотянуться до полочки с лекарством, и что не найдется издатель на второй том монографии, и что он никогда не вернется в Луганск. Так подходит к концу его восьмой десяток.

Возможно, потому стихов больше не пишет.