«Я достаточно взрослая, чтобы выдержать твое горе». Как работают доулы смерти в Украине

«Что вас привело ко мне?» — спрашивает первая.

Вторая не сдерживает слез.

«Я достаточно большая и достаточно взрослая, чтобы выдержать твое горе. Расскажи, что с тобой случилось?» — рыжая едва улыбается и слушает.

Женщина по другую сторону экрана рассказывает, что ее муж погиб на войне. Она не может отпустить его, чувствует, что не живет. А надо, потому что дети.

«Понимаю, что этот разговор не спасет меня, не вылечит, но я хочу перестать тонуть. Хочу оттолкнуться ото дна», — просит она.

Женщины говорят час, второй.

Прощаясь, грустная говорит: «Вы дали мне ответ. Вы будто позволили мне жить». Ее лицо расслабилось, смягчилось.

Первая снова берет колокольчик и погружается в звук. Так она «закрывает дверь» в историю своей клиентки.

Рыжую зовут Дария Бондарь, ей 34 года, и она — доула смерти.

Кто такие доулы и зачем они?

В условиях войны смертей вокруг так много, что даже невыносимо представить их количество. Каждый, кто пережил потерю, нуждается в поддержке. Кто-то сверяет свое горе друзьям, кто-то — психологам, а кто-то идет к доуле смерти.

Слово «доула» имеет древнегреческое происхождение и переводится как «служанка». Так когда-то называли женщин-повитух. В современном мире они появились как доулы жизни — обученные помощницы, которые поддерживают женщин эмоционально и физически во время беременности, родов и после. Никоим образом не вмешиваются в медицинскую сферу. Они могут сделать женщине массаж ног, запечь для нее яблоки, подышать вместе с ней для уравновешивания состояния и т.д.

В начале 2000-х в США одна из медсестер хосписов, где больные пожилые люди доживали свои последние дни, заметила, что, несмотря на хороший профессиональный уход, они одиноки и не имеют поддержки. Возникла потребность в специалистах, которые сопровождали бы людей, пока те умирают. Могли с ними поговорить, подержать за руку, помочь составить завещание или список достижений при жизни — создать условия для спокойного и достойного ухода. Кроме того, эти специалисты могли бы поддержать в остром горе тех, кто потерял родных и близких. Побыть для них хоть на короткое время тем человеком, который сочувствует и знает, что делать.

Так появились доулы завершения жизни и программа, по которой их обучают. В Украине это молодая профессия: доул еще не так много, у них нет сообщества, о них узнают по рекомендациям.

Юрист Дария Бондарь получила профессиональную сертификацию после обучения на доулу смерти в США. Так же, как и другая ее коллега, 34-летняя Елена Ткач, которая до этого была переводчиком и коммуникационщиком. Обе принципиально отказались от обучения на русскоязычном курсе, который основала одна из уже профессиональных доул для стран постсоветского пространства.

У Дарии муж — ветеран с ампутацией, у Елены — парень после ранения. Сама она волонтер и постоянно объявляет сборы для ВСУ.

«Я не разделяю ценностей тех, для кого “нет разницы, с кем работать”, имея в виду российских вдов. Я не называю их коллегами и откровенно осуждаю», — говорит Елена.

С чем идут к украинским доулам?

Обе женщины столкнулись с тем, что украинские реалии отличаются от тех, к которым они готовились. В Украине их услуги почти не пользуются спросом среди тех, кто доживает последние дни, или среди их родных. Но количество клиентов, которые переживают отчаяние от потерь в войне, растет: речь идет и о тех, кто потерял животное, город, привычную жизнь.

В отличие от психологов, которые работают с травмой и направляют человека на перемены, доулы не лечат и не терапевтируют. Они предлагают поддержку, сострадание и выход, которого люди не видят из-за боли. На сессиях доулы смерти преимущественно молчат, но максимально внимательно и эмпатично присутствуют.

«Однажды ко мне обратилась женщина с просьбой быть возле нее, когда она будет говорить о потере Мариуполя, его улиц, своего детства там, своего дома, своей карьеры. Всего того, что она строила и что украли враги. Это в ее теле чувствовалось как изнасилование», — рассказывает Дарья.

В другой раз к ней действительно пришла девушка после сексуального насилия.

К Елене обращаются преимущественно родственники военных, рана от потери которых свежая, а также с вопросами по поводу пленных или пропавших без вести.

«Это вдовы, невесты, друзья. Одна из категорий — женщины, которые не были официально замужем за погибшими мужчинами. В обществе считается, что вдовы имеют большее право на скорбь, а “вы просто с ним встречались, вы — никто”.

У меня есть знакомая, у которой россияне убили близкого друга. Она провожала его на фронт, планировала взять крестным для своих детей. Женщина запретила себе горевать. У того мужчины есть девушка, у нее самой — жених. Мол, могут убиваться только жены, дочери, матери, сестры. А когда ты просто подруга, не все понимают. И она попросила помощи разобраться: как ей это прожить, как справляться», — рассказывает о своих клиентах Елена.

Они проговорили со знакомой, как легализовать ее горе. В частности, о том, что она может писать о друге в соцсетях, потому что когда человек хранит память о ком-то — это элемент скорби. Можно посадить дерево и поставить табличку, можно организовать военный сбор. Вариантов много, и люди, как ни странно это звучит, проявляют в таких делах много креатива.

«Молодым людям часто достаточно одной сессии, чтобы легализовать свое горе. А это самый частый запрос», — отмечает Елена.

Сессия в доул обычно длится до двух часов, иногда и два с половиной — пока человек не выговорится. Они бывают онлайн — для тех, кто далеко; бывают очные: в офисе, дома у доулы, в парке — где человеку удобно и комфортно. Цены: 2-3 тысячи гривен за сессию.

Дарья иногда подвешивает онлайн-консультации для тех, кто не может заплатить, а Елена делает скидки для семей военных.

Нажива для мошенников

Сфера деятельности доул в Украине активно развивается, но пока никак не регулируется.

Дарья говорит об этом так: «Американцы считают, что нам везет, потому что отсутствие системы — это возможность построить ее под людей с нуля».

Но пока системы нет, как быть? По запросу редакции в Министерстве здравоохранения ответили, что «в Украине не существует такой профессии и должности. Поэтому Минздрав не может комментировать в пределах своих полномочий деятельность таких специалистов».

Психолог, психотерапевт Наталья Шестак «обеими руками» за доул: «Нас никто не учил, как уходить из жизни, как горевать из-за потери близких. Поэтому мы имели травмы и до войны. А сейчас, когда так много смертей, нужно и много людей, которые были бы рядом. И если ими станут доулы, то пускай. Они поддерживают, они эмоционально стабильны и готовы справиться с сильными чувствами. Они могут быть опорами.

Я не считаю их конкурентами. Психолог и доула не заменят друг друга. Мы едины, потому что выслушиваем человека, даем ему безопасное пространство, не осуждаем его. Но задачи наши все же разнятся. И если доула будет знать свои границы, этические нормы, я эту профессию приветствую и поддерживаю».

Психолог уверена, что доулы смогут перенять нагрузку с других специалистов по консультированию травм и переживанию горя.

Адвокат Станислав Лифлянчик не видит вреда в том, что такая профессия существует, хотя она и официально не признана: «Если пользуется спросом, значит, имеет право на существование. Главное, чтобы человек оформил предпринимательскую деятельность и подобрал соответствующие КВЭДы».

И юрист Лифлянчик, и психиатр Евгений Скрипник видят юридическую проблему в том, что, притворяясь доулами или еще какими-то помощниками в горевании, могут действовать мошенники. Где-то нажмут на уязвимого человека в горе, и тот отпишет квартиру.

«В общем замысел хороший: у нас война, многие люди оказываются наедине с горем, и мало кто умеет и знает, как их успокоить. Не у всех есть семья или друзья, а у врачей другие задачи. Если эти доулы будут вместо помощников, компаньонов, которые выслушают, пойдут прогуляться, не будут осуждать, — почему бы и нет?» — комментирует Евгений Скрипник.

Психиатр уверен, что доула не должна нарушать границ людей и лечить травму. Кстати, это строго запрещено кодексом доул — Дария с Еленой уверяют, что четко эти правила соблюдают.

«Поскольку специальность доулы не лицензирована, и соответственно не аккредитована — так же как и психолога, — боюсь, что появятся многие шарлатаны без образования и опыта. Будет много “доул”, "богородиц", “врачей-рентгенов”, поскольку ниша поддержки в горе после смерти свободная и нужная. Специалистов реально мало. И их место займут аферисты.

Я видел “психологов”, которые прошли онлайн-курс на 40 часов, повесили на стену сертификат и проводили консультации. У нас целая армия психологов без образования, которые работают с травмами и тревогами.

Человек должен тщательно выбирать, к кому идти на консультацию и кому нести свои деньги. Никто за него этого, к сожалению, не сделает. Поэтому я за то, чтобы доулы работали, но на уровне государства нужно ввести проверку или механизм лицензирования», — заключает свое мнение Скрипник.

Одной из причин, почему доула Елена Ткач пошла учиться на психолога в КНУ имени Тараса Шевченко, стало желание избежать недоразумений с образованием и квалификацией доул.

«Я хочу легализовать доульство в Украине. Для меня это важно. И путь к этому в нашей стране — получить высшее образование. Люди ищут специалистов разными способами, и рекомендации никто не отменял — для клиентов имеют вес образование и опыт», — объясняет женщина.

Она сама за то, чтобы узаконить деятельность доул: «У нас есть свой кодекс, много запретов, но главное правило — не навреди. Я уверена, что мошенники на ниве доульства появятся, потому что это человеческий фактор: кто-то захочет нажиться, потому что будет чувствовать безнаказанность».

«Общество еще не горевало, это ждет нас впереди»

По мнению Елены Ткач, потребность в специалистах по поддержке будет только расти: «До полномасштабного вторжения люди могли находить больше поддержки в социуме, имели больше опорных людей. Сейчас мы все измотаны — найти помощь от друзей и любимых гораздо сложнее, потому что они сами исчерпывают свои силы.

Еще немаловажный момент: мы начинаем горевать, когда имеем на это ресурс. И общество, где гражданские занимаются выживанием, а военные — борьбой, еще не начинало горевать. Это у нас еще впереди».

Дарья согласна с коллегой: «Если есть огромное количество смертей, должно быть и много жизни, чтобы уравновесить систему. Мой муж-военный после Бахмута кричал, что всех нужно отправить на фронт.

Я ему говорю: “Хорошо, представь, что пошли коммунальщики, полицейские, грузчики, курьеры — все. Остались женщины. Часть из них пойдет на фронт, часть — на заводы производить снаряды, как делали наши бабушки и прабабушки.

И у нас будет проблема, которую имел Советский Союз после Второй мировой: куча отмороженных, эмоционально закрытых женщин и травмированных из-за таких мам детей. Общество, где на десять женщин один мужчина и избранная им готова терпеть его алкоголизм и побои. Ты хочешь возвращаться в такое общество? Кто тебя, мертвого внутри, будет отогревать?»

После этих слов муж Дарьи заплакал и сказал, что это нечестно. Потребовался год переосознания, чтобы он согласился с женой.

Дарья добавляет: «Формула проста: если мы будем отдавать себя сполна или умрем — победы не будет. Поэтому нам, всему нашему обществу, нужно заботиться о жизни и уметь поддерживать друг друга. Пусть не забрать чужую боль, но быть рядом в ней».