«Я хочу быть среди вас дебилом». Вова Пахолюк из «ХЗВ» о свободе слова, хейте, старости и Фрэнке Синатре

О 50-летии, масках и Синатре

Существует определенная культурная преемственность, которая просто заставляет меня сейчас надеть маску печального клоуна и начать жаловаться. Недавно пересматривал легендарный фильм Дэвида Линча The Straight Story. Фильм, как для Линча, очень необычный, фестивальный. Он вообще веселый, но там постоянно очень грустные диалоги. Например, главный герой, которому 80 лет и который уже едва передвигается, приходит к врачу, который его спрашивает, как он себя чувствует. И он говорит: «Чувствую себя старым и обманутым».

Надеть маску индифферентного или веселого клоуна очень трудно, когда ты погружен в культуру и определенные инструменты, которыми мы изображаем для себя этот мир. Но есть и определенные обещания. Ну вот, например, Фрэнк Синатра нам обещал, что когда исполнится 80 лет (главное дожить), то потом опять начнутся поллюции и жизнь нормализуется. Я пока не проверял. Он об этом рассказывал очень классно, как человек, который очень хорошо разбирается в деталях. Синатра говорил, что можно очень классно подойти, подсесть к девушкам в парке, кончить и пойти дальше по делам. Так что я жду 80-летия.

Проблема в том, что у нас, людей, которые еще застали Советский Союз, не было вообще никакой культуры старения. С нами об этом никто не говорил. Мы жили, как Курт Кобейн, будто смерти нет. И потом уже в 27 лет для нас конец истории наступал. Все старые, толстые, не знают, что делать. Единственное, о чем мечтали, — это сдохнут.

Конечно, сейчас времена изменились. И мы получили очень много разнообразных инструментов, чтобы чувствовать себя живым, даже когда тебе 50, 50+ или 80 лет. Один из таких инструментов — это терапия.

Я субъект протерапевтированный. И если мы с этого угла посмотрим, то у меня типа все очень классно. Ибо я повзрослел в том смысле, что укрепил эту свою защитную оболочку, свои границы. Меня сейчас пробить не так уж легко. А поэтому если коротко, то в свои 50 я — классный.

Почему Вова, а не Владимир

Владимир — это, во-первых, «властитель вселенной». Я властитель только своей коллекции компакт-дисков, все. Я даже не властитель своей собаки, потому что она делает такое, что просто капец. Во-вторых, Владимир — это имя Ленина, которого я ненавижу прямо вот с детства. В-третьих, я понял, что хочу быть именно Вовой, в детстве.

У нас по соседству жили два парня. У одного был синдром Дауна, а другой был просто такой беспризорник, за которым не присматривали родители. Он был прямо как алмаз на районе, как Маугли. И эти оба парня были Вовами. И я смотрел на этих людей и понял, что меня как-то подкупает очень сильно этот уровень свободы, на который не могли повлиять ни культура, ничего. И я понял, что тоже хочу быть вот таким, ну по крайней мере какие-то характеристики этого состояния хочу себе присвоить. Что я хочу быть алмазом, Вовой то есть.

Песня Pink Floyd Shine Like A Crazy Diamond — она же, собственно, об этом. Они же называли героя «алмазом» не потому, что он там какой-то мегаталантливый, а потому, что он еб*нько просто. Я не хочу делать все так, как его кто-то запланировал. А для этого нужно стать в определенную позицию.

Люди обладают таким свойством: они сплачиваются, и это не всегда хорошо. И потом у них появляются какие-то определенные постоянные суждения о том, как оно должно быть. Чтобы сделать что-то классное, прорывное, честное, надо все это отклонить и сказать: «Я хочу быть среди вас дебилом. Ибо вы, не дебилы, так и не смогли построить нормальный мир, где можно было бы нормально существовать».

О физической и творческой форме

Физическая форма моя, конечно, не пиковая. Но я думаю, что нужно сейчас применять совершенно другой подход к оценке этой истории. Конечно, я не могу приседать столько, сколько приседал в 25, но по крайней мере я вообще это делаю.

Творческая форма? Пока все окей. Пока я не потерял жажду жизни. А творчество, мне кажется, с этим очень связано. Если жить уже не интересно, условно говоря, то и творчество будет такое — все творчество будет кончаться в кабинете эндокринолога, когда ты будешь рассказывать, какие у тебя проблемы.

Есть сейчас определенная проблема, что из-за этого давления реальности я стал меньше читать. То есть я почти ничего не читаю. Но у меня девушка — «книжный наркоман», и она постоянно покупает очень много книг. Мы обложены дома этими книгами, как наркоманы конфетами. И я понемногу их листаю и все равно наполняюсь. Мне интересно, я что-то просматриваю, постоянно что-то подчитываю, постоянно смотрю, какие-то классные интервью. Я сейчас на пике. Просто тупо на пике.

Считает ли себя Пахолюк достаточно оцененным как художник

Это такая ловушка, в которую можно вскочить и потом разорвать себе картину мира просто настолько, что будешь не в состоянии вообще нормально функционировать. Конечно, я не оценен. Меня оценивают нормально всего несколько человек, и то если прийти и сказать, что без кураторского текста здесь никак.

О свободе слова и ограничениях

Наша свобода, любая, она уже ограничена языком. Это вопрос общественного договора, конечно же, а он сейчас постоянно меняется. Мы в последнее время уже получили кучу томов неологизмов и должны все это как-то инкорпорировать в свою жизнь.

Ограничения же могут быть разного калибра. Я бы скорее говорил о свободе высказывать определенные стейтменты. И тут мне кажется, что никаких ограничений быть не может, потому что тогда весь смысл искусства и катарсиса, а также вообще всех тех классных штук, которые нам искусство дарит, будет насмарку просто, если мы будем себя так жестко ограничивать.

О лексике и песне «Мне надоели п*дарасы»

Мы попали в очень сложную ситуацию. Здесь без кураторского текста не обойтись. Людям нужно дать контекст.

На наши концерты ходит очень много геев, очень много. Я, собственно, сам приглашаю, у меня есть друзья. И никто не обижается, потому что понятно, что так повернулась жизнь, что значение слова «п*дарас» очень сильно изменилось.

Но мы постоянно себя редактируем, в любой ситуации. Я даже постоянно, когда пишу, думаю, оставлять ли слово таким, как я придумал, чтобы рифма была более эффектной, или, может быть, какое-нибудь другое подыскать, чтобы никого не обидеть.

О хейте в комментариях

Люди просто тратят свое время непонятно как. Для них это как бы такая заслоночка. Они ее открывают, какают туда и закрывают. И потом, если ты даже напишешь им объемную аннотацию к их комментарию, они все равно не прочтут.

Мне интересно разговаривать с человеком, который по крайней мере с тобой находится в одном социокультурном контексте, который все понимает. Там можно послушать. А то, что мы не отвечаем чьим-то представлениям о том, как нужно одеваться или какие слова говорить — ну извините. У нас сейчас в Украине, мне кажется, можно найти культурный продукт на любой вкус.

О православии и иерархии

Я — православный христианин. И я думаю, что у украинского православия сейчас ЗПР — задержка психического развития. Конечно же, я говорю сейчас о православии как о явлении. Оно не желает учитывать наличие современной христианской мысли очень часто. И поэтому очень много историй, когда девушек в джинсах выгоняют из храмов и бла-бла-бла.

Православие, конечно, разное. Но когда ты видишь человека, для которого православие — это не просто набор иконок дома, а путь, это обычно очень спокойные, начитанные люди, с которыми классно общаться, даже если они занимают противоположную позицию и типа не соглашаются. Это просто кайф от общения. Я даже в последнее время общался и с протестантами, но с классными протестантами, с которыми можно обсудить какие-то непонятные мне богословские вопросы. А когда человек сразу хочет мне набить лицо за то, что я не такую магическую вербальную формулу выразил — ну это такое было 2000 лет назад.

О старости

Песни о старости связаны с людьми, которых я любил, но я их всю свою жизнь знал, только когда они были старыми. И это для меня стало таким откровением, что можно любить человека, который на тебя совсем не похож и еще и вдобавок скоро умрет.

Я понимал, что им уже никак не поможешь. Вот я смотрел, как моя бабушка страдает диабетом, и ничего же нельзя было сделать. Ей плохо и плохо.

А во-вторых, старость — это такая точка, забравшись на которую можно уже посмотреть на себя из метапозиции и увидеть то, чего ты раньше, например, не видел. Подвести какие-то итоги, а я очень люблю подводить итоги. Подсчитать все, что можно подсчитать, недосчитаться и жить дальше. Для меня это, наверное, поэтому важно.

А кроме того, старость связана со смертью. А смерть, как наш последний трансцендентный пук, так же важна для меня.

Об ошибках за 50 лет

Я несколько раз из-за халатности относительно собственного здоровья чуть не крякнул. Однажды на 23 февраля (а я тогда в школе работал) мы пошли с товарищем искать работу. Была вакансия в сумском телецентре. Мы пришли, а у них там была вечеринка. Кейтеринг был шикарный — два ящика водки стоят и такая сумка, авоська, с «Примой». Без фильтра, эти красные сигареты. И вот мы пили коктейль — «Прима» с водкой.

Я пришел домой очень пьяный. Еще хотел светофор по дороге оторвать. Пришел домой и думаю: сейчас мама придет, а от меня так воняет, надо почистить рот с мылом. Я откусил кусок хозяйственного мыла, почистил зубы, а оно стало мылом вонять. И я решил как-то проаэрировать полость рта. Я лег в ванную и направил на себя струю воды. И уснул. Проснулся оттого, что меня х*ячила по лицу сестра: она зашла — а я там.

Что нужно было вообще? Как… Но. Если мы здесь сидим, болтаем, значит это ошибка не такая уж ошибочная. Как-то на меня повлияла эта ситуация, что-то я там передумал. По меньшей мере то, что не нужно чистить рот мылом. И бухать на 23 февраля.

О секрете долголетия «ХЗВ»

Здесь не нужно ходить к гадалке. Секрет в том, что у нас нет группы в традиционном смысле и нам не нужно ездить на репетиции. И, собственно, из-за того, что мы не делаем репетиций, мы и продержались уже 28 лет.

Во-вторых, мне очень нравится композиторский талант коллеги. Правда, это такой очень редкий дар. И я понимаю, что при таком уровне подготовки и мастерства можно производить любой продукт, собственно, что мы и доказали. Мы ведь и оперу делали, и камерные концерты фортепианные, и джазовые, и какие хочешь. «ХЗВ» — это идеальный проект, который можно вписать в любой контекст. Он всегда остроумный, классный, визуально яркий.

Что Пахолюк будет делать, если не будет «ХЗВ»

У меня есть очень классные примеры — Джордж Харрисон и Луи де Фюнес. А вообще людей, которые после бурной карьеры начали выращивать цветы, очень много.

Я буду выращивать цветы. Я с детства не очень понимал, нафига оно вообще нужно. А оказалось, что это совершенно волшебная, терапевтическая и суперэстетическая история. Я буду выращивать цветы и, пожалуй, куплю кур, буду яйца продавать. «Вовины яйца». У меня есть еще несколько идей, не буду сейчас палить. Буду что-нибудь делать и записывать в телефон каламбурчики. Это, собственно, мой план на будущее.