«Никто не задумывался, почему столько СОЧ?» Что не так с психологической реформой в армии

На фоне критической усталости в армии важность психологической поддержки бойцов, которой раньше почти не уделяли внимания, — кажется, наконец-то осознают. Главнокомандующий пообещал перезагрузку этого направления, а в Минобороны создали профильное управление. На смену старой системе морально-психологического обеспечения (МПО) недавно пришла система психологической поддержки персонала (ППП).

Предусматривает ли изменение названия изменение старых подходов? Почему количество военных психологов увеличилось, а качество — нет? Как это влияет на количество Самовольное оставление частиСОЧ? Почему положительный опыт в бригадах — скорее исключение, чем правило? Что говорят в Минобороны и как реформа чуть не пошла коту под хвост — в материале hromadske.

«Нет никакой бригады, где были бы все квалифицированные психологи»

В настоящее время на уровне бригады функционируют группы контроля боевого стресса, которые работают с бойцами непосредственно после боевых задач и должны идентифицировать тех, кто нуждается в восстановлении.

Параллельно на уровне батальонов создали группы психологического сопровождения и восстановления.

Кроме того, каждая бригада должна разворачивать пункт психологической помощи — некий «стабпункт» на пути к дальнейшей реабилитации.

Звучит фантастически. Но в реальности более разветвленная система столкнулась с нехваткой специалистов.

«Реальность такова, что, во-первых, не найдешь такого количества военных психологов. Если раньше было тяжело найти пять психологов на бригаду, потом нужно было найти десять, а теперь — несколько десятков. Где их взять? Я еще не встретил ни одной бригады, в которой было бы десять квалифицированных психологов на такие должности», — утверждает в разговоре с hromadske врач-психиатр, а ныне начальник группы контроля боевого стресса в 67 отдельной механизированной бригаде Олег Гуковский.

Замысел неплохой. Но хуже всего в этом всем — подмена понятий. Потому что из нескольких десятков должностей офицеров-психологов по факту есть буквально несколько, имеющих образование и опыт. Остальные — люди с совершенно разным бэкграундом.Олег Гуковский, начальник группы контроля боевого стресса в 67 ОМБР

По словам Гуковского, проблема в том, что на новые должности заходят в основном те же кадры, которые были в предыдущей системе морально-психологического обеспечения, или, как их называют, «эмпэошники» с некой «замполитской» традицией.

«О психологическом обеспечении как таковом у них речь не шла и не требовалось психологического образования. Их роль была заточена на воспитательную работу и организационные задачи заместителя командира батареи или батальона. Затем их переквалифицировали. То есть название изменилось, а суть нет», — добавляет Наталья Грицюк, офицер отделения психологической поддержки персонала 128 горно-штурмовой бригады.

Некоторые такие группы психологического сопровождения было бы справедливее называть группами юридического сопровождения. Ибо фактически они занимаются в основном служебными расследованиями. То есть тем, чем занимались «эмпэошники» в своих ротах. Вот и все.Олег Гуковский, начальник группы контроля боевого стресса в 67 ОМБР

Психологи в армии: обязанности и здравый смысл

Какими бы ни были попытки перезагрузки психологической поддержки в армии, еще одна повсеместная проблема, о которой говорят в большинстве подразделений, — несовместимая с должностью нагрузка. Речь идет, в частности, о служебных расследованиях.

Суицид, самовольное оставление части, дезертирство, потеря имущества, без вести пропавшие и т.д. — в основном ведение этих дел ложится на плечи офицеров из тех же групп психологического сопровождения и восстановления. Хотя это противоречит здравому смыслу. Потому что, как сказала офицер в одной из таких групп, получается, что «тот, кто оказывает тебе психологическую помощь, может тебя и наказать».

Хотя ни в каких должностных обязанностях необходимости вести служебные расследования не прописано. Это скорее рабочая необходимость. Или же пережиток. Поскольку некоторым бригадам разделить эти обязанности все же удается. Все зависит от понимания и воли командования.

«Согласно приказу 305 эти расследования вообще запрещено делать (отделениям психологической поддержки персонала — ред.). У нас никто их не делает, для этого есть главные сержанты. Исключение — суицид. Потому что это действительно касается психолога. Но во многих бригадах эти расследования проводятся. Ну конечно, тогда у них не будет времени на поддержку людей», — говорит о работе 128 ОГШБ Наталья Грицюк.

Опыт 128-й в психологической реабилитации бойцов — скорее исключение, чем правило. Там уверяют: восстановлению личного состава способствует командование. Поэтому военных при первой возможности направляют в реабилитационные центры или на отдых. В этом году hromadske снимало сюжет об их пункте психологической помощи. В настоящее время он адаптирован под большее количество людей.

«У нас это очень развито. Мы сами ездим и работаем с людьми. Наши пункты психологической помощи находятся в каждом подразделении. Например, обнаружили человека с реактивной тревожностью и тому подобное — его сразу берут на Пункт психологической помощиППП в подразделении, проводят все необходимые скрининги, а затем передают нам (в бригадный пункт психологической помощи — ред.) на 7 дней. То есть в общей сложности человек проводит 10 дней на реабилитации, может переключиться, выйти из этой грязи и выдохнуть», — говорит Наталья.

Но я знаю, что есть горький опыт в других бригадах. Есть такие, где вообще нет понятия, что такое пункт психологической помощи.Наталья Грицюк, офицер отделения психологической поддержки персонала 128 горно-штурмовой бригады

«Не знаю, какой психолог здесь что-нибудь сделает»

В других подразделениях картина действительно иная. Собеседник hromadske в одном из батальонов, отвечающий за психологическую поддержку персонала, говорит: за месяц там могут себе позволить отправить на восстановление двух-трех человек. Хотя нужно — десятки.

«Было бы хорошо направить 20-30, но мы не можем. Потому что просто не хватает людей. Мы выкручиваемся, как можем. В нашей группе психологического сопровождения 4 человека на батальон. Но, понимаете, если люди с 10-летним стажем участия в боевых действиях уже тоже отказываются выполнять задачи, то я не знаю, какой психолог здесь что-нибудь сделает», — говорит заместитель командира по Психологическая поддержка персоналаППП.

Одно дело — рассказывать в кабинетах и писать концепции, а другое — говорить с людьми, которые не понимают, удастся им выйти из боевой задачи или нет, и если нет — смогут ли их вытащить хотя-бы мертвых?заместитель командира пехотного батальона по психологической поддержке персонала

Старший офицер признается: хоть и курирует сейчас психологическую поддержку персонала, сам психологического образования не имеет.

«В начале войны я был заместителем командира батальона по личному составу. Затем — заместителем командира морально-психологического обеспечения. А с июля — заместителем командира психологической поддержки персонала. При этом у меня нет профессионального образования психолога. И о повышении квалификации для старших офицеров речь не идет. А без должного обучения это все только пузырьки».

Здесь подтверждается и история с нехваткой специалистов. Начальник группы психологического сопровождения и восстановления в этом батальоне имеет психологическое образование 12-летней давности и никогда не работал психологом. Летом прошел только месячные курсы повышения квалификации.

Реформа под вопросом?

К примеру, Военный институт КНУ им. Шевченко за полтора месяца готовит тех, кто имеет диплом гражданского психолога. Таким образом, они получают военное образование и офицерское звание.

С марта 2024 года действует приказ с требованиями по поводу профильного образования психологов на соответствующих должностях.

«Но определенные назначения все равно происходят в обход этого. С этим нужно работать. Написать документ мало. Надо смотреть, чтобы его правильно внедряли», — признает руководительница Управления психологического обеспечения Минобороны Валентина Оболенцева.

Она соглашается: психологическая реформа в армии упирается как в психологическую подготовку всех военнослужащих, так и в обучение кадров.

«Если мы не учим специалистов, то ничего не будет. Ведь если мы назовем мышку ежом, она ежом не станет. Потому что это комплексная вещь. Все начинается с базовой всеобщей военной подготовки, где есть психологический компонент. А дальше уже вопросы подготовки и обучения специалистов, имеющих гражданское психологическое образование», — говорит Оболенцева.

По ее словам, сейчас у Минобороны есть ресурс разве что на точечные пилотные проекты, в частности, по новым программам реабилитации. К примеру, пилот, который планируют запускать с нового года, касается двухнедельного восстановления и реабилитации с психологической помощью в санаториях. Туда можно будет поехать самим или с семьей. Приоритет будут отдавать бойцам с передовой.

Оболенцева называет эти программы «спасательными шлюпками», которые имеют шанс перерасти в реформу. Обеспечить ее должно комплексное постановление Кабмина, которое сейчас разрабатывается.

«Там уже должно быть четко прописано и разделение функций, чтобы психологов не нагружали теми несвойственными им задачами, которые вообще расходятся с задачей психолога», — говорит руководительница Управления психологического обеспечения Минобороны.

Правда, реализация этих планов вообще висела на волоске из-за попытки отстранить нынешнюю команду, которая вела это направление. Во время подготовки материала Оболенцева узнала о приказе отстранения от должности. Сейчас она на месте заместительницы управления.

«Ситуация катастрофическая»

Наиболее распространенные психические проблемы у военных — тревожные расстройства, расстройства сна, депрессивные состояния, расстройства адаптации, реже — суицидальные мысли, говорит Ксения Возницына, директор Центра психического здоровья «Лесная Поляна».

Здесь принимают на психическую реабилитацию военных с фронта. За три года через Центр прошли уже 10 тысяч бойцов. С ними работают психотерапевты, психиатры, физические терапевты и другие.

В среднем реабилитация длится три недели. Из-за того, что заведение рассчитано только на 200 коек, 90% бойцов попадают в обычные психиатрические стационары, добавляет Возницына.

Все годы полномасштабного вторжения у нас заведение переполнено. Но то, что я вижу сейчас по поводу утомляемости тех, кто поступает: ситуация катастрофическая. То, что я хотела бы сказать, не могу, но это реальный триндец.Ксения Возницына, директор Центра психического здоровья «Лесная Поляна»

Часто бывают и случаи, когда командир может ответить психологу или начмеду, который подает список бойцов на восстановление, что это невозможно: «Потеря боевой единицы — некем заменить». В условиях интенсивности боевых действий и критической нехватки людей психическое здоровье отходит на второй план.

Однако игнорировать слона в комнате все сложнее. И на третий год большой войны в Генштабе и Минобороны, похоже, к этому осознанию пришли.

Сейчас интенсивность боевых действий очень велика. Но люди посыпались. И сейчас СОЧ — тема номер один в Вооруженных силах и вообще на государственном уровне. А никто не задумывался, почему столько СОЧ?Наталья Грицюк, офицер отделения психологической поддержки персонала 128 горно-штурмовой бригады

«Возможно, человек элементарно морально истощился, возможно, его не дослушали, не поняли, не дали какого-то второго шанса. Возможно, человек просто психологически был не готов. Дайте ему подготовиться нормально — и все», — говорит военный психолог Наталья Грицюк.

В то же время Олег Гуковский уверен: очень много психологов в армии на самом деле не нужно. Вопрос только в том, чтобы эту работу выполняли максимально эффективно.

«Здесь вопрос не в количестве. Вот нас не очень много, но мы выработали свои методики по психодиагностике, консультированию, управлению. Четыре-пять человек вполне способны поддерживать эти процессы. Поэтому здесь важно иметь в каждой бригаде психологическое ядро ​​— несколько специалистов, которые понимают, что они делают».