С заявлениями о сексуальном насилии во время войны чаще обращаются мужчины. Интервью с правозащитницей Людмилой Гусейновой

«Когда я закончила свое выступление в ООН, воцарилась тишина»

По данным, которые в июле 2024 года приводила юрист Марина Руденко, в настоящее время правоохранители расследуют почти 500 производств по СНСК. В чем видите сложности с доказательством вины в таких делах?

Практически все преступники остаются на временно оккупированных территориях либо на территории российской федерации. Понятно, что россия не выдает этих людей и не планирует этого делать. Сами преступники также не выезжают за границу, потому что осознают возможные последствия. К тому же большинство из них не выпускают за пределы страны из-за определенных ограничений со стороны россии для тех, кто работает на нее.

Но, по-моему, проблема не только в том, что мы не можем их наказать. Главная сложность в том, что с 2014 года, с начала войны с россией, этому вопросу почти не уделялось внимания. Сейчас мы знаем о многочисленных случаях сексуального насилия, которые произошли еще в 2014-2016 годах с людьми, находившимися на оккупированных территориях и в плену.

Война длится более десяти лет, и только сейчас активно заговорили о сексуальном насилии, связанном с конфликтом, как о военном преступлении.

Еще одна проблема — в нашем Уголовном кодексе нет отдельной статьи, которая регулировала бы такие преступления. Но сейчас над этим активно работают.

Почему сексуальное насилие до сих пор используют как инструмент войны?

Сексуальное насилие используется как инструмент войны уже веками. Казалось бы, после громкого Международный судебный процесс, проводимый альянтами против представителей Третьего Рейха за подготовку и совершение вторжений в другие страны и другие преступления во время Второй мировой войныНюрнбергского процесса человечество должно было усвоить уроки, но сексуальное насилие как оружие так и осталось безнаказанным. Советские солдаты насиловали польских и немецких женщин, немецкие оккупанты — советских. Но никакого приговора или расследования этих преступлений не было.

К сожалению, наше общество до сих пор не готово к открытому обсуждению этой проблемы. Эмпатия к пострадавшим от сексуального насилия, связанноого с конфликтом, только начинает формироваться.

Мне очень жаль, когда иногда журналисты обращаются с предложением дать интервью, но их интересует именно процесс сексуального насилия: «Что происходило?», «А как это происходило?», «А это было изнасилование?». Это непонимание есть и среди самих пострадавших, потому что многие не осознают, что над ними совершали СНСК.

Далеко не все пострадавшие от сексуального насилия готовы говорить о пережитом опыте. Как думаете, что помогло бы большему количеству потерпевших открыться, чтобы правоохранители могли это документировать?

Нам нужно проводить более мощные информационные кампании. За последние два года такая работа началась, но ее объем еще недостаточен. Ключевым является донесение обществу важного месседжа, что сексуальное насилие — это военное преступление.

Нет никакой вины женщин, которые в оккупации были изнасилованы или раздеты или к которым применяли другие виды сексуального насилия, что с ними это произошло. Нет никакой вины мужчин, с которыми делают страшные вещи в российском плену, что они прошли эти пытки.

Мы должны доносить обществу, что враг и преступник один — это российская федерация. Это ее солдаты совершают эти преступления. Это руководство россии дает добро на то, чтобы эти преступления совершались.

Надо больше говорить с пострадавшими, показывать им свою заботу, предоставлять возможность получить психологическую помощь. Важно создать систему, основанную на доверии.

Следует развивать общественные организации, объединяющие пострадавших. Это, в частности, организации «СЕМА Украина», ALUMNI, «Нумо сестри!». Они объединяют людей, которые пережили сексуальное насилие, обеспечивают поддержку и информируют о возможности получения помощи.

Недавно была на презентации книги «Украина не молчит. Хроника противодействия СНСК (2022-2024 гг.)». Там собрано 25 интервью с пострадавшими, представителями общественных организаций и государства. Это издание призвано показать обществу, что важно не только выжить, но и найти силы для дальнейшей жизни и развития. Там есть и моя история, и Алексея Сивака, который, несмотря на пережитое, объединил других мужчин для взаимной поддержки.

Вы совершили адвокационную поездку в США, где выступали в ООН, говорили о пленных женщинах и о том, что они переживают. Откликается ли тема СНСК нашим зарубежным партнерам?

Это было мое третье выступление в ООН. Первая поездка состоялась буквально через несколько месяцев после моего освобождения из плена. Я была освобождена в октябре 2022 года, а уже в начале 2023-го по приглашению Медийная инициатива за права человекаМИПЧ я выступала в ООН. Тогда моей главной целью было заявить о женщинах, которые остаются в плену. Я рассказывала о страшных условиях, в которых они находятся, о пытках, которые они переживают каждый день. Я видела это собственными глазами, потому что сама провела более трех лет в Донецком СИЗО.

Во второй раз я выступала через год. Тогда еще не было массовых освобождений гражданских, и казалось, что ничего не меняется. В своем выступлении я акцентировала внимание на том, что политически заключенных женщин содержат вместе с уголовниками, среди которых были даже те, кто воевал против Украины, а затем был арестован за убийства или наркотики. Это невыносимое психологическое и физическое давление, которое продолжалось по приказу следователей.

Каждое наше заявление все же оказывает влияние. Уже через год после этого россия перестала содержать политических женщин вместе с криминальными — их перевели в отдельные камеры. А еще произошло несколько обменов, во время которых освободили женщин, о которых я упоминала в своих выступлениях, в частности Елену Пех, которую содержали шесть лет, Марину Юрчак и Елену Федорук, которые находились в плену семь лет.

В этом году я в третий раз выступала в ООН и снова говорила о женщинах, которые еще остаются в плену, о том, что пытки продолжаются. К сожалению, мы не смогли спасти Викторию Рощину, вашу коллегу. Это огромная потеря и боль для всех нас.

Откликается ли? Я это слышу. Во время первого выступления в ООН я спрашивала: «Почему мир позволяет россии пытать граждан с 2014 года и ничего не может с этим поделать?». Когда я закончила свое выступление, воцарилась тишина. Она продолжалась минуту.

«Закон несовершенен, но он есть»

20 ноября Верховная Рада приняла долгожданный законопроект №10132 о статусе пострадавших от сексуального насилия, связанного с вооруженной агрессией рф. Учли ли в финальной версии закона рекомендации, которые предоставляла ваша организация — Людмила Гусейнова — директор по коммуникациям организации «СЕМА Украина». Это часть глобальной мировой сети SEMA NETWORK, основанной международной организацией «Фонд Доктора Дениса Муквеге» в 2019 году. «СЕМА Украина» объединила украинских женщин, пострадавших из-за сексуального и гендерно обусловленного насилия в результате вооруженной агрессии россии против Украины и имеющих активную гражданскую позицию«СЕМА Украина»?

Я лично участвовала в работе над этим законом. Мы часто встречались, иногда еженедельно, чтобы обсудить ключевые вопросы. Я выносила на обсуждение наши предложения от организации «СЕМА» и других участвовавших в процессе женщин. Некоторые читали документ и предлагали свои идеи. От себя я также настаивала на отдельных пунктах, и рада, что они были учтены.

Мне хотелось большего, но я понимала, почему государство не может сейчас этого дать. И вот золотая середина, которую мы нашли во время обсуждения закона. Да, возможно, этот закон несовершенен, но он есть.

Это невероятный пример для всего мира. Во время жестокой войны мы уже сегодня сделали пострадавших видимыми. Во время войны в Косово (1998–1999) сексуальное насилие использовалось как тактика этнической чистки. Косовские женщины становились жертвами сербских военных формирований. Это имело целью не только нанести вред жертвам, но и уничтожить моральный дух общества. На сегодняшний день около 1600 женщин в Косово имеют статус пострадавших от сексуального насилия и получают от государства пожизненную пенсиюВ Косово, например, только спустя десятки лет после войны стали признавать права женщин, пострадавших от сексуального насилия. Мы уже сейчас, в разгар войны, показали, что поддерживаем этих людей на государственном уровне и будем поддерживать их в дальнейшем.

Вы говорите, что хотели большего. Какие из ваших предложений не поддержали?

Я считаю, что мы должны считать пострадавшими также детей из семей, где один или оба родителя пострадали от СНСК. Я хотела, чтобы для таких детей были предусмотрены социальные гарантии.

Также мне как человеку, который сам пострадал, понятно, какие социальные и финансовые проблемы возникают у пострадавших, особенно тех, кто выехал с временно оккупированных территорий или потерял свой дом. Было бы хорошо, если бы государство предусмотрело гарантированное жилье или помощь с расселением. А также вместо единовременной финансовой выплаты — регулярную ежемесячную поддержку, пусть даже небольшую, как это делается, например, в Косово.

Закон принят в той форме, которую сейчас может позволить государство, и это уже важный шаг. Но мы не должны останавливаться. Я говорила об этом с автором закона Мариной Бардиной и подчеркнула, что нам необходимо отслеживать реализацию закона. Очень важно, чтобы он реально работал, ведь мы видим много социально ориентированных законов, которые, к сожалению, иногда остаются только на бумаге.

Как, по вашему мнению, должно происходить предоставление человеку статуса пострадавшего или пострадавшей от СНСК, чтобы это ему не навредило? Знаем о неприятном опыте Боснии, где женщинам приносили помощь в розовых конвертах, которые довольно быстро начали ассоциироваться с СНСК.

Главное условие — это конфиденциальность. Все меры направлены на то, чтобы данные пострадавших, которые обращаются за помощью или для получения этого статуса, не разглашались.

Кроме того, человек, желающий получить репарации, не обязан обращаться в правоохранительные органы для открытия уголовного производства. Это право каждого человека обратиться за помощью, и он будет признан пострадавшим по решению Комиссии.

Специальная комиссия, которую вы упомянули, согласно закону, будет рассматривать вопросы, связанные с признанием людей пострадавшими от СНСК. Как это будет работать?

Этот закон базировался не просто на наших идеях, где мы побеседовали и придумали эту комиссию. На самом деле, уже сейчас работает пилотная программа по предоставлению неотложных срочных репараций. Проект финансируют наши зарубежные партнеры. И уже на этапе подготовки этого пилотного проекта была создана Комиссия, рассматривающая эти заявления.

Это независимая Комиссия, и все данные людей конфиденциальны. Комиссия не общается напрямую с пострадавшими от СНСК. Последние подают заявления через специального кейсменеджера. Все данные обратившегося за помощью человека кодируются. То есть члены Комиссии не могут определить, кто именно обратился. Все делается для того, чтобы это не было травмирующим для человека, который обращается. Минимум бюрократии, минимум каких-либо подтверждающих бумаг и т.д.

В Комиссию входят и сами пострадавшие, ведь они как никто разбираются в теме СНСК. Они рассматривают эти заявления и объявляют свой «вердикт» — предоставлять помощь или нет.

Пилотный проект был ориентирован на 500 пострадавших, но сейчас уже есть поддержка от государств-доноров этого фонда, и есть решение, что они смогут оказать такую помощь еще 600 пострадавшим.

Приведу последние цифры. По состоянию на 3 декабря было получено 577 обращений: 333 — от мужчин, 232 — от женщин, 12 — по поводу детей, от их представителей. Выплаты в гривнах, эквивалентные 3000 евро, в рамках проекта уже получили 348 человек: 185 мужчин, 160 женщин и 3 ребенка.

Для направления заявлений для участия в Пилотном проекте и получения неотложных промежуточных репараций можно обратиться в Офис омбудсмена Украины по адресу (ул. Институтская, 21/8, г. Киев, 01008), по электронной почте (hotline@ombudsman.gov.ua) или по номерам телефонов (0 800 501 720; 044 299 74 08).

Примечательно, что обращений от мужчин больше, чем от женщин.

Это свидетельствует о доверии государству и представителям общественного сектора, которые предоставляют такую информацию. И я надеюсь, что обращений будет больше. Чем больше будет информированности, тем больше будет обращений за помощью, к тому же будет расти количество обращений в правоохранительные органы, чтобы они могли документировать преступления российской федерации.

В соответствии с законом, право на признание пострадавшим или пострадавшей будут иметь люди, которые подверглись сексуальному насилию во время войны, и дети, рожденные в результате СНСК. У части общества сексуальное насилие ассоциируется именно с изнасилованием. Какие на самом деле формы еще может принимать СНСК и почему нельзя сравнивать, что какая-то из них менее или более травматична?

Это наше постсоветское представление о насилии: оно ассоциируется только с изнасилованием. В советское время, например, не считали насилием принудительное раздевание и издевательства, угрозы насилием, касания или слова с критикой. Теперь, благодаря международному сообществу и экспертам, это уже считается сексуальным насилием.

Изучался опыт плена людей, принудительные перемещения. И здесь есть важная разница. Когда тебя раздевают для идентификации татуировок или шрамов и не прикасаются к тебе — это, как бы цинично ни звучало, техническая процедура, которую часто осуществляют на блокпостах или во время задержания.

Но когда тебя раздевают, издеваются, касаются и комментируют твое тело, когда через половые органы пропускают электрический ток — это уже сексуальное насилие. Так же, если на глазах одного из супругов насилуют другого, — это сексуальное насилие над обоими.

Я уже приводила пример: в камере ночью открывалась дверь, и просто говорили женщине: «Иди!». И она шла, не сопротивлялась. Ее везли куда-то в баню, потом возвращали пьяной, и она плакала. Она хотела это забыть. Она делала это для того, чтобы ей позволили потом увидеть ее детей.

Там, в плену, мы не всегда осознавали, что против нас совершали СНСК. Только потом, когда имели возможность это оценить, мы поняли, что это было на самом деле.

Часто женщины сами оправдывают свои действия: «Я пошла добровольно». Но что стояло за этим «добровольно»? В основном идут угрозы: «Если ты не пойдешь, мы убьем твоего мужа» или «изнасилуем твоих детей». В таких ситуациях потерпевшая может не осознавать, что это было сексуальное насилие. Она уверена, что не было преступления, ведь насилия «напрямую» не произошло. Можно ли говорить о добровольности в таких условиях? Это одна из ключевых проблем, которую еще предстоит решать.

Важно работать над пониманием этого как среди пострадавших, так и в обществе. Врачи тоже не всегда понимают, как работать с такими людьми. От них есть много вопросов, в частности, как проводить осмотры, когда в любой момент может сработать триггер — и человек будет страдать. Но мы постепенно двигаемся вперед в этом направлении.

Также важно донести людям, что нет срока давности для таких преступлений. Как показывает опыт бывшей Югославии, через 10, 15 или 20 лет человек может собрать в себе силы, чтобы заявить о совершенном военном преступлении, и стремиться к справедливости.

Допускаю, что будет проблема с доказыванием вины по делам, если истечет длительный срок после совершения преступления.

Сейчас есть множество технических возможностей. Очень многое документируют журналисты, общественные организации и правоохранители. Через десять лет можно будет узнать, кто где находился, какая территория была оккупирована и что на ней происходило. Свидетели всегда найдутся.

Как, по вашему мнению, государство должно различать уцелевших, которые обратились для установления статуса пострадавшего или пострадавшей от СНСК спустя длительное время, и тех, кто захочет «нажиться» на финансовых выплатах?

Мы об этом говорили с нашими зарубежными экспертами. Да, мы понимаем, что некоторые люди могут попытаться воспользоваться этой возможностью. Мы понимаем, что среди тысячи обратившихся за помощью может быть несколько тех, кто не является пострадавшим.

Но мы пришли к выводу, что из-за, условно, 5 человек, недобросовестно использующих эту ситуацию, нельзя ставить под сомнение доверие к другим 995. Мы не можем дополнительными проверками вызывать у людей ретравматизацию, заставлять их страдать снова. Здесь сложно прийти к какому-то однозначному решению, но лучше так.

От многих общественных организаций давно звучат призывы, что помощь пострадавшим от СНСК не должна ограничиваться репарациями. Какие права предусматривает новый закон? И не потеряли ли что-то важное более чем за год рассмотрения законопроекта?

Сначала рассматривалась комплексная помощь пострадавшим, включающая гарантированное медицинское обеспечение, юридическое сопровождение, психологическую поддержку и социальную поддержку.

Как это будет развиваться дальше, сложно сказать, потому что после принятия закона будут еще подзаконные акты и постановления, которые определят, какое министерство будет отвечать за конкретные аспекты. Это потребует дальнейшей работы со всеми заинтересованными сторонами. Однако то, что комплексная помощь предусмотрена законом, — это факт.

После победы в войне репарации пострадавшим, и не только от СНСК, возложат на россию, но закон, вероятно, вступит в силу раньше. Кто будет наполнять Фонд выплаты безотлагательных компенсаций до победы?

Что касается финансирования, то мы должны быть реалистами: вопросы о средствах еще открыты, поскольку есть и другие категории людей, которые также нуждаются в помощи. Но мы будем работать, чтобы обеспечить помощь всем нуждающимся.

Сейчас многое делают иностранные государства, такие как Германия, Франция, Япония, которые активно пополняют фонды предоставления помощи. Я также надеюсь, что в будущем будут реализованы планы использования так называемых замороженных активов россии для компенсаций.

Кроме того, уже начал работать Международный реестр ущерба, нанесенного агрессией российской федерации против Украины. Сейчас он фокусируется на компенсациях за жилье, разрушенное из-за российской агрессии, но я знаю, что он будет расширяться и включать также пострадавших от СНСК, пыток и других преступлений, таких как насильственное разлучение с детьми. россия совершает множество преступлений против гражданского населения, и этот Реестр поможет обеспечить возмещение для пострадавших.