«Я для них — мама». Военная, которая потеряла сына, прошла плен и вернулась к жизни

Кости становились поперек горла

57-летняя военнослужащая Светлана Ворова уезжает в отпуск. В Одессе у нее дочь и пятеро внуков. Перед поездом как раз есть время на разговор. А начинается он с колбасы — обычной домашней кровянки.

В российском плену женщины с тоской вспоминали домашнюю еду. Одна из пленных даже записывала рецепты, пока у нее не отобрали ручку и блокнотик. Кто-то рассказывал, как засолить огурцы, кто-то — о выпекании тортов, а Светлана — о кровянке. Сколько она переделала ее в своей квартире на десятом этаже!

«В 90-е мы с мамой покупали на одесском базаре кровь, кишки, свиные головы — какая же вкусная домашняя кровянка получалась! За ночь запекали в духовке 20 килограммов, на следующий день продавали. Люди сами к нам шли, знали — пальчики оближешь», — вспоминает она.

В плену женщина отдавала хлеб сокамерницам, которые от голода не могли спать. А она не могла проглотить больше, чем горбушку, — не шло.

«В Еленовке нельзя было сливы с земли подбирать, которые падали с деревьев. За это могли в карцер отправить. Кормили супчиком из воды, в которой только капуста плавала или кусочек картофелины. Это такие щи, — рассказывает. — Или кашей. К ней добавляли набитую в крупу мелкую нечищенную рыбу, например тюльку, с костями и кишками. Это все несолоное, немащеное. И за две минуты надо было эту бурду проглотить.

Конвоир проходил вдоль наших девяти женских камер очень быстро. Только раздал миски — сразу же разворачивался, чтобы их забрать. Успела глотнуть — хорошо, нет — твои проблемы. Некоторые девушки не могли есть — кости становились поперек горла. Так выбрасывали это месиво в туалет. Посуда должна была быть не только пустой — вымытой!».

Больше всего Светлану мучило то, что не было воды. Не для того, чтобы помыться или постирать. Такую роскошь им разрешали раз в неделю: давали от 5 до 10 минут на душ. Шесть женщин бежали под две воронки и, прижимаясь друг к другу, мылись и стирали одновременно.

А вот пить было нечего. Из крана в камере текла техническая вода, которую невозможно даже набрать в рот. Иногда им приносили в баклажках якобы чистую питьевую воду, но ее приходилось цедить через марли — настолько паршивая.

Из-за обезвоживания и недоедания женщина за 11 месяцев потеряла 30 килограммов. На видео после плена узнать ее невозможно. Кожа на лице сползла вниз и обвисла клочьями. Тогда с виду женщине было лет за 70, даже глаза были, как у пожилого человека. Говорит, испугалась, как себя увидела.

Сейчас Светлана вернула свои пышные формы и живость, а лицо разгладилось и налилось румянцем. Только в памяти — океан боли и скорби.

Хоронила сына в открытом гробу

Ее первенец Саша погиб на войне. Он был одним из первых «азовцев», присоединился добровольцем в 2014, когда батальон только образовался и становился на ноги. Через несколько месяцев, перед новым 2015-м, 27-летний сын приехал домой: похудевший и решительный.

«Во-первых, — сказал, — подписываю контракт с “Азовом”. Во-вторых, делаю предложение своей девушке».

Попросил маму купить обручальное кольцо, — такие у них доверительные отношения были. А когда девушка согласилась, просто летал: «Мама, я так счастлив!».

15 февраля 2015 года Александр Кутузакий, на позывной Кутуз, отправился с собратьями забирать раненых ребят с поля боя. Именно началось наступление украинских сил поблизости Широкино. Автомобиль, в котором ехал Кутуз, попал в засаду — его расстреляли.

«Кадыровцы» забрали тела и изувечили. Александра вернули с отрезанными ушами. Мама решила хоронить его в открытом гробу.

«Не все в то время понимали, что идет война. И одно дело — закрытый гроб военного: похороны как похороны. А другое дело — когда видишь изувеченное тело. Я хотела донести до людей, с кем мы имеем дело. Что россиянам мало было нас уничтожить — они глумятся над мертвыми», — объясняет Светлана.

На мое: «Как вы сейчас, через 9 лет?», начинает отвечать спокойно, но слезинки уже набегают одна за другой:

«Это не может пройти. Это мой ребенок, которого я носила, родила и растила. Любовь никуда не исчезает, и боль тоже. Просто учишься с ним жить».

Перед тем как погиб сын, у Светланы умерли отец и свекор. Параллельно продолжался развод: третий муж встретил другой. Чернота подавляла женщину — ей казалось, что стены комнаты мгновенно сложатся над головой, как карточный дом.

Оправиться Светлане помогли двое меньших детей — Валерия и Яков. На это ушло два года. Но все это время женщина думала о том, чтобы продолжить дело старшего сына — пойти воевать вместо Сашки (так она его называет).

«Мама свободна, мама может идти в армию»

Смогла в 2020-м, когда женился младший сын. Дочь еще раньше создала семью.

«Мама свободна, мама может идти в армию», — сказала на их истерики.

Оставила «Укрзализницю», где работала ведущим инженером, и отправилась в «Азов». Ее взяли деловодом в службе обеспечения на базу в Урзуфе Донецкой области.

Выбрала себе позывной — Грация. Вместе с на четыре года старшей Текилой и 70-летней медиком Крестной были самыми взрослыми в полку.

В армии Светлана по крохе собирала информацию о погибшем сыне: «Рассказывали о нем как об очень честном человеке, которого уважали собратья. А он был одним из самых молодых. Я горжусь, что он вырос настоящим мужчиной».

После начала полномасштабного вторжения Светлана, как и остальные «азовцы», оказалась на «Азовстали».

«Я, как и другие девушки, готовила, убирала, мыла туалеты, чтобы ребята не думали об этом, потому что у них были свои боевые задачи. Мы пекли хлеб на сотни людей: вокруг взрывы, на голову прилетает все что можно, а у нас тесто сходит. Иногда казалось, что все: живыми не выберемся. Тогда я записала видеозавещание для детей, попрощалась и просила поддерживать друг друга», — вспоминает Светлана.

Командир предлагал женщинам выйти через один из зеленых коридоров. Четыре из согласившихся безнапасно добрались до своих. Грация осталась:

«Я поняла, что остаюсь: кто же ребят будет кормить?».

Она провела на «Азовстале» 86 дней.

Потеряла 30 кг за 11 месяцев

А потом пришел приказ сдаться в плен. Женщин из «Азовстали» поселили в дисциплинарный изолятор (ДИЗО) Еленовки. Там в ужасных условиях содержали около сотни украинских пленниц из разных батальонов. В камеру на шесть человек запихивали тридцать. На кровати спали по двое, а остальные — на столе или под ним, под лавками, возле туалета. Лежишь, а по тебе мыши прыгают.

Туалетом служила дыра в полу, где нечистоты поднимались вверх, а могли и выливаться. Вонь страшная и постоянная. Никогда и нигде Светлана так много не убирала, как в плену. Стены и пол заставляли выдраивать раз за разом.

Их не пытали физически, как мужчин, но морально издевались знатно: то гимн россии заставляли петь по 10 раз в день, то песни Газманова или Бакиной. Еще принуждали приседать по тысяче раз в день. Кто не мог или падал — в карцер.

Женщин вызывали на допросы, пытаясь извлечь признание, кто из них снайперы. Унижали, называя «проститутками азовскими» и «нацистками» или «фашистками».

Однажды на допросе Светлана рачала расспрашивать одного следователя: «Почему фашистки?». Оказалось, что он не понимает, чем национализм отличается от нацизма. Женщина посоветовала ему погуглить.

Другому на фразу: «Одесса почти наша», отрезала: «Как будет ваша, тогда и поговорим». Однажды за то, что такая умная, попала в карцер.

Было и такое, что Светлана с сокамерницей порвали полотенца и повыдергивали оттуда нитей — вешали на радиаторе и так отмечали дни недели. Наблюдатели нашли: «О, это вы флаг Украины плетете!». А ниточки были голубые и оранжевые. Наказали женщин приседаниями и карцером.

В общих камерах за 11 месяцев плена о чем женщины не говорили (а от них требовали общаться только на русском): и о семьях, и о рецептах, и «Отче наш» вместе читали.

Чтобы не сойти с ума, оставляли мышам крохи и прислушались, будут ли шуршать этой ночью. Сочиняли о них сказки. Давали имена паукам. Парочку назвали именами особо жестоких вертухаев — Юрием и Кириллом.

Слышали пленницы и теракт в Еленовке, когда летом 2022-го прилетело по мужскому бараку. Видели, как радовались вертухаи, и сразу поняли, чьих рук дело.

Однажды осенью женщин посадили на грузовики и увезли. Охранники дали надежду на обмен. Но пунктом назначения оказалась колония в Таганроге в рф. Пленников ждали еще семь месяцев ада. Там под ноги женщинам бросали украинский флаг и заставляли выбегать из камеры так быстро, чтобы они наступали на него. Но они перепрыгивали, отбрасывали в сторону, лишь бы оставить чистым.

Когда после всего украинский военный встретил их словами: «Вас приветствует Украина», женщины не верили, что это настоящий обмен: а вдруг это россияне переоделись и так издеваются.

«Еду на восток, я для них там — мама»

В плену Светлана постоянно думала о цели: выжить, увидеть детей и внуков, вернуться в Украину, пойти снова ее защищать.

После 11 месяцев несвободы женщина восстанавливалась еще восемь в реабилитационных центрах, госпиталях и санаториях.

Сначала не могла смотреть на застолья и празднования. Какие три вида салата, какие пирожные, если они в плену кусок хлеба дарили друг другу на день рождения? Какие кафе, какие фильмы и прогулки? Все это раздражало.

Сейчас ее травма уже не кровоточит, но еще не затянулась: Светлане тяжело находиться в трамваях или в закрытых помещениях, где много людей. Хочется одиночества.

А когда читает новости о наших пленниках, кожей ощущает их боль.

По новому закону женщина могла уволиться со службы, но не стала. Как и большинство товарищей, прошедших российский плен.

«У меня такая должность (деловод — ред.), что могу сидеть вдали от фронта, в безопасности: это бумажная работа, — объясняет Светлана. — Но не хочу. Езжу на восток, чтобы быть поближе к ребятам. Там и служу, и собратьям помогаю: провожаю, встречаю, готовлю, убираю, стираю, если надо. Они мне нужны, а я им. Я там для них мама».