Свобода слова в эпоху троллей, ботов, ИГИЛ, Путина и Трампа. Лекция Питера Померанцева

За последние 5 лет ведется много разговоров о фейках, ботах, дезинформации, использовании соцсетей в предвыборных кампаниях. Питер Померанцев был одним из первых, кто в 2014-м начал исследовать инструменты информационного давления в России, и доказал факт милитаризации информации Кремлем.

Ко дню рождения hromadske британский журналист читает лекцию о пропаганде, популизме и как выжить в информационной войне? А также отвечает на вопросы участников сообщества hromadske.

У меня недавно вышла книга. Я хочу немного о ней рассказать, потому что там я мучаюсь с проблемой, как бороться с современным хаосом, пропагандой и дезинформацией.

Я не буду рассказывать об Украине, я считаю, что это вы должны рассказывать мне об Украине. Я буду рассказывать вам о Филиппинах, о странах, где демократия уже шатается и вот-вот рухнет, как Америка.

И все же я хочу начать с Украины, но не с современной, а из Украины 76-го года. Чтобы понимать настоящее, неплохо бы понимать уроки прошлого.

1976-й, Одесса, август. Мой отец, который тогда был моложе меня сейчас, пошел поплавать. Вернулся, и над его вещами стоят два джентльмена, показывают «ксиву» — они из КГБ. Забирают его. Ему приходится надевать штаны на мокрые плавки.

Все время, пока он едет в машине, и когда начинается допрос, он пытается вести себя очень серьезно, но все время думает об этих мокрых плавках. Они становятся холодными, создается такое мокрое пространство на его брюках. Он понимает, что они наверняка сделали это специально — немного его унизить.

Его арестовали за то, что мне, человеку, который вырос в Англии, очень трудно понять. За то, что он передавал друзьям книги мировой литературы — Солженицына, Набокова. 7 лет тюрьмы и 5 лет ссылки грозили за такие вещи.

Когда я рассказываю об этом в Англии, в Америке, им там очень сложно представить мир, где был такой дефицит информации и такая цензура. По вечерам отец брал радио, пытался отыскать какую-то новость из ВВС, чтобы услышать не только о том, что происходит в мире, а как арестовывают его друзей, кого еще взяли.

Но почему я рассказываю историю своего отца в книге о настоящем? Потому что там есть концентрация тех главных аксиом, идей и формул, которые представляют идею информации в демократическом пространстве. Это связь между информацией и демократией. Вещи, которые люди на Западе воспринимают как должное. Главное — свобода слова и борьба с цензурой.

Главная идея — что власть боится правды. Зачем им делать всю эту цензуру, зачем прятать информацию от людей? Все эти аксиомы, формулы — они очень глубоко лежали в нашем понимании той же демократии. И когда была свергнута Берлинская стена и закончилась холодная война, приехали много умных консультантов из Запада и сказали: вам надо немного плюрализма в медиа здесь, в Украине или в Болгарии, вам нужна культура самовыражения, и вам надо какой-то фундамент вокруг идеи свобода слова — это 19 статья Декларации прав человека, это то, что будет вас, журналистов, защищать.

40 лет спустя я тоже работаю в сфере информации, культуры в СМИ. Я работаю в очень скучном университете, в очень скучном офисе, в городе, который до недавнего времени был очень скучным, в Англии, который в последние три года сошел с ума, но до этого все было очень скучным. И все эти вещи — свобода слова, плюрализм, самовыражение — считались фундаментом нашей большой, твердой, вечной демократии.

Но когда я путешествую по миру и пытаюсь понять, как сегодня взаимодействует информация и демократия, я начинаю понимать, что все аксиомы и формулы, которые существовали в 20 веке, перевернулись.

Начнем с такой очень простой метафоры, которая всегда была очень сильной, особенно в англосаксонских странах: мы живем в том, что мы называем marketplace of ideas — рынок идей. Чем больше информации, тем лучше демократия. Чем больше идей, тем лучше будет качество разговора и дебатов. Но в цифровую эпоху, когда можно за секунду создавать огромное количество дезинформации, конспирологии, непонятно, работает ли эта рыночная система. Она кажется такой же проблемной, как и финансовая рыночная система, которая рухнула в 2008 году.

Даже более важная идея — свобода слова. Когда я путешествую по миру, я вижу, как она используется людьми, которые хотят забрать у других людей права.

Возьмем Филиппины. Там во время «холодной войны» тоже была диктатура, которую поддерживали американцы. Жизнь диссидентов была очень похожей на жизнь моего отца. Тебя арестовывали за книги, за самиздат, который всегда надо было прятать от власти.

40 лет спустя на Филиппинах — море информации. Это страна, где самое высокое количество использования соцмедиа на одного человека. Сегодня там новый президент, который тоже начинает нападать на диссидентов, на оппозицию, на журналистов. Но он не работает как бывший авторитарный режим, он не пытается сузить информационное поле. Все наоборот — он его расширяет. Он не пытается установить цензуру, на него работают «фабрики троллей», кибервойска, которые, как саранча, нападают на тех, кто его критикует, и начинают кричать: вы предатели, вас поддерживает Америка и тому подобное. Вы все лучше меня знаете эти штампы. Они одинаковы во всех странах.

И когда журналисты говорят: нас атакуют, ответ от прорежимных идеологов: нет, это просто свобода слова. Вы же боролись за свободу слова — вот она вам. Это просто граждане, которые в интернете выражают свое мнение. Они не нарушают никаких законов.

Тоже очень смешно: в Америке, когда Facebook начал снимать материалы от российской «фабрики троллей», одна из организаций, касающаяся такой «фабрики», начала говорить: а где наша свобода слова? Можно смеяться, но они правы. В том смысле, что в 19-й статье Декларации прав человека, где есть все гарантии свободы слова, нет и слова о дезинформации, нет слова о том, что ложь — это незаконно.

Казалось, чем больше будет медиа, тем лучше будет качество дебатов, тем лучше будет качество решений, которые будут приняты, мы сможем договариваться, у каждого будет свой голос. Но теперь мы видим, что в эпоху соцсетей плюрализм перешел в ужасную поляризацию.

В принципе, а что такого плохого, если есть разные мнения, если они полярные? Все нормально, это хорошо. Я думаю, что когда мы используем слово «поляризация», мы имеем в виду не разные мнения, а имеем в виду то чувство, которое я давно знаю из России, хорошо знаю из Донбасса, но теперь постоянно вижу в Америке и Англии, когда ты разговариваешь с кем-то и понимаешь: о боже, они думают, что ВВС контролируется МИ5. Мы говорим не о различных мнениях, а о ситуации, где общий разговор и возможность совместной беседы разрушается.

И все же это плюрализм. Что еще у нас осталось? Самовыражение. И это может быть интересно. Ты можешь зайти в Facebook и высказываться сколько хочешь. Каждый из нас может быть Джойсом, рок-звездой, поэтом, рассказывать о себе в Facebook. Читать все это невозможно, но каждый может. Но чем больше ты о себе там рассказываешь и изливаешь свою душу, тем больше твое самовыражение превращается в информацию, передается пропагандистам, которые могут манипулировать тобой изнутри, понимая твою внутреннюю мотивацию. Не давить на тебя снизу своей страшной идеологией, а залезть изнутри.

Итак принцип, самовыражение ведет к эмансипации, сломался. И, может, главная вещь, главное кредо журналистов — we have to speak truth to power, говорить правду власти, ведь власть боится этой правды. Когда мы покажем доказательства их коррупции, они как вампиры при солнечном мире исчезнут.

Конечно, мы видим политиков в Америке и России, которым плевать на правду. Им можно миллион раз кричать: ты коррупционер, ты старался, понятно, что сейчас происходит в Америке — доказательства, доказательства, доказательства. Они даже какой-то кайф получают от того, что показывают большой средний палец фактам. Что делать?

Сначала — о законе. Закон очень важен. Я очень хорошо понимаю тех политиков в демократических странах, которые инстинктивно, когда видят эти фабрики троллей, кибер-мафиози, говорят: нам надо просто снимать эту информацию, убирать. То есть это ложь и ее надо убирать. Это абсолютно понятная реакция. Но это предательство всего того, чего мы так долго добивались. Здесь речь идет не о нелегальном материале, ведь существует его ограничения: призывы к ненависти, насилию, военным операциям.

Я считаю, что нам нужно другое урегулирование, другой закон. Как ни странно, несмотря на то, что мы живем в эпоху чрезмерной информации, у нас есть новая цензура. Мы не понимаем, когда открываем Facebook или Twitter, то, что мы видим — от человека или от фабрики троллей, не знаем, почему алгоритм показал нам один кусок информации, а не другой кусок информации. Какая наша информация была использована, чтобы прислать нам какую-то рекламу, особенно политическую? Мы не понимаем, сколько это стоило, кто стоит за этим, кто и как создает информационный ландшафт вокруг нас. Проблема не в контенте, проблема в существовании фабрики троллей, это их надо запретить.

Нам нужны законы немного как в 70-х, которые дают человеку право понять, как устроен информационный мир вокруг. И если поведение в интернете deceptive (обманчиво), то это его надо убрать — не контент, а поведение. Если мы говорим о законодательстве, это будет очень сложный процесс.

В Англии фабрики троллей станут нелегальными. Если ты притворяешься, что ты настоящий человек, а ты — часть компании, это становится нелегальным.

Я сейчас не говорю об анонимности, которая нужна для безопасности, когда один человек — аноним. Я не говорю о массовом поведении. Но компании, наши друзья в ФБ и Твиттере, должны будут открыть свои алгоритмы, и есть способы, как это сделать, чтобы не подвергать их коммерческие интересы на риск. Это означает, что все политические кампании, когда они показывают тебе одну рекламу, не только говорят тебе, кто за этим стоит, а сколько денег они на это потратили и какие другие рекламы они использовали по всей стране. Чтобы гражданин мог понимать, как это все устроено.

Глава цифровой кампании Брекзита сказал, что в стране, где есть около 30 млн — нужны 70 различных месседжей, 70 различных кампаний. Ты предлагаешь разным людям совершенно разные идеи, а потом не можешь ими управлять, потому что ты продал совершенно разные идеи разным людям.

Но только закон может помочь нам создать информационное поле там, где люди, которые верят в совещательную демократию, могут действовать. Это даст нам возможность конкурировать, не больше. Это те проекты, которые мы в моем университете делаем вместе с hromadske и с другими людьми во всем мире (речь идет о совместном проекте с LSE «Вне востока и запада»). Мы пытаемся понять в эпосе такого плюрализма, который ушел в ужасное слово «поляризация», как мы можем создавать контент, идеи и материалы, которые помогают начать совместный дискурс.

Мы видим, что в фокус группах царит ностальгия, ощущение, что раньше было лучше. Сильная ностальгия — у молодых людей. Ностальгия и полное равнодушие к фактам. Ведь ностальгии вообще не нужны факты. У нас очень сложная задача — одновременно провоцировать различные группы населения на общий разговор и пытаться спровоцировать разговор, направленный на будущее.

То, что поражает меня в Украине — когда мы делаем фокус группы в Украине, здесь самая позитивная молодежь, как ни странно. Во Франции и Германии — негативная. Здесь ностальгии гораздо меньше, чем в других странах. А оптимизма гораздо больше. Есть разные причины: из-за Майдана, который дал людям ощущение, что они могут что-то менять; из-за Зеленского, [его избрания] дало ощущение, что они могут что-то изменить. Украина уникальна в этом смысле. Мы будем у вас учиться.

Вопрос из зала: Модель потребления информации рядового пользователя в странах Восточной Европы и в Украине, они отличаются? Или везде проблемы одинаковые?

Во время Холодной войны мы могли четко сказать, чем отличается авторитарная модель информации и демократическая. Я не буду снова повторяться. А сейчас непонятно. Те же фабрики троллей, и сама поляризация, те же патологии во многих странах. Законы принимаются на Западе, которые тоже начинают напоминать диктатуру. Очень сложно разделить, чем отличаются медиа сферы Америки или Мексики, Турции, Филиппин или Китая — везде очень много общего.

Хотя я говорю, что нужна другая философская и законодательная база, чтобы создать линию между демократической моделью информационного пространства и недемократической. В демократической не должны быть фабрики троллей, ты должен всегда понимать, кто стоит за информацией, почему и сколько им заплатили. Мы можем решить, как мы будем их за это наказывать. И тогда мы будем понимать вот демократическое пространство, где это нелегально, где человек приходит в информационное пространство и имеет совершенно другие права, и понимает, как это пространство создано. Здесь все просто — надо взять права человека и внедрить их в интернет-мир. Интернет — это просто продолжение нашего общества, и законодательство, которое особенно связано с правами человека, должно туда попасть.

Медиаграмотность — это очень, очень важно, это надо преподавать в школах. Ты не можешь интерпретировать то, что закрыто. Интернет сейчас — закрытый текст. Я не знаю, откуда пришла информация, не знаю и не могу это узнать. Мы всегда знали, кому принадлежит газета, кому — телеканал. Мы имели хоть какие-то шансы все это интерпретировать.

Кампания Трампа уже начала говорить, что выборы 2020 году в Америке будут искажены и манипулируемы, поскольку Google поднимает либеральные новости, а вниз опускает, не хочу сказать, консервативные, трамповские — это такой новый жанр. Похоже на конспирологию, а мы не знаем. Это полностью закрытая коробка.

Вопрос из зала: У нас сейчас большая инициатива министра культуры — установить уголовную ответственность за дезинформацию, без полного понимания, что такое дезинформация, как это можно определить, но уже заявлено, что будет прописываться законопроект об уголовной ответственности за дезинформацию. Есть ли у вас какие-то мысли именно о дезинформации?

Где баланс между свободой слова и защитой в информационных атаках от страны-агрессора?

Начнем с закона о дезинформации. Последний год я работал с группой экспертов из Америки и Европы, чтобы найти какой-то общий подход к этой проблеме. Любой закон о дезинформации не существует как юридическая идея. Это, конечно, начало чего-то ужасного. С другой стороны, игнорировать то, что происходит — абсурд.

Посмотрите на российскую кампанию троллей в Америке. Там было очень мало лжи. Там было: хороший, плохой, Хиллари — сука.

Это контент, его очень трудно урегулировать, особенно если хочешь остаться внутри международных правил относительно свободы слова. Мы должны расширить то, что мы думаем о дезинформации. Есть то, что называется informing behaviour. Поведение, которое дезинформирует. Вот здесь мы будем против сетей, которые притворяются людьми. Это проблема. Одну маленькую ложь берут и превращают в огромную из-за непрозрачного поведения. Это поведение можно отменить.

А еще disinformation active. Есть люди, есть организации, есть Россия, которые очень много этим занимаются. Ой, мой дядя врет, это надо остановить — это первая реакция, она адекватна. Когда мы можем юридически к этому подходить и оставаться внутри идеи прав человека, это возможно. Но нам надо не пугаться каждого маленького контента. Я не очень понимаю, кто будет решать, что является правдой в интернете, а что нет.

О будущем. Вы знаете, Майдан в этом смысле возможен, так как он, мне так кажется, стал последней из революций, которые шли с 1989 года, так называемые цветные революции — Югославия, Арабская весна — которая до сих пор говорила языком 89-го года.

Мы сейчас видим очень храбрые протесты в Гонконге, Бейруте, Багдаде, в Чили. Понятно, что у них нет какого-то большого нарратива. Они больше не говорят о вечной войне, демократии и авторитаризме. Они больше не говорят на языке 20 века. Там нет какой-то большой единой истории, которая их всех связывает, но все равно они выходят. И многие ссылаются на Майдан. Кто-то из них — из коррумпированных демократий, а кто-то из тоталитарных режимов. Там совершенно разные системы. Мы больше не можем говорить: вот демократия, вот тоталитарная страна, и вот они борются. Этого нет, все очень гибридное.

Что я бы хотел сделать — это проехаться по всем этими протестами, сделать очень глубокую фокус-группу с ними и понять, что их соединяет, цели, амбиции и какие идеи будущего их объединяют. Я не думаю, что в 20 веке это будет о правах, о демократии. Что действительно их всех объединяет — это отношения с интернетом. Они все пытаются строить связи в интернете и через это строить единство и движение. А государство посылает троллей и кибер-ботов, чтобы всех уничтожить. Здесь есть даже не идеологическая война, а война почти визуальная, все можно очень красиво делать, показывать в компьютерной графике.

Проблема троллей — не то, что они делают одно дело, а то, что они вставляют ложную псевдореальность и разделяют нас. В этом проблема. Поэтому идея прозрачности так важна.