«Время пророчеств прошло, мы находимся в переломной точке — слишком много вариантов» — музыкант Иван Семесюк

О том, почему группа «Пирятин» взяла паузу и чем живет проект Ukie'z. Об отношении к песне про пса Патрона и вообще к песням о войне. А также об украинской культуре в советское время.

Об этом лидер группы «Хамерман Знищує Віруси» Альберт Цукренко расспросил художника и музыканта Ивана Семесюка в проекте hromadske «СучЦукрМуз».

О семье

У меня есть фотография прадеда: у него усы, он стоит в кожаных сапогах, вышиванке, в фуражке — вместе с женой, тоже красиво наряженной. Это черно-белая изорванная фотография начала XX века. И вот когда у меня появились усы, я посмотрел на себя в зеркало — и страшно стало, потому что сила рода в этих усах проявилась.

Я из творческой семьи: отец был архитектором, мать — художницей, в свое время гремела в среде околонародного искусства.

В нашей комнате была полка с художественными альбомами. Родители покупали — иногда вместо продовольствия — ГДРовские, чешские, венгерские издания.

Я вырос на искусстве Ренессанса. Огромный знаменитый альбом Босха — это мое первое художественное впечатление.

В квартиру-гостинку родители купили пианино, чтобы ребенок научился играть, но этого не произошло.

Об отношении к работе

Если ты овладел художественной драмой, то можешь рисовать, играть, быть архитектором, потому что принцип одинаков. Это определенная форма творения, просто в разных пространствах.

Мне кажется, что я постоянно ебл*ю, и это меня мучает. Я не люблю работать. Хотел бы лежать в шезлонге на пляже и думать о вечном.

Когда тебе 20-25 лет, надо пройти тяжелую школу и пахать — на стройку пойти, например. А когда тебе 40 или больше лет и приходится тяжело работать, это значит, что что-то не то происходит в твоей жизни.

Я не могу сказать, что много работаю, но все, что когда-то наработал, меня сейчас очень поддерживает.

О досуге

Свободное время я провожу так: пишу тексты, придумываю мелодии просто про запас. Я создаю большой архив идей.

Считаю, что каждый музыкант должен мыслить большой формой — альбомом, потому что ты сразу строишь весь храм, и можно туда зайти и рассмотреть все его уголки. У меня в голове сейчас есть два альбома для двух разных проектов — «Пирятин» и Ukie'z.

Каждый день около часа занимаюсь дзадзен — это очень полезная японская практика.

Обязательно выгуливаю свою кошечку на веревочке. Это существо прибилось ко мне, и мой долг — сделать его абсолютно счастливым.

О котах

У меня был кот, который сбежал. Он был душевнобольным, это тоже оттеняло меня в значимой степени. Я подобрал кота после того, как он попал под машину. Сделали рентген — и в спине, в тазу нашли пули от пневматического пистолета: кто-то по нему стрелял. Я его вылечил, но он так и остался очень сердитым недоверчивым существом.

Кошку я тоже подобрал, она должна была умереть. Сделали две операции, причем одна была настолько сложная, что врачи во время вмешательства проводили онлайн-консультацию с другими хирургами. Кошечка выжила и прониклась ко мне не только доверием — это нечто большее, чем отношения животного и человека.

Помогать тем, кого любишь, легко. Я не считаю свою кошку кошкой, тем более что у кошек такой самоидентичности нет. Поэтому я отношусь к ней как к космическому пришельцу — просто существо.

О современной украинской музыке

Меня не устраивают некачественные аранжировки, неинтересные вторичные тексты. Мало кто способен написать хороший текст — даже из тех, кто воюет, воевал и будет дальше воевать. Это разные вещи — воевать и писать песни о войне.

Мне понравилась песня Саши Буля о посадке — чувствуется, что человек знает фактуру войны и чувствует правильную эмоцию.

В основном много пафоса. Я назвал этот жанр «шаблюка-падлюка» — с балканским привкусом, мне не нравится.

На то он и хороший художник, чтобы чувствовать чужую боль, представлять себе качественно чужой опыт. Эти люди поцелованы Богом, и они могут делать вещи, в которые ты веришь.

Жюль Верн никогда не был в кругосветном путешествии, но написал прекрасные приключенческие книги, на которых выросли поколения, которые были уверены в том, что он все это видел собственными глазами. Вот это — мощь таланта.

О творческой паузе «Пирятина» и Ukie'z

К сожалению, всех разбросало, собраться вместе — нереально, а пересобрать группу заново — это нечестно по отношению к проекту, потому что люди многое вложили в него. Поэтому мы решили сделать паузу.

Вероятно, по «Пирятину» скоро будут очень хорошие новости.

Мой другой проект, Ukie'z, превратился в фронтовой оркестр. Мы не раз ездили в тыл к ребятам, где они отдыхают, и фактически на линию фронта.

Мы дружим с третьей штурмовой бригадой, у нас есть запланированные выезды. Парни хотят слышать «Арту», и мы сделали акустическую аранжировку — ради одной песни Ukie'z на 3 минуты превращается в «Пирятин». Но мы это делаем только для военных.

Ukie'z, конечно, менее известный проект, потому что он более деликатный, более сложный для музыкального понимания. Но есть люди, которые очень любят его, и меня это поражает.

Это когда мы представляем себе, что никогда не было российской оккупации — ни в виде царизма, ни в виде большевизма — как бы развивалась фольковая музыка, как бы развивалось аранжировочное мышление. Если бы не прерывались связи с западным атлантическим миром, как бы звучала современная музыка. И вот Ukie'z как раз об этом.

О смерти

Мои представления о смерти основаны на том, что я переживал несколько раз. Один из них был очень ярким: в молодые годы я долго лежал в реанимации, потому что упал с большой высоты на доски с гвоздями. До сих пор помню некоторые моменты, которые пережил за ту неделю, что для меня была и вечной, и как молния.

Смерть — это сквозная тема для меня, это чувствуется в текстах «Пирятина» — там постоянно кто-то погибает.

Я тогда еще был молод и безгрешен, мне нечего было бояться. Когда умирает чистый человек, то, конечно, для него смерть — это неописуемое блаженство.

О деньгах и тщеславии

Я сбиваю с людей по 300 гривен. Конечно, за консультацию нужно платить. Каждый готов пойти в салон и купить BMW за 40 тысяч долларов, а за очень-очень полезную консультацию платить не готовы. Для меня 300 гривен — это внутренний мем, и те, кто давно следит за моим творчеством, понимают, что это такая мемная единица.

Но дело в том, что люди действительно сбрасывают деньги на карточку время от времени. Это все идет на студийную работу.

Ярмарка тщеславия мне не присуща, и я вообще публичность переношу тяжело. Кайфующие от этого люди (а это большинство эстрадных звезд) мне кажутся подозрительными — и, соответственно, их творчество, которое тоже имеет вибрацию нарциссизма.

О собственном пространстве и сценическом опыте

Ночь — это мое любимое время. Я чувствую, что город спит, и мне спокойно. Хожу по дому и думаю.

У меня есть опыт проживания на съемных квартирах. Но когда ты живешь в частном секторе, у тебя есть свое собственное пространство, можешь открыть дверь, зайти в сугроб снега с чашечкой кофе и громко перднуть — это дорогого стоит.

Мой второй этаж — полимастерская, где некоторое время была студия «Пирятина», мы там записывали и репетировали. Сейчас там какие-то приборы для занятия спортом.

У меня специфический голос, говорят, что приятный тембр, и я верю. Я записал аудиокниги — это действительно приятно слушать. Сценический опыт не пропьешь.

О том, стоит ли уничтожать искусство советского периода

«Уничтожать» — это очень эмоционально нагруженное слово. Мне нравится «аннигиляция» — чтобы ничего вместо этого не приходило, просто нах*й и все. А то, что нужно, сделают будущие поколения — надеюсь, что они будут более качественными.

У нас беда с художественным образованием в последние 20 лет. Поэтому я не уверен, что если мы, скажем, убираем какой-нибудь маркерный советский памятник, на его место нужно ставить что-то другое. Можно посадить дерево.

В основном это некачественный советский масскульт, это конвейерное производство. Я знаю, как была устроена эта сфера: союзы художников распределяли заказы, и всевозможные скульпторы — алкоголики, дураки — сидели по мастерским и лепили сапог пролетария или голову Ленина. Понятно, что они умели лепить, но это не повод теперь хранить все.

Лысенко — действительно мощный скульптор, сейчас таких нет, но это не повод этого «моторолу» или «гиви» древности оставлять. Это все нужно убирать, оно разъедает как онкология.

О будущем

Я обожаю тему собирания долларов. У меня просто невроз: вижу 50 центов — покупаю, вижу 10 долларов — покупаю. Думаю, что это наследие нашего бедного существования 80-х годов.

Время пророчеств прошло, мы находимся в переломной точке — слишком много вариантов. То, что мы переживаем сейчас, было несложно предположить, но то, что будет дальше — уже проблематично.

Украинский кризис накладывается на больший кризис, и чем все это закончится — я не могу сказать, поэтому стараюсь об этом не говорить. Я совершенно не вижу будущего для человечества.

С Украиной все будет хорошо, а вот с человечеством — я не знаю.