Государство в инстаграме: без журналистов, но с красивыми картинками

Например, в 2004 году после Оранжевой революции казалось, что можно больше не бояться за свои головы и свои жизни, не читать темников, не бороться с ветряными мельницами. И тут пришла «джинса», и стало понятно, что бороться с условными единицами значительно сложнее, а порой и просто невозможно.

В 2014-м, после Майдана, после появления Громадского после появления Общественного вещания казалось, что уж теперь, по крайней мере в медиа, все будет по-европейски — свобода слова, четвертая власть, watchdogs, — иначе, за что мы стояли на Майдане. Но опять нет: началась война, не исчезла коррупция, и пришлось выбирать между безопасностью и свободой (и не только журналистам).

Главным врагом журналистики всегда была цензура, главной целью — возможность говорить неприятную или болезненную правду безопасно.

Впрочем, пока все эти годы журналисты боролись за свободу слова (а заодно и за свои жизни), параллельно дремал себе другой дракон, неприятный, но на первый взгляд не опасный, по крайней мере по сравнению с притеснениями свободы слова.

От ющенковского выпада про «морду того журналиста», знаменитого януковичевского «я вам не завидую» до «дорогуша моя» в исполнении Порошенко (хотя начинать стоит с Кучмы с его «грузином», который «оборзел», но в отличие от других, это откровение очень плохо кончилось) — отношениям журналистов и власти всегда в разной степени сопутствовало хамство и пренебрежение.

Причин этому можно найти немало, впрочем, на мой взгляд, основных — взаимосвязанных — две: политическая культура и элитарность.

Украинская политическая среда родилась из ребра советских политических и экономических элит. Вместе с украинским обществом она длительное время преданно верила в то, что политика существует для политиков, а политики — это такая особая порода людей, циничная, коварная и корыстная, но одновременно и особая, избранная (или, скорее, выбранная), элитарная.

Общество оставляло за собой право ненавидеть политиков, молча делегируя права контролировать их или влиять на их деятельность журналистам.

Журналистов можно было недолюбливать, время от времени подхамливать им в комментариях под статьями, но не угрожающе, в рамках имеющихся норм общения, как в маршрутке — плюнул и пошел дальше.

Хотя после Майдана изменилась и политическая активность общества, и чувство ответственности медиа, и новые лица несколько разрядили давно устоявшуюся политическую элиту, по большому счету политическая культура не изменилась.

У представителей различных уровней власти никуда не исчезло ощущение собственной особенности, основополагающего отличия, очевидной лучшести, элитарности (в основном выраженной в элитарной недвижимости, элитарных транспортных средствах и элитарных предметах первой необходимости), а также причастности к тайнам вершителей судеб государства.

Этот мир был так прекрасен, что терпеть вмешательство в него любознательных и тщеславных журналистов можно было только из-за кое-каких европейских норм и разве что сквозь зубы.

В этом году политический мир изменился неожиданно и кардинально.

Однако кажется, одна вещь осталась неизменной — ощущение политической элитарности.

Правда, эта элитарность другая, частично она связана с шоу-бизнесом и причастностью к миру селебритиз, частично с потрясающим и всеобъемлющим успехом на выборах, частично с эффектом инстаграма, который дает ощущение абсолютной популярности и неотразимости.

В одном из своих последних текстов для New Yorker под названием Making America White Again лауреат Нобелевской премии Тони Моррисон писала о страхе белых американцев потерять комфортное ощущение «быть естественно лучшими чем...», потерять возможность не бороться за определенные права и привилегии.

Этот страх заставляет их терять достоинство и нападать на более слабых и привилегированных, брать в руки оружие и поддерживать Трампа.

В конце концов, этот страх делает Трампа Трампом, в том числе и в его поведении в отношении журналистов. Всего несколько дней Трамп выдал очередной твит о том, что американская журналистика — «не более чем дьявольская пропагандистская машина, которая работает на Демократическую партию».

У новых украинских политических элит пока вряд ли есть такой страх, но, кажется, все явственнее проступает полная неготовность потерять любой комфорт, в частности, комфорт не слышать в свой адрес неудобные вопросы и критику и не отчитываться ни перед кем и ни перед чем, кроме рейтингов, лайков и кликов.

Ощущение «естественно лучших» соблазнительное, а успешный — в краткосрочной перспективе — североамериканский пример вдохновляет.

Правда, когда победителей загоняют в угол, проступает старое доброе элитарное хамство (с ярко выраженной и, к сожалению, не удивительной ноткой сексизма).

Похоже, что обещанное государство в смартфоне — это, по сути, государство в инстаграме.

Без журналистов, без неудобных вопросов, зато с красивыми картинками и круглыми цифрами подписчиков (даже если и фейковых, как в у большинства самых популярных аккаунтов), с престижем вместо профессионализма и популярностью вместо ответственности. В этом государстве все будут хорошие и вежливые, потому что зачем же хамить сторонникам и подписчикам.

Однако пока представители власти хамят журналистам, еще не все потеряно.

Значит, все-таки загоняют в угол и наступают на пятки, прижимают к стене и заглядывают в окна, потому что именно это и есть журналистика.

И можно, конечно, думать о том, как переизобрести себя в эпоху соцсетей и непрочного внимания, но можно и предположить, что победа соцсетей, как когда-то победа телевидения, несколько преувеличена. И чем неудобнее нынешней украинской первой, второй (а заодно и третей) власти сосуществовать с четвертой, тем лучше.

Да, это длинная и изнурительная игра, но другой страны у нас нет.