Дарить детство во время войны: истории украинских мам

Олеся Остафиева, совладелица ведьма-бара «Лысая гора», главный редактор ProIT, автор книги «Кира. Дорога домой»

Когда россияне начали вторжение, я была на девятом месяце беременности. Хотя родом из Донецка и знаю, что такое война еще с 2014-го, я не верила, что россия нападет снова, а их армия сможет подойти к окрестностям Киева, и не планировала никаких «запасных вариантов».

Утро вторжения встретила в Киеве на 25 этаже. В доме решили выключать на ночь лифт, а у меня собака и девятый месяц беременности: спускаться в укрытие пешком было бы тяжело. Это убедило меня поехать на несколько дней в село в Киевской области с мыслью, что на выходные вернусь домой. Со мной были документы, деньги и минимум вещей, а я еще не знала, что впереди долгое и сложное путешествие, о котором я со временем напишу целую книгу.

То, что нужно ехать на запад, стало очевидным, когда россияне разбомбили роддом, где я должна была рожать. Тогда мы с сестрой просто сели в машину и уехали, не понимая, куда и насколько. Сначала добрались до Винницы, потом к Дрогобычу. Вот там я впервые и расплакалась. У меня не было ничего для родов, а все детские вещи для дочери, которые я так тщательно искала, заказывала, подбирала по качеству и цвету, остались в Киеве.

Мама подруги, которая нас приняла в Дрогобыче, повела меня на базар, чтобы я приобрела новые вещи для ребенка. В единственной лавке с детской одеждой пришлось покупать то, что было: совсем некрасивое, некачественное, а что-то вообще мальчишеское. Мне тогда стало так горько, что я расплакалась прямо посреди базара. Это, пожалуй, был единственный момент, когда меня так сильно накрыло тяжелыми эмоциями. Потому что в основном я была спокойной, хотя понимала, что сейчас теряю очень много, а возможно, и все.

Транзитом через Варшаву я решила ехать рожать в США к подруге. Добраться на другой континент было задачей со звездочкой: я была на 38-й неделе, а беременным разрешают летать только до 36-й. Пошла на хитрость: написала в документах, что у меня 35-я неделя, и очень надеялась, что не рожу в самолете. Авиакомпания просила подтверждение, что мне можно лететь, я же показала УЗИ, где все было на украинском, и надеялась, что никто из работников не сможет прочитать, что там действительно написано. К счастью, это сработало.

Дочь Киру я родила в США через две недели. Но оставаться в Америке и строить там будущее я точно не желала. Я верила, что война скоро закончится и уже на Пасху, 24 апреля, мы с дочерью будем дома. Случилось иначе — наше путешествие из Америки домой длилось полгода: Варшава, месяц в Албании, три в Италии и наконец Киев. Через 12 стран и 25 городов мы с Кирой очутились дома.

Пока дочь очень маленькая, чтобы спрашивать о войне, она о ней не знает. На днях мы слышали взрывы, и Кира подумала, что это дождь, она будила меня и говорила: «Мама, дождик, дождик». Мне хочется верить, что когда она подрастет, войны уже не будет и мне не придется отвечать на неудобные и такие болезненные вопросы. Я написала книгу о нашем с дочерью возвращении в Украину, но делала это очень осторожно. Понимала, что когда-то ее прочтет Кира, и мне хотелось, чтобы эта история в разном возрасте была для нее вдохновением.

Как ни жестко и страшно это звучит, но я приняла и то, что не знаю, на сколько я со своим ребенком. В любой день со мной что-нибудь может произойти, именно поэтому я ценю каждую минуту вместе.

Наталья Чумак, специалист по организации досуга в харьковском центре фонда «Голоса детей»

Когда россия начала полномасштабное вторжение, мы только отпраздновали первый день рождения нашей дочери Мелании. Ночь на четверг 24 февраля я никогда не забуду. Мы с ребенком гостили у моих родителей в Лозовой, в 50 километрах от Харькова, и утром муж должен был нас забрать. Он предлагал приехать днем раньше, но я решила еще день погостить. В 5 утра муж разбудил меня по телефону и сказал: «Я не приеду, война началась». Так мы с дочерью встретили полномасштабное вторжение в Лозовой, а не в Харькове.

Вещей у нас почти не было: одежда, игрушки — все это осталось дома, но все равно было ощущение, что я оказалась в правильном месте в нужное время. Я поняла, что могу быть кому-нибудь полезной, и уже на следующий день пошла волонтерить, пока моя мама осталась с внучкой.

Вместе с местными мы сортировали одежду, собирали продукты и отправляли нуждающимся в зоне боевых действий. Мой муж в это время оставался в Харькове и начал бесплатно эвакуировать людей, позже я дистанционно включилась в процесс. Просыпалась в 5 утра и все время была на телефоне: регистрировала людей, сообщала, на каком блокпосте их будут ждать автобусы, отвечала на все вопросы. В какой-то момент пальцы стало сводить от постоянного печатания на телефоне, и я начала отправлять голосовые сообщения.

Я понимала, что в Лозовой гораздо безопаснее ситуация, поэтому у меня есть возможность помочь другим. Меня тогда очень поддержала моя мама, которая взяла на себя дочь Меланию. Так мы за два месяца эвакуировали десятки тысяч человек — на бензин потратили почти все деньги, которые собирали на собственную квартиру.

А когда россияне от Изюма начали спускаться к Лозовой, я поняла, что пора спасаться и нам. Мы упаковали вещи и отправились на запад — в Ужгород. На подъезде к городу среди живописных, спокойных пейзажей нам написал друг из Харькова. Он сказал, что наш семейный бизнес фактически разрушен — поблизости попала российская ракета.

Потому в безопасном регионе не стало спокойнее. Муж сразу поехал обратно в Харьков, чтобы спасать то, что осталось от нашего дела — гоночной академии и клуба автосимуляторов. Нас с дочерью знакомые приютили в доме, где в общей сложности находились 24 человека. Помню, что везде были кровати, кто-то спал даже на балконе. А нам с дочерью выделили отдельную комнату, потому что ребенок был еще совсем маленьким.

На душе было болезненно, я очень плакала. У меня было почти истерическое состояние целый день, а потом я поняла, что надо овладеть собой, потому что у меня ребенок. Я понимала, что дочь не должна чувствовать эту панику, она должна быть в комфорте, чтобы прежде всего не пострадала ее психика.

Когда муж вернулся в Ужгород, он в первый же день купил мне удочку. Я просыпалась в 5 утра и, пока все спят, уходила на несколько часов порыбачить на озеро рядом с домом. Там я утоляла свою боль и успокаивалась.

Тогда в Ужгород приехало много мам, которые с детьми спасались от войны. Их сразу было видно на детских площадках: сидят, плачут, лица отекли от слез. Я подходила знакомиться. Понимала, что когда женщина в таком состоянии, то ей не до ребенка, малыши тогда как ветер в поле. Я собрала много мам вокруг себя: мы начали устраивать дискотеки для детей, организовывали совместные прогулки в лес. Я говорила: «Девочки, давайте, надо собраться, нам надо думать о наших детях. Нам всем сложно, но надо жить сегодняшним днем».

Я понимала, что мой ребенок тоже пострадал, но он еще очень маленький, чтобы рассказать об этом. Поэтому я брала краски и просила ее нарисовать нашу жизнь до войны и сейчас. Прошлое Мелания видела ярким и цветным, а реальность рисовала чёрным и красным цветом. Я и сейчас храню эти картинки. Тогда я поняла, что ребенка нужно извлекать из этого состояния, а прежде всего себя — потому что ребенок больше перенимает состояние мамы.

В Ужгороде мы пробыли полгода, но все время хотели домой. Поэтому как только в Харькове стало спокойнее, приняли решение возвращаться. Это было счастье снова быть в Харькове, в родных стенах. Обстрелов стало гораздо меньше. Многие семьи тоже вернулись, город начал оживать. Мы нашли для дочери частный детский сад, а сама я начала работать с детьми в благотворительном фонде «Голоса детей».

Но в последние пол года ситуация в Харькове очень изменилась, когда город почти каждый день начали обстреливать авиабомбами, я боролась сама с собой. Сидела над ребенком всю ночь, закрывала его, обкладывала подушками, если вдруг полетит стекло, потом спала час-два и бежала на работу. И так постоянно. Поэтому в прошлом месяце мы решили вывезти дочь к бабушке за город, где гораздо безопаснее.

Но моя внутренняя борьба не прекратилась. Как-то я иду проводить занятия с детьми в фонде и размышляю, правильно ли я сделала, что своего ребенка отправила к бабушке или, может, я плохая мама. Думаю, возможно, нужно было еще переждать, пока все наладится. И тут вдруг совсем рядом раздался взрыв. Тогда я уже совсем убедилась, что все сделала правильно. А через две недели после этого напротив нашего дома влетели две ракеты С-300. Я очень тяжело пережила этот обстрел, но каждый раз думала: как хорошо, что дочь в безопасном месте.

Каждые выходные я езжу к ней, везу ей вещи, вкусности. А бывает, просыпаюсь в 8 утра и пугаюсь, что мы проспали садик. И только потом вспоминаю, что дочь у бабушки. По традиции захожу в магазин, покупаю ей вкусности, и к концу недели собирается уже целый чемодан.

Инесса Петухова, соучредитель крафтового производства ореховых снеков Itara

Больше всего я боялась оккупации, поэтому через месяц после начала полномасштабной войны мы решили уезжать из Николаева. Тогда ситуация была нестабильной: утром россияне входят в область, к вечеру уже отступают. Поехала во Львов, а потом старшие дети отправили меня с младшей дочкой дальше — в Польшу. Ребенку тогда было шесть, он как раз учился в первом классе.

В Польше нас приняла семья пенсионеров, помогавших мне со всем. Через месяц у меня были все необходимые документы, дочь уже ходила в польскую школу, а я — на работу. Но ни секунды я не думала, что хочу оставаться там жить. Я понимала, что я украинка и хочу, чтобы мой ребенок рос в Украине, поэтому через полгода мы вернулись. Это был новый вызов.

Надо было снова адаптироваться, успокоиться, это была сложная зима блекаутов. Семья не виделась пол года, все со своими стрессами: я после Польши, муж после Николаева. Мы решили не возвращаться в наш город, арендовали дом в селе Львовской области, той весной я впервые в жизни посадила огород.

Дочь во второй раз заканчивала первый класс, муж работал на разных работах. Я понимала, что нам всем нужно ментальное восстановление, и нашла бесплатную психологическую помощь. Мы ходили на групповые и индивидуальные занятия в местную ячейку фонда «Голоса детей». Это помогло немного восстановиться, и мы начали думать, чем нам заняться и как нам здесь укорениться — в чужом месте, где нет никого из близких и друзей.

У моего мужа еще в Николаеве было хобби — делал снеки и пасты из грецких орехов, и уже во Львовской области мы решили попробовать превратить это в маленький крафтовый бизнес. Тот мой год был полон разработкой бизнес-планов, презентациями, работой с дизайнером, рекламой — все надо было осваивать с нуля. Я начала посещать различные тренинги и узнала о возможностях, о которых раньше даже не подозревала. Очень вдохновляли другие женщины, с которыми я знакомилась и которые не опускали рук.

Сейчас мы потихоньку развиваем собственное дело, участвуем в ярмарках, я посещаю бизнес-тренинги. Я уверена, что нет смысла ставить жизнь на паузу и ждать, когда все закончится, надо жить вопреки всему. Мой материнский инстинкт говорит, что квартира, работа, страх перед неизвестностью — это все не имеет значения, если есть угроза для ребенка. Безопасность — это главное. Но в то же время очень болею, чтобы украинцы возвращались домой из-за границы. Если хотим жить в развитой, современной стране, каждый должен что-то сделать для этого собственноручно.