Колыбельная сквозь войну: мама потеряла одного сына и ждет второго из плена

Еще пока был жив, написал: «Спасибо, мама, что вырастила нас настоящими украинцами». А она ему: «Богданчик, это не я». — «Нет, мама, ты».

И она задумалась: какие-то семена им в душу посеяла. Разговаривали только на украинском, колядовали, кутью варили, яйца на Пасху красили, в церковь ходили — все они вместе, все разом. И не заметили, как колыбельные о «прилетевших люлях» и «котиках» Богдан пел уже своему сыну.

«Так, наверное, зарождается украинство», — говорит 49-летняя Татьяна Демчук из Хмельницкого.

О ней и ее героических сыновьях этот текст.

Все хорошо, мам

«Мой дедушка воевал во Вторую мировую, был таким мудрым, уравновешенным человеком, я безгранично его любила. Мой папа и Богданчик очень похожи на него. И на фото — одно лицо, и характер: любили помочь кому-то, не задумываясь, будет ли им благодарность. Не очерняли все вокруг себя, а наоборот старались осветить. Смеялись, шутили и пили эту жизнь большими пригоршнями», — рассказывает женщина.

Она сама ставила на ноги двух сыновей и дочь. Выросли работящими: в селе же. И копали, и спали, и гребли, и рубили. Ребята свою младшую сестренку Дашу баловали. Стояли друг за другом горой.

«Я была так счастлива, что сумела воспитать самодостаточных, взрослых мужчин, которые не прячутся за маминой или женской юбкой. Они выросли достойными людьми, способными на поступки, на заботу о других. Им не хотелось жить, ничего не делая, для себя. Они умели окутывать любовью. Богданчик, уже побывав на передовой, почувствовав все потери, стал еще сильнее ценить дом и семью. Его жена и сын Миша были за ним, как за каменной стеной, потому что считал их самым дорогим сокровищем. Начал меня называть „мамуличка“, чего не делал в детстве», — Татьяна на мгновение улыбается.

Оба пошли служить в «Азове». Старший — в 2015-м, младше чуть позже. Ничего о войне, страхах и потерях не рассказывали: мол, все хорошо, чем меньше, мама, будешь знать, тем крепче спать. Она же пыталась поддержать разговорами о мирной, спокойной, жизни.

Буяла весна 2022 года. Продолжалось сражение за Мариуполь. Мама писала сыновьям на «Азовсталь», что дома распустились тюльпаны и уже отцветают абрикосы.

30 апреля ей позвонил Олег: «Мама, Богданчика с нами больше нет». И заплакал. Она плохо слышала, переспрашивала, но уже наливалось холодным оловом сердце: пришла беда. Рядом стояла невестка, как раз собиралась на прогулку с пятилетним Михайликом. «Что произошло? Что произошло?» — белела на глазах. — «Богданчика больше нет с нами. Идите, Надя, гулять», — сказала в пустоту Татьяна.

«Не имели мы права плакать, не имели права кричать, потому что с одной стороны — мой внук, еще совсем ребенок, с другой — моя дочь, которой 13. Что случилось бы с их психическим здоровьем? И пошли они на улицу, а я — мыть ванну. И мыла ее своими слезами», — вспоминает этот страшный день мама.

Они тогда временно жили в общежитии, все в одной комнате, в Хмельницком. Вокруг люди. Голосить негде. И женщина ждала, когда родные уснут, и давала волю слезам.

Богдан Демчук погиб на задании 29 апреля: в госпиталь на «Азовсталь» нужно было доставить генератор. Восемь бойцов поехали его искать. Уже на обратном пути их «газельку» накрыло. В первый прилет ребят контузило, во второй — осколок Богдану перерезал шею.

Через несколько дней ему бы исполнилось 27.

Моя душа в плену

В Шаровке в Хмельницкой области, где жили братья, их звали «огоньками». Сначала «дымками», потому что Демчуки. Но потом односельчане разглядели, что эти непоседливые, зажигательные, живые ребята — огоньки! Их маму так и записала в телефоне местная жена священника — «мама огоньков».

И для службы в «Азове» Богдан, недолго думая, выбрал позывной Огонек, младший на три года Олег стал Вещим.

Он защищал Мариуполь, вышел в плен из «Азовстали» в мае 2022-го. Успел написать в соцсетях: «Все будет 4.5.0».

«Олежка, хоть и худой, измученный, но не имел тогда ни одной царапины, шел своими ногами, целый, — вздыхает мама, — а ранен он в колонии Еленовки. Он был как раз в том бараке, где произошел теракт. Собратья посадили его на стульчик и вынесли, потому что сам бы из помещения в огне не вышел. От взрыва ему раздробило бедренную кость и вырвало мышцы на обоих икрах».

Женщина по крохам вылавливала информацию о сыне. Знает, что после Еленовки его вместе с другими ранеными направили в Донецкий госпиталь. Там полечили раны. Размозженную кость не собирали, мол, когда-то тебя прооперируют, как домой вернешься. И она однажды срослась. Сейчас одно колено у 26-летнего парня не сгибается, и ходит он с палочкой.

По последним известиям, а им уже полгода, находится Олег в городе Кудымкар. Это Пермский край, россия. От Киева около 2000 км. А знает об этом его мама от бойцов, которых возвращают из плена.

«Ни Красный Крест, ни другая международная организация не имеют доступа к нашим военнопленным. А они хоть и в аду там, но стараются больше узнать друг о друге и привезти в Украину какую-нибудь весточку. Как только оказываются дома, сами находят родственников. Мне позвонил собрат Олежки, его друг был с ним в одном бараке Еленевки. А позже очутился с ним в одной палате больницы. А в сентябре 2024-го их обоих забросили в Пермский край.

В другой раз я сама случайно вышла на побратима своего мальчика. У знакомой сын вернулся из плена. С ним обменяли еще одного военного, который сидел в одной камере с моим сыном в Горловке. Я ездила к нему в Киев. Я с ним разговаривала. Для мам эти крупицы новостей очень важны», — рассказывает женщина эмоционально.

Ее радует, что «азовцев» начали возвращать, даже осужденных на 25 лет, даже на пожизненное. Раньше считалось, что это нереально. Татьяна знает, что осужденным разрешено получать посылки, и хоть и тяжело, но можно наладить телефонную связь.

Спрашиваю, обрадовалась ли она, когда узнала, что начальника Еленовской колонии подорвали.

«Мне рассказывали, что после теракта в 2022-м наши ребята истекали кровью. Им не давали ни турникеты, ни лекарства. Только охрана швыряла тряпки. А этот начальник ходил и улыбался, пил кофе и приговорил: „Дохнут гады“. Хорошо, что ведется работа по уничтожению таких людей, пусть враги знают, что ничего безнаказанно не проходит. Но я обрадуюсь, когда смогу обнять сына, а пока что моя душа в плену».

Завидуем тем, у кого есть тело

Когда погиб Богдан, мать не могла надеть черный платок и горевать. Это для нее означало бы траур и по живому Олегу. А этого нельзя! Страх потерять его застилал ей глаза, ничего ужаснее она не чувствовала до сих пор. Женщина надевала темно-синюю кофту в тонкую белую полоску. Этим доказывала себе, что внутри теплится надежда. Как-то на работе ее спросили: «А почему вы не носите черный платок? » — «У меня черная душа», — ответила.

Месяцами ее сердце краялось: очень ли страдал Богдан? Умирал ли в муках? Вспоминала видео из «Азовстали»: в бункерах без лекарств изнемогали от ран ребята, гнили заживо. И когда узнала, что он умер мгновенно, без физической боли, почувствовала облегчение.

Постепенно открывались другие детали дня его смерти. Ребята, которые выжили в «газельке» и могли бы что-нибудь рассказать, позже попали в магазин, где на них сбросили трехтонную бомбу. Их похоронило под развалинами.

Где же тело Богдана? Мысль стучала непрестанно в голове несчастной матери.

«Сначала не было никакой информации — ждите. То тело якобы привезли — ждите. Тогда сдавайте ДНК — ждите. Все эти встречи, дороги, поездки в Киев — и снова ждите. Семьи „азовцев“ собрались в инициативную группу. Семей, в которых не вернули тел только из Мариуполя, больше ста! Дошло до того, что поздравляем друг друга с похоронением. Мы завидуем тем, у кого оно есть, кто может попрощаться, погоревать. Да, те родные в печали, но их борьба окончена, они обрели покой, а мы — нет», — признается и заодно удивляется ужасу, в котором ей приходится жить, Татьяна.

Прошел год после гибели. Тела нет. Погребения нет. Мама пошла в школу, где учился сын, привлекла ребят из Плоскировской сотни, где рос его патриотизм, где получил задание в 19 лет возить помощь в зону боевых действий на восток и где впервые услышал об «Азове». Также позвала волонтеров, коллег, людей из села, чтобы почтить память Богдана.

Два года. Тела нет. Мама снова устроила мероприятие. В этот раз на центральной улице города, на Аллее Героев возле куба с фото. Было тепло и душевно.

«Это день, когда я могу говорить о своем сыне, потому что хочу, чтобы о нем знали и не забывали».

Совсем недавно Татьяне в руки попала переписка командира Богдана. Он тоже погиб, а его аккаунт восстановили вот-вот.

«Он спрашивал у водителя „газельки“: „а кто сгорел 29 апреля?“ — „Огонек“, — выдыхает женщина. — Пока четверо живых несли раненого в больницу, боеприпасы в машине сдетонировали и тела трех двухсотых сгорели. Среди них моего сына».

Она видела фото той машины. Это обугленный скелет.

Твой папа здесь

«Годами я поднимаюсь из черноты, в которую заходит каждая мама, когда умирает ее ребенок. Чувствовала себя полумертвой. Я проходила очень трудный путь, на котором много мнений и поисков. В конце концов, поняла: или ты выходишь на свет с этой потерей, или идешь вслед за своим ребенком. Я бы этого и хотела, но второй сын, дочь, невестка, внучек — мои стимулы к жизни. Меня поддерживают такие, как я, мамы. То фотосессию устроят в женских одеждах, то на Говерлу затащат. Я соглашаюсь на все, потому что понимаю: должна держаться и дожить до конца плена. Обязательно», — делится мама с несокрушимой силой любви.

Однажды ей признался командир Плоскировской сотни, что чувствует себя виноватой в гибели Богдана. Мол, если бы парень не записался в сотню, не избрал бы путь военного. Она ответила: «Он хотел идти по этому пути, и нашел бы так или иначе человека, который бы его учил и вел.

Я растила детей не для войны, но если она пришла в наш дом, в нашу страну, у меня ничего не остается, как уважать выбор своих ребят».

В декабре прошлого года состоялся заочный чин похорон в Хмельницком на Аллее Героев. В колумбарную стену родственники шести погибших военных, тела которых не удалось вернуть, положили в урны их вещи или воду или землю с мест, где они воевали или погибли.

Миша Демчук, которому сейчас 8 лет, заполнил урну землей из Донецкого направления, которую защищал его отец. Сверху положил серый носок, а на него крошечный слой с землей из полигонов «Азова», где военный тренировался.

После захоронения, которое было официальным и полноценным со всеми атрибутами — военным салютом, патронатной службой «Азова», капелланом, совместной молитвой, выступлением городского головы, — Татьяна наконец-то почувствовала, что может надеть траур. И позволила себе горевать. Ей стало легче: есть место, где лежат герои и ее сын между ними.

И Миша, отец которого просто вышел в дверь и расстворился, которого он искал в звездочках на небе, теперь принял слова бабушки: «Твой папа здесь».