«Я не считаю, что награды делают фильм лучшим», — крымскотатарский режиссер Нариман Алиев о своем фильме «Домой»

7 ноября в украинский прокат вышел первый полнометражный фильм украинского режиссера крымскотатарского происхождения Наримана Алиева «Домой». Алиев уже получил награды на Одесском и Каннском кинофестивалях, в Стамбуле и Бухаресте. Сейчас фильм «Домой» — в длинном списке «Оскара» в категории «Международный полнометражный фильм».

Журналистка hromadske Татьяна Безрук поговорила с Нариманом Алиевым о создании фильма, многочисленных наградах и о речи на вручении премии «Оскар».

Нариман, вы стали лучшим кинорежиссером, а ваш фильм «Домой» — лучшим полнометражным фильмом года. До этих наград был ряд других. Чем ваш фильм цепляет зрителей?

Все субъективно, потому что кино само по себе — субъективная вещь. В Одессе мы получили главный приз, судьба которого решалась зрительским голосованием, в Бухаресте или Стамбуле, где мы получили награду за лучший международный фильм, это было жюри.

Почему мой фильм получает награды, я не знаю. Но я всегда стараюсь не обращать внимание на то, получили мы награду или нет. Так сложились звезды, и мы радуемся по этому. Но я не считаю, что награды делают фильм лучшим. Фильм остается таким, какой он есть. Награда для фильма может дать зрителю рекомендацию, или он просто узнает, что такой фильм существует.

А как вам сейчас живется с этой славой?

А нет никакой славы (смеется). Это определенный процесс. У фильма есть свой путь реализации: фестивальная история, кинотеатральная история, телевизионная — все это реализация проекта.

Какой-то фильм пользуется большим успехом, какой-то — меньшим, но я не считаю это славой. Это часть работы. Я не делал фильм, чтобы он просто был. Я делал для того, чтобы его увидели люди. У нас была задача сделать хорошее кино, и чтобы это кино увидели. Для этого мы делаем все, что в нашей компетенции.

Когда вы начали работать над фильмом?

Во время и после учебы я делал короткометражные фильмы. Они были о семейных отношениях, о крымскотатарском культурном контексте. И полный метр для меня — это определенный экзамен. Все, чему я научился, я пытался использовать в полнометражном фильме.

Если говорить о фильме «Домой», то у меня была определенная дилемма. Я хотел в полном метре отразить историю крымскотатарской семьи. Но поскольку у меня физически нет возможности снимать в Крыму, была задача, как рассказать на материковой Украине историю крымскотатарской семьи.

Три года назад мой знакомый азербайджанский режиссер рассказал идею своего сценария о семье, которая потеряла близкого родственника и уехала за ним в дальние края, чтобы привезти его на родину и похоронить. Эта идея очень засела внутри меня. Я ее проанализировал и с разрешения своего коллеги начал разрабатывать сценарий фильма «Домой». Мне это позволяло рассказать и крымскотатарскую историю на материковой части Украины, и при этом в определенном объеме раскрыть те реалии, в которых мы сегодня существуем.

Как долго вы уговаривали Ахтема Сейтаблаева сняться в фильме?

Сначала мы предложили ему другую роль. Он прочитал сценарий, позвонил нашему кастинг-директору и попросился пройти кастинг на главную роль.

У нас было три этапа кастинга с ним. Он даже привел гримера из фильма «Захар Беркут», с которым он в то время работал, потому что мне был нужен более взрослый, чем Ахтем, герой. Через некоторое время я утвердил его на главную роль.

Ваш фильм «Домой» — о человеческих отношениях. Об отношениях отца и его двух сыновей. Почему вы уходите от темы политики в картине?

Я никуда не ухожу от темы политики. В кино есть этот социально-политический бэкграунд, который существует в Украине. Мы никуда от него не отходим, но история не об этом. Это не политическая драма, как последний фильм «Власть», который был в прокате. Это просто не политическое кино. Это история конкретной семьи, но в сегодняшних реалиях Украины, в состоянии войны и аннексии.

«Домой» сравнивают с работой Андрея Звягинцева «Возвращение».

Я не слышал, чтобы меня сравнивали с Звягинцевым.

Это было сразу после Каннского фестиваля. Согласны ли вы с подобными сравнениями?

«Возвращение» — это один из референсов фильма. Мы этого никогда не скрывали. И я никогда не обижаюсь, когда меня сравнивают с хорошими фильмами и хорошими режиссерами.

Но каждый режиссер самобытен. В моем фильме много референсов, кроме Звягинцева. Это и «Дерево жизни» Терренса Малика, братья Коэны, в фильме есть цитаты из Нури Бильге Джейлана. Это большой микс того, что я смотрел, что мне нравилось за все годы моего становления как режиссера. Конечно, каждый режиссер, который мне нравится, как-то повлиял.

Почему сравнивают с «Возвращением»? Потому что это тоже роуд-муви, тоже два сына и один отец, есть лодка и авто, но истории разные.

Вы обсуждали ваш фильм в кругу семьи?

Со своей мамой я писал первый тритмент фильма, потому что у меня была травма спины. Я долгое время лежал и диктовал ей, а она набирала этот текст. Сценарий также видел отец.

Я никогда не скрывал, что я делаю. Они мне немного советовали. Но все равно, родители люди не из кинематографа. Для понимания, как сделать определенную историю, семья меня, прежде всего, поддерживала, она не рассказывала, как снимать кино. Так же и я не рассказываю им, как они должны делать свою работу.

Тот конфликт поколений, который есть в фильме «Домой» — вы видите его в сегодняшнем обществе крымских татар?

Это не конфликт, это определенная разница между поколениями, это нормально. Каждое следующее поколение отличается от предыдущего.

Конфликт в фильме есть, потому что не может быть фильма без конфликта. Поэтому некоторые вещи мы отразили острее, чем они есть в жизни. Но, конечно, все эти проблемы существуют.

Мое поколение более открытое миру, чем поколение моих родителей, которые много пережили, чтобы вернуться на родину. У меня такого не было, я никогда не жил на чужой земле с мечтой вернуться на родину, когда я рос. Это все индивидуально. Не надо воспринимать отдельный фильм как хрестоматию крымскотатарских архетипов и отношений.

За работами кого из ваших коллег вы наблюдаете?

Я за всеми наблюдаю. Важно, с кем ты работаешь на одной площадке. Сейчас очень много и молодых, и уже известных режиссеров, украинских или зарубежных.

В следующем году в прокат выйдет фильм Антонио Лукича «Мысли мои тихие». В течение этого и прошлого годов выходил «Вулкан» Романа Бондарчука. Также фильм Тони Ноябревой — «Герой моего времени».

Выходит много фильмов, но не все они находят такого широкого зрителя в Украине. Нам еще нужно работать над продвижением украинского кино. Однако год за годом доля украинских фильмов в кинотеатрах растет.

У вас был тезис, что на молодых режиссеров обращают внимание, когда они получают международные награды. Почему украинских режиссеров замечают дома тогда, когда уже заметили за рубежом?

Так получается не только в кино. Понемногу это меняется, но у нас не на что ориентироваться зрителю, чтобы понять, какое кино у нас есть. Имена мало кто знает, фестивали не все посещают. Когда слышат что-то знакомое, как в нашем случае, нас ассоциируют с «Оскаром», хотя до «Оскара» нам как до Юпитера. «Оскар» понятен и знаком для общества. Это надо исправлять, но нет ориентиров для людей.

Есть более локальные истории, направленных непосредственно на зрителя. Есть авторские, которые должны пройти долгий путь, от Канн, через все фестивали, но это кино на долгую инвестицию. Как «Племя» Слабошпицкого, который был снят пять лет назад, но он все равно живет своей жизнью, его смотрят, пересматривают, и я уверен, что каждый год в Украине и за рубежом появляются его новые зрители.

Возможно, фильмы, связанные с историческим контекстом, в Украине смотрят больше?

Нет, это уже больше про какую-то промоцию фильмов. У нас сейчас нет института звезд. То есть нет в Украине таких актеров, на которых пойдут 100 тысяч человек. Кино только зарождается. Только появляются звезды, которые с возрастом будут иметь какой-то вес. Поэтому сейчас используют женщин шоу-бизнеса, у которых есть своя фан-база.

Киноиндустрия — это очень тяжеловесная структура. Нельзя за десять лет построить столь сильную индустрию, чтобы она боролась, я даже не говорю о Голливуде или Болливуде, даже с российским рынком.

После распада Союза Украина была площадкой для сериалов. Украинский кинематограф не был самостоятельной единицей. Последние пять лет украинский кинематограф активно работает на себя. Если так будет продолжаться, то лет через 10 лет уже появятся первые серьезные ростки индустрии.

Но это зависит не только от качества фильмов. У нас маленький рынок дистрибьюции. На сорокамиллионную страну иметь около 500 экранов — это очень мало. Если бы у нас было хотя бы три тысячи экранов, это была бы возможность не только показывать кино, но и зарабатывать на нем. Потому что у нас большие государственные дотации, но они направлены на поддержку индустрии. А чтобы эта индустрия становилась самостоятельной, нужно расширять рынок для продукта. И работать со зрителем.

Во Франции даже в школе есть предмет «кино». Я считаю, что в Украине тоже это возможно. Это важно, потому что кино — это очень интересный и прочный инструментарий для населения. Мне кажется, надо обучать население уметь им пользоваться. Так же, как с литературой.

Никто просто 20-летнему парню, который даже не знает азбуки, не дает «Великого Гэтсби» и не говорит: читай, очень интересно. Он не умеет читать, ему сначала надо выучить азбуку, потом научиться читать слова, абзацы, потом он сможет прочитать «Великого Гэтсби». То же и с кинематографом.

На каком этапе находится сейчас украинский кинематограф?

У нас знают буквы. Если у нас написана буква «Ж», то да, у нас ее знают. А когда написано «Жертвоприношение», то уже как-то сложно, что-то непонятное. Все постепенно.

Когда я в 16 лет пришел учиться, я тоже ничего не видел, ничего не знал. Но со временем я расширял свой кругозор и постепенно начал раскрывать для себя другие углы кинематографа.

Ваш фильм в длинном списке номинации на «Оскар» в этом году...

Чтобы получить «Оскар» за лучший международный фильм, надо выдержать очень высокую конкуренцию, даже чтобы дойти до номинации. Для нас, мне кажется, это еще рановато, как для украинской индустрии. С нашей стороны мы будем делать все возможное, что в наших силах. Но мы все наполняемся определенным опытом, чтобы в будущем стать лауреатами.

Это также определенный рынок, где есть свои игроки, свои авторы, свои продюсеры. У всех есть определенные зоны влияния, коммуникация и понимание, как правильно работать с проектом. Мы этому сейчас также учимся, у нас хорошие партнеры. Но этот опыт тоже новый для нас.

Есть вероятность попасть в номинацию, но для меня она очень маленькая. Я на нее не рассчитываю. Я считаю, что есть определенные критерии, которые для меня сейчас важнее, чем получить «Оскар». Быстрые победы — это плохо. Ни одна награда не делает фильм лучшим.

Вы говорили в одном из своих интервью, что главное — не сама премия «Оскар», а то, что говорит режиссер, когда выходит на сцену. Представим, что вы ее получили. Что вы скажете?

Нет, давайте не будем представлять. Для того те 30 секунд и существуют, чтобы сказать те слова, которые там будут. Я не знаю, будут ли у меня такие 30 секунд, и я не знаю, что тогда я скажу. Это может быть в следующем году, может — через 20 лет, а может и никогда.