Стоит ли украинцам радоваться неожиданной прямоте Макрона?

По итогам встречи европейских лидеров в Париже, состоявшейся 27 февраля 2024 года, президент Франции Эмманюэль Макрон объявил о новых шагах в поддержке Украины. Среди прочего Макрон упомянул возможность отправки в Украину сухопутных войск и добавил, что хотя консенсуса по этому вопросу нет, «исключать ничего нельзя», ведь союзники «сделают все возможное, чтобы россия не смогла победить в войне».

Первая часть заявления Макрона — трюизм военного времени, а вторая часть — очередное повторение максимы европейской военной стратегии, которая не свидетельствует об однозначной приверженности победе Украины, а скорее сосредоточена на том, чтобы препятствовать россии. Собственно, в словах Макрона нет ничего нового, а потому особенно примечательна та непропорциональная обеспокоенность, которую они спровоцировали среди европейских руководящих кругов и украинской читательской публики.

За два года Великой войны в европейской политике установилась специфическая схема взаимосвязи слов и действий. Дипломаты и члены правительства привыкли описывать свою рутинную деятельность в эсхатологических терминах «противостояния злу». Они постоянно что-то заявляют и что-то делают, однако связь между высказываниями и действиями неочевидна. Решительные речи о «решающей битве» соответствуют неспособности вовремя поставлять боеприпасы, а нежелание «втягиваться в войну» явно противоречит объемам поставленной техники и глубине сотрудничества военных разведок. Не говоря уже о том, что постоянные призывы к «деэскалации» трудно связать с намерением «проучить россию», ведь разве не намерения «отомстить» и «исправить ситуацию» являются основными политическими источниками эскалации в военных конфликтах?

Именно в этом мире неочевидных связей близки к банальности слова французского президента о том, что в войне «исключать ничего нельзя», способны вызвать бурную реакцию. Западные политики с ужасом открещиваются от сказанного, ведь их основной работой еще с зимы 2022 года было последовательное отклонение тех или иных вариантов участия — от введения санкций и изъятия российских активов до поставок Украине ракет и тяжелой бронетехники. Украинская медийная и дипломатическая машина, в свою очередь, цепляется за слова Макрона, потому что силится поддерживать в союзниках малейшую готовность к наращиванию помощи.

Направленная на западную аудиторию украинская информационная кампания основывается на вере в процедурную демократию. Считается, что европейские политики действуют вроде автоматов, которые подчиняются велению всеобщей воли, а потому предсказуемо реагируют на стимулы одобрения или неодобрения со стороны избирателей.

Иными словами, если избиратели относятся к чему-то положительно, то политики, руководимые стремлением удержаться у власти в условиях электоральной конкуренции, пытаются соответствовать их настроениям. Такое представление, к сожалению, ошибочно: в вопросах международной политики, особенно когда речь идет о войне, у избирателя нет права голоса — он не допущен к ключевым решениям и даже не имеет возможности прямо или косвенно обжаловать эти решения.

Обычному гражданину остается лишь утвердительно кивать головой в ответ на вопросы: поддерживаете ли вы решение, хотя на его принятие вы никак не влияете?; одобряете ли заявление, вырванное из дискуссионного контекста?; считаете ли уместным соблюдение курса, который никто даже не пытается объяснить?

Украинская медиастратегия обращается именно к такому избирателю, к его индивидуальному опыту. Она заигрывает с его личными переживаниями, пытается убедить в близости войны и призывать к эмпатии по отношению к людям в Украине. Чего стоит одна лишь массовая рекламная кампания на YouTube летом-осенью 2022 года, которая не имела другой цели, кроме как создать эффект соприсутствия: прежде чем посмотреть очередной музыкальный клип, случайный европеец должен был погрузиться в зрелище военных разрушений.

Украина не строила политический разговор с западными гражданами и сразу перешла к риторике эмпатии, если не жалости, — и тут, кажется, ошиблась. Когда читатель газет рассматривает передовицу со снимками из Бучи, затем — из Бахмута, а еще со временем — из Авдеевки, он не интересуется предысторией или политической первопричиной этих изображений, а стремится лишь избавиться от неприятных ощущений, которые вызывает просмотр. Подпись под фотографиями напоминает, что на них изображена война, поэтому линейная логика подталкивает читателя к мнению, что войну следует прекратить как можно скорее.

Требование «деэскалации», которое остается пока единственным, о чем выразительно заявили европейские граждане, питается из двух источников: исключения из политического обсуждения военных вопросов, а также особой аффективной конституции, не выдерживающей долговременных раздражителей.

Жителей «старого мира» можно считать старыми, но не потому, что им принадлежит более долгая, по их мнению, история письменных свидетельств, а потому, что они живут старческими привычками. Они обустраивают центры населенных пунктов удобными лавками, чтобы это больше напоминало гостиную; они относятся к планете как к «подсобке с консервацией», из которой в нужный момент можно получить запасы; они предпочитают, чтобы политическое руководство носило привычные лица, пусть даже потрепанные временем.

Впрочем, старению присуще не только уважительное отношение к телесному комфорту, но и постепенная утрата способности к восприятию нового. Старость руководствуется не столько желанием вернуться к привычному или прошлому, сколько убеждением, что «все уже видел». Чтобы хоть ненадолго завладеть вниманием человека, которого трудно поразить, нужны впечатления все сильнее: сериалы, в которых главные герои умирают внезапной, но предполагаемой смертью; а еще пронзительные репортажи из руин очередного города, в которых картинок будет больше, чем текста.

И картинки эти должны быть трогательные — не документальные фотографии, а сентименталистское искусство: подойдет, например, изображение руки мертвой женщины со свежим маникюром, которое предлагает точно выверенную смесь жуткости с опознанной бытовой жизнью. Проблема в том, что жители «старого мира» способны реагировать даже на сильнейшие возбудители ровно до тех пор, пока продолжается непосредственное взаимодействие с вызывающим их эмоции объектом. В конце концов этот «объект» быстро отправляют на полку под названием «уже видел».

Рядовой европейский гражданин исключен из политического обсуждения войны, а в частной жизни переключается между скукой и раздражением от некомфортного изображения. То есть он не только глух к призывам украинской власти, но и не способен на них отреагировать, даже если бы смог услышать.

Военным делом в Европе — и Франция здесь не исключение — занимаются карьерные технократы и коммерческие дельцы, у которых очень прохладные отношения с украинским руководством. Эксперты по геополитике смотрят на восток и видят большую шахматную доску, на которой игроки разменивают суверенитет одной из пешек. Торговцы смотрят туда же, но видят плодородный чернозем и не менее плодородные руины — источник прибыли для крупных корпораций типа Auchan, Limagrain, Leroy Merlin, которые не прекращали работать ни в Украине, ни в россии.

Наконец оружейники видят в Украине гигантский испытательный полигон. Хотя военное дело — не экспериментальная наука, она все же нуждается в испытаниях, поэтому промышленность готова «взаимовыгодно» обменивать гаубицы и танки на знания об особенностях их эксплуатации в боевых условиях.

Однако, если сравнить с хищническим прагматизмом промышленников и экспертов, французские политики, кажется, руководствуются исключительно гуманистическими соображениями. Согласно их заявлениям, в долгосрочной перспективе у них нет другой цели, кроме как поддерживать процветание демократии в Украине. В начале 2014-го, во время кровопролитных столкновений на Майдане и незадолго до того, как владимира путина, не смотря ни на что, пригласили на празднование годовщины высадки союзников в Нормандии, тогдашний президент Франции Франсуа Олланд заявил, что его приоритетом является обеспечение в Украине «политического перехода к новым выборам», которые должны быть «свободными и прозрачными».

Через три месяца после «присоединения Крыма» путин посетил Олланда на празднованиях в Довиле. Почему демократия в Украине волновала французские власти больше, чем демократия в россии? Возможно, по тем же причинам, почему заявление Макрона вызывает сегодня столько обсуждений: единственной долгосрочной стратегией «старого мира» является поддержание его неизменности. Эта стратегия успешна, если в Украине власть меняется в результате выборов, а сама она не превращается во вторую Беларусь, а тем временем россией управляет, пусть и автократ, но сравнительно уступчивый в торговых делах. Эта стратегия успешна, даже если придется пожертвовать Крымом при условии, что на том изменения закончатся.

В 2014 году Олланд сожалел о необходимости вводить ограничения против россии, сетуя, что «эта ситуация обременяет Европу, которая из-за санкций страдает экономически, то есть от неопределенности». С 2014 по 2019 годы французское правительство настойчиво призывало Украину и россию «продолжать переговоры и консультации» и соблюдать Минские соглашения, несмотря на «нежелание» сторон.

С 2019 по 2022 год Франция приветствовала «соблюдение режима прекращения огня» и выражала приверженность прогрессу, достигнутому в рамках Нормандского формата. 24 февраля 2022 года война неожиданно застала тех, кто следил за ней 8 лет.

Слова Олланда следует воспринимать серьезно: Европа страдает от неопределенности больше, чем от войны или краха мирового порядка — именно от этого понимания следует отталкиваться, интерпретируя недавнее заявление Макрона. Оно указывает на привычную для нынешней войны калибровку необходимости что-то делать и страх по крайней мере что-то изменить. Это еще одна попытка согласовать взаимные военные и политические цели.

Президент Франции может позволить себе больше других европейских лидеров: его конституция, написанная для «республиканского монарха», дает президенту практически неограниченные полномочия в чрезвычайных ситуациях — настолько неограниченные, что он даже может позволить себе говорить очевидное, например «исключать ничего нельзя».

Однако слова Макрона, вопреки надеждам украинской публики, не отражают изменений в «общественном мнении» и не являются разновидностью «словесной эскалации», демонстрирующей якобы окрепшую решимость западных лидеров. Хотя Макрон остается демократически избранным президентом, в вопросах внешнеполитической стратегии он может не считаться ни с чем, кроме собственных соображений. То, какое содержание этих рассуждений — вопрос открытый.

Это авторская колонка. Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.

Татьяна Землякова из Полтавы и Гийом Лансеро из Парижа — преподаватели Invisible University for Ukraine, программы от Центрально-Европейского университета в Вене для украинских студентов и ученых, исследующих темы, непосредственно связанные с Украиной.