«Задача — показать систему». Как волонтеры в Харькове фиксируют военные преступления российской армии

Грохот от работы артиллерии слышен уже на въезде в город. Харьков — огромный мегаполис с населением в 1,5 миллиона человек, его трудно взять под контроль и еще труднее окружить. россияне смогли подойти к городу с севера и востока — соответственно и страдают от расстрела артиллерией Северная Салтовка и северо-восточные спальные микрорайоны — Пятихатка и Горизонт. Ну а центр просто бомбят. Наши партнеры из «Спектра» приехали в Харьков, чтобы узнать, как тут фиксируют последствия военных преступлений российской армии.

«Бьют тех, кто системно оказывает сопротивление»

«Начиная с 24 февраля, с первых минут войны Харьков не прекращают бомбить, бьют то с воздуха, то с земли, комбинированно, бьют тех, кто системно оказывает сопротивление — нас, Мариуполь, Чернигов... — говорит мэр Харькова Игорь Терехов. — Я утверждал и утверждаю, что российская армия своей целью ставит геноцид украинского народа. Потому что бомбят мирные кварталы, целенаправленно разрушают инфраструктуру городов, постоянно бомбят трансформаторные подстанции, трубопроводы, газопроводы. Идет планомерное разрушение жилищ, целых кварталов».

В Харькове выборочно побит весь центр, практически все значимые здания и сооружения — от СИЗО и органов власти до церквей и памятника жертвам тоталитаризма. Бомба разрушила часть корпусов харьковского филиала Национальной академии управления при президенте Украины — основная часть обвалена, а фронтон с красивой надписью стоит. Только пара золотых букв отвалилась. За фронтоном — открытые взрывом проемы дверей, учебных кабинетов.

Ракеты били по центральной площади города — площади Свободы, самой большой в Европе. Там областной совет, и по нему стреляли 1 марта, когда план взятия города, по всей видимости, провалился совсем. Дальше тотально били и промахивались мимо городского совета. Он поврежден, но окружающие дома разбиты гораздо сильнее.

Почему?

За кулисами любых разговоров о потерях, разрушениях, попаданиях в жилые дома, церкви, памятники культуры и просто многократном обстреле мест памяти вроде мемориала на месте убийства НКВД пленных польских офицеров, всегда присутствует невысказанный вопрос: «Почему?!»

В центре Харькова зияет обгоревшими окнами учебный корпус Национального университета имени Каразина. Напротив — с прорехами в полусорванных взрывной волной золотых куполах храм Святых Жен-Мироносиц.

Рядом небольшая автостоянка, в которую прилетела тяжелая фугасная бомба — образовался еще один символ войны, глубокая воронка со сгоревшим автомобилем на дне. Может быть целились в здание Областного апелляционного суда неподалеку? Больше «стратегических» целей рядом нет.

Харьковское СИЗО возможно пострадало из-за того, что рядом — старое здание, в котором разместились какие-то службы Национальной гвардии Украины. А харьковские жилые районы Салтовка, Горизонт и Пятихатка — просто потому, что они на тех окраинах города, к которым подошла российская армия.

Когда вам говорят, что жилой район снесен артиллерией, это обычно преувеличение — современные железобетонные дома трудно сразу разрушить. Но Северная Салтовка — это самое впечатляющее воплощение ада на земле из тех, что за восемь лет войны насмотрелся корреспондент «Спектра».

Панельные дома на месте, но нет ни одного со стеклами и без пробоин от прямых попаданий. Украинская армия держит оборону на окружной дороге, которая опоясывает город за микрорайоном, бойцам за спину по жилым кварталам бьют грады, артиллерия, минометы...

В Салтовке живут 400 тысяч человек, это самый большой «микрорайон» в Украине. Корреспондента «Спектра» полицейские довезли до сгоревшего рынка рядом с горящим газопроводом. «Вчера такой столб [пламени] был!» — флегматично заметил боец Харьковского полка полиции особого назначения. Газопровод загорелся за сутки до нашего приезда. А через пару суток после нас туда отправилась группа регистрации военных преступлений против гражданской инфраструктуры.

Как правильно фиксировать военные преступления

«Если говорить о нас лично, то у нас все отлично! Нас не нужно спрашивать о жизни в Харькове — у нас не характерная ситуация, нам очень много помогают, у нас проблем нет, у нас есть источники дохода!» — говорит Наталья Зубар, глава правления общественной организации Информационный центр «Майдан Мониторинг».

Наталья с группой своих соратников каждое утро надевает бронежилет и каску и едет на небронированной машине в места обстрелов фиксировать военные преступления — поражение армейскими средствами гражданской инфраструктуры и жилых домов. Так выглядит «отличная жизнь» в Харькове — быть при нужном и важном деле и не думать о пище. Клуб общественной организации Натальи в центре города разбит при очередном обстреле. Но ее квартира цела, рядом начал работать торговый комплекс, и Наталья лично через посредников вела переговоры с хозяевами и убедила открыть на втором этаже комплекса магазин торговли вещами «Мега-сток». В том же Киеве обувь сейчас купить трудно, а в Харькове Наталья смогла купить одежду и что-то крепкое и удобное на ноги для постоянных выездов по развалинам.

В Харькове не работает метро, не работает общественный транспорт, выехало, по оценкам мэра, до 30% населения. Соответственно закрылись предприятия, погасла всякая деловая активность и работать людям фактически негде. Магазины с продуктами работают, так что главный вопрос для обывателя на втором месяце войны: «где взять деньги?» Поэтому в Харькове за гуманитарной помощью выстраиваются такие большие очереди, и в сети достаточно видео о том, как в такие скопления людей прилетают снаряды.

«Чем ближе к центру, чем дальше от севера и востока, тем больше шансов на воду, свет и газ в доме. Русских отогнали от восточных окраин Харькова, но с северных они никуда не делись, мы сегодня едем фиксировать там повреждение магистрального газопровода. Они прицельно бьют по коммуникациям, и наиболее поражен север города», — говорит Наталья.

«Мы начали очень просто. 6 марта мы обнаружили, что разбит наш клуб — я не знаю, что там было точно, но был бой, валялись гильзы, и были выбиты окна и двери, — рассказывает Наталья Зубар. — Потом после очередной серьезной бомбардировки был разбит соседний дом и повторно порушен наш, и тут уже как перемкнуло: нужно все это фиксировать, особенно повторные разрушения, которые говорят о системности. Потом нас свели сначала с Генеральной прокуратурой, которой здесь толком нет, а потом с управлением СБУ в Харькове, следователи которого начали давать нам официальные поручения».

Фиксацией военных преступлений армии рф сейчас занимаются многие, иногда даже конкурируя между собой. Корреспондент «Спектра», например, прибыл в Харьков с группой экспертов-документаторов из гражданской коалиции из 22 общественных организаций. Эксперты поделились программой подготовки документаторов, которая довольно полно поясняет, что именно должно фиксироваться:

• Что было уничтожено: здания, заводы, коммерческие/некоммерческие помещения, дамбы, электростанции.
• Если где-то были зафиксированы осколки или целые боеприпасы.
• Места нахождения вражеской техники, оружия, фиксирование их в жилых кварталах сел и городов.
• Поражение медицинского персонала, повреждение больниц.
• Повреждение церквей, синагог, убийство священнослужителей, разрушение школ и университетов.
• Использование гражданской одежды, символики Красного креста, Красного полумесяца.
• Использование живых щитов.
• Захват имущества, ограбления (банков, магазинов).
• Уничтожение, повреждение объектов культуры и искусства.

Документатор Сергей из Киева снимал разрушения гражданской инфраструктуры на свой телефон, включив геолокацию и фиксируя время. Затем все фото от отдельных людей сводятся в общий архив «для подачи в Международный уголовный суд».

Алгоритм фиксации военных преступлений тоже прост. «Или мы сами находим объект, или нам дают поручение следователи СБУ в рамках уголовного дела и дальше мы едем, — поясняет Наталья Зубар. — Наша задача снять один ролик без монтажа, желательно не больше трех минут. Рассказываю под видео, что я снимаю, называю адрес, дату, время и представляюсь, завершая ролик на своем лице. Рядом со мной работает фотограф, он делает до пяти опорных фото — общий план, план разрушений, если есть снаряды, кассеты, осколки бомб, они тоже снимаются, а если на обломке ракеты есть маркировка — то это просто джекпот! Дальше мы сортируем это в папки по датам».

«Работа тяжелая, приходится снимать много разрушенных объектов — это не журналистика, мы приходим и фиксируем, а для этого нужно обойти объект, осмотреть, понять, а потом снимать, — поясняет Наталья. — На Пятихатках мы как-то четыре часа подряд снимали. Иногда бывает ситуация, когда оно, простите, горит и нужно снять как можно быстрее и свалить. По сути — это в прямом смысле слова военная документалистика!»

Наталья признается, что в их среде идет горячая дискуссия, когда можно, а когда нельзя публиковать фото разрушений. Во многие места Харькова снаряды и ракеты прилетают по много раз в одно место. В том числе, как считают волонтеры, враг корректирует огонь и по фото.

«Наша задача показать систему, и это удается, — поясняет Наталья Зубар. — Например, системно выбивают пожарные части, систему ГСЧС. У нас есть историческая пожарная часть на Москалевке — на нее дважды присылали самолет и боевой дрон, и дважды по ней сбрасывали бомбы с интервалом в две недели. Там две огромные воронки. Мы кучу фото и видео сняли».

«В этот несчастный физико-технический институт в Пятихатках били две недели из всего, что можно, поливая огнем и кварталы вокруг, — продолжает Наталья. — Системно несколько раз били по корпусам университета, реальному училищу, которое тоже памятник архитектуры, зданиям архитектора Бекетова, церквям, памятникам исторического и культурного наследия. Мы отсняли больше 20 таких уничтоженных зданий с табличками об охране государства. Мы с самого начала решили не снимать разбитые окна, а только системно разрушенные объекты инфраструктуры и серьезные попадания с человеческими жертвами. Только наша команда на конец марта сняла 102 таких пораженных объекта, а сколько их еще зафиксировано СБУ самостоятельно?»

«Кричаще выглядит системный многократный расстрел польско-украинского Мемориала жертвам тоталитаризма — это там, где погибли польские офицеры, и где расстреливали жертв сталинских репрессий, — поясняет Зубар. — Мы обходили его и сами, и с криминалистами, и с зарубежными специалистами ни у кого не было сомнений в том, что это не случайные обстрелы».

Как будут расследовать военные преступления

Цепочка от группы Натальи Зубар ведет к следствию СБУ. Отдельное управление по работе с военными преступлениями, как стало известно «Спектру» из достоверных источников, сейчас ударными темпами создается в структуре Национальной полиции Украины. Активное участие в кампании по документированию принимает Офис генерального прокурора, где давно существует отдельный военный департамент. В Офисе президента есть даже специальный чиновник, курирующий и координирующий процесс фиксации военных преступлений. Источники «Спектра» утверждают, что это Андрей Смирнов, замглавы ОП.

О прибытии в Украину собственной следственной группы Международного уголовного суда (МУС) еще 16 марта сообщал в своем очередном обращении Владимир Зеленский. Как правило, МУС ведет свое следствие по военным преступлениям обеих сторон военных действий самостоятельно, посылая запросы национальным органам правосудия для помощи в расследованиях в особых случаях.

Наказание военных преступлений — это взаимодействие трех юрисдикций: национальных судов, принципа универсальной юрисдикции (свои расследования военных преступлений в Украине начали, например, в Польше и Германии) и механизма Международного уголовного суда в Гааге.

Бывают и промежуточные механизмы — например, в Боснии и Герцеговине был создан специальный суд по военным преступлением, в котором принимали участие и авторитетные иностранные судьи. Возможно сейчас Украина примеряет опыт Боснии и на себя. 11 апреля президент Украины провел публичную встречу с экспертной группой, прорабатывающей вопросы создания специального механизма расследования и судебного разбирательства всех военных преступлений рф.

Эти механизмы разрабатываются и обсуждаются, пока такие люди, как Наталья Зубар, уже собирают доказательства военных преступлений в Харькове — в бронежилетах и касках, часто под обстрелами и в пользу следствия, как они говорят, «Службы Божьей Украины» (СБУ). Их критикуют как раз за работу на «Службу Божью», которая в рамках начатой в 2019 году большой реформы СБУ должна избавиться от следственных органов и собственных СИЗО.

Но что будет с собранными доказательствами в  ходе неизбежной радикальной ликвидации следствия СБУ? И не пропадут ли они вовсе?

Автор: Дмитрий Дурнев, «Спектр». hromadske публикует материал при поддержке «Медиасети»